"Женщина - это неудавшийся мужчина". Джек Лондон.
Почему он так думал? Инга не понимала эту фразу, то есть не могла найти другие слова, чтобы объяснить её. Не понимала, но чувствовала, подспудно чувствовала в этом некую правду.
И вообще, порой Инге казалось, что в ней живёт его, Джека Лондона, душа.
Ещё школьницей зачитывалась его книгами, ощущая себя одним целым с этим автором. Заливалась слезами и задавалась вопросами, как вообще было возможно написать так достоверно о животных, не говоря уже о людях? "Зов предков", " Белый клык"... Как он сумел влезть в шкуру волка, заброшенного судьбой к людям, и собаки, загнанной людьми в жизнь лесного волка?
Конечно же, фантастически одаренный. Конечно же, повидавший жизнь вдоль и поперёк, много переживший, настрадавшийся, глубоко чувствующий.
Вспоминая свой вещий сон о М., Инга ощутила себя Мартином Иденом, созданным работой ума, души и таланта Джека Лондона.
И здесь, в океане, она оказалась не столько по своей воле, сколько по воле судьбы, которая, как путеводная звезда, вела вперёд ради той любви, что жила в ней.
Если Мартин Иден твёрдо решил перешагнуть пропасть, разделявшую его с той, которую он любил, то она, Инга, оказалась здесь, чтобы перешагнуть пропасть, разделявшую её с М.
Чтобы познав себя и окружающую жизнь, незнакомую и нелёгкую, суметь потом смело и уверенно снять перед ним маску, скрывавшую до сих пор её душу.
До того вещего сна в ней жил лишь сгусток смутных чувств, невнятных и неопределённых.
Но после того сна пришло осознание, она вплотную подошла к пониманию своего нахождения здесь. Она могла, подобно Мартину Идену, сказать себе, что видит теперь "то, для чего стоит жить, чего стоит добиваться, из-за чего стоит жить, бороться и ради чего стоит умереть..." И мечта у них общая. "Он будет писать. Он будет одним из тех людей, чьими глазами мир видит, чьими ушами слышит, чьим сердцем чувствует. Он будет писать всё: поэзию и прозу, романы и очерки, и пьесы, как Шекспир... Ведь писатели - гиганты мира..." Только местоимение другое: не "он", а " она".
Мешает, выходит, то обстоятельство, что "женщина - это неудавшийся мужчина".
Хотя и нет полного понимания всего, но прочувствовать это дают окружающие.
Впрочем, если посмотреть и на "удавшихся" мужчин, хоть бы на судьбу самого Джека Лондона, то им тоже не так уж и сладко в этой жизни приходится.
Мужчина ли, женщина - всё равно люди. Человек есть человек.
МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.
- Ну что вы! Кто же на вас обижается? - успокоила я боцмана. - Хоть и говорят, что услужливый дурак опаснее врага, но у нас на дураков обижаться не принято. Хотя сказочный дурак - парень вполне симпатичный. В жизни,правда, чаще по-другому...
Видимо, гость не совсем правильно истолковал мои слова. И не дослушав, мигом потерял серьёз. Визжащим от смеха голосом он изрёк:
- Чем больше дури, тем смешнее. Правда же?
И вдруг резко подскочил со стула. Ринувшись ко мне, он попробовал было облапить.
- Эх, тряхну-ка я стариной сейчас! - Воскликнув это, он всем своим видом решил дать понять, что покуда не чужд плотских радостей.
Изловчившись, я вывернулась из его лапищ и, оттолкнув, осадила:
- Не очень-то тут трясите своей стариной! А то как бы пыль не посыпалась!
Враз охладев, он вновь уселся на стул.
- Вы бы шли уже. Всё, кажется, сказали, что хотели, - деликатно посоветовала я. - А нам собираться нужно. Скоро уже полдник.
Боцман, однако, не выказывал намерения так быстро покидать нашу каюту. Слегка поумерив свой пыл, он начал было изливать свою переполненную брагой душу, сетуя на
то, что мы, по его мнению, обделяем вниманием и уважением хороших людей, зато приваживаем к себе совсем уж никудышних.
- Это ж каких таких никудышних? - не выдержала, до сих пор терпеливо молчавшая, Анюта.
- Ха-ха-ха! - он слегка потрясся в фальшивом смехе и вдруг переменился в лице. - Да вот, всем известно, что грузин к вам зачастил. - Он насмешливо посмотрел на
шахматную доску, сиротливо лежавшую на диване. - Не думаю, что вы тут с ним в шахматы играете. - Помолчал, ожидая нашей реакции, и, не дождавшись её, продолжил: - Вот и я говорю, чем я хуже? Мне тоже захотелось отдохнуть в хорошем обществе.
Ничем я не хуже вашего грузина! Я, между прочим, член партии и во внутренних силах служил.
Его козлиный смех полоснул, сделавшийся вдруг тоскливым, воздух.
- Ах, вон оно что! А я-то думаю, откуда в вас столько внутренней силы! - не
удержалась я от иронии. - Может, вы ещё и бюро медвежьих услуг заведовали?
- Пить с утра - последнее дело. Это значит, весь день потерять, - решительным и знающим тоном сообщила ему Анюта.
- Лучше дубинное битье, чем бесхмельное питьё, - с глупым смешком изрёк он. И, с интересом воззрившись на неё, уже более свободным тоном продолжил: - Сегодня с
самого утра мне хотелось замазать. С вами такого не бывает? Только честно. Не надо врать.
- Не имеем такой привычки, - отрезала Анюта.
- Врать можно и без привычки, - заметил боцман и, вздохнув, сомневающимся тоном продолжил: - Вот как? С вами, значит, такого не бывает. Ладно. Хотя мне это и удивительно очень. Со мной так частенько. Даже не знаю почему. - Совершенно неожиданно он вдруг поинтересовался: - А может, я могу вам чем-нибудь помочь? - Для убедительности он пощелкал по своей красной жилистой шее.
- Вы нам очень поможете, если уйдёте, - сказала я. - И желательно прямо сейчас.
Моё предложение повергло его в глубокую задумчивость.
Кажется, он и сам уже понял, что настала пора ему удалиться. Но просто так уйти от
нас ему, видимо, претило: необходимо было оставить после себя хотя бы пыль
последней фразы:
- Я хочу напоследок разумно с вами поговорить.
- Уж не собираетесь ли вы, выйдя от нас, сойти с ума? - неосторожно осведомилась я.
За что была награждена осуждающим боцмановским взглядом.
- Раскудахталась тут! - прикрикнул он. - Я ж не твой муж! Ишь, распушили перья! Не в курятнике, кажется! Я тут не один такой, если хотите знать. Все так думают. Никто себя хуже кого-то не считает. Кто-то верит, кто-то не верит... Верить даже совсем необязательно. Но надеяться каждому можно, раз уж вы здесь оказались! - Увидев, что мы возмущённо вспыхнули, и, предотвращая возможные наши возражения, выставил ладонь вперёд. - Ладно, согласен. Строгие женщины в природе тоже нужны. Но только не место им в море. Если хочешь быть хорошей женой, матерью, настоящей женщиной, то нечего ходить в моря.
- Ну, знаете! - возмутилась-таки Анюта. - Вы, можно сказать, всю армию морячек обидели!
Он развёл руками и сказал, напустив на себя важный вид:
- У нас здесь так. Но чтобы заиметь какой-то якорь в жизни... хорошим женщинам и другим девушкам в море не место.
- Что значит, не место?! - возмутились теперь уже я. - Разве это так важно: в море,
на берегу, в небе, на Луне... Главное, не где ты есть, а какой ты! Сколько бы ромашка ни росла и ни цвела, всё равно в ёлку не превратится, на какое поле её не пересаживай.
Он пренебрежительно махнул рукой.
- И ничего не говори! Если только не хочешь поставить на себе крест, не хочешь быть никудышней, бросай моря! Здесь каждый лапает, обзывает... Что и говорить - вонючее место!
- Действительно, с вашим приходом стало попахивать!
Боцман принюхался:
- Не чувствую. Простудился. И обаяние у меня стало не то.
Под конец полдника ко мне в мойку пришла буфетчица. И нарочито удрученным тоном, но, глазами излучая торжество, сообщила, что второй механик пожаловался ей на мою плохую уборку каюты.
Мне неприятно было это слышать, но возразить я ничего не могла, потому что действительно не очень усердствовала с уборкой у второго механика. Мне, близорукой, показалось, что там и так было чисто. В общем, схалтурила.
И после полдника пришлось идти убирать заново. Мыла-мыла, драила-драила...
А когда вернулась к себе в каюту, у нас в гостях сидел Венька Риткин.
Анюта рассказывала ему, как разорялась утром прачка, обменивая бельё, что якобы страшно переработалась. Упахалась просто!
- Она действительно очень трудолюбивая, - сказал Венька, усмехаясь. - Литр бражки может выпить за один присест и не поморщится даже. Железная тётка.
Сталелитейно-чугунная!
Потом он вспомнил какую-то одну свою знакомую девушку в Калининграде, которой однажды проспорил бутылку коньяка, не поверив, что она может выпить за час двадцать кружек пива.
Анюта, в свою очередь, не поверила ему. Но тот клялся-божился, что не врёт.
- То, что у мужчин называется недостатками, у женщин всего лишь слабости, - сделал
он странный вывод из всего вышесказанного.
Я не мешала их общению, и разговор этот сам по себе скоро выдохся.
Венька забрал свою "Моряну", книжку со стихами Игоря Пантюхова, и ушёл.
А я отправилась в женскую комнату. И, обнаружив в душевой наличие горячей воды, обрадовалась. Но не успела я раздеться и встать под скупой дождик душа, как пришла буфетчица.
- Я заказала воду, а ты моешься! - укоризненно пропищала она. - Вы же после ужина обычно моетесь.
Но после того, как она догадалась, что ни уходить, ни оправдываться я не собираюсь,
ей ничего не оставалось, как, хлопнув дверью, удалиться восвояси.
Ужин начался сегодня раньше времени.
Анюта только-только накрыла столы, и мы сели поужинать, когда стали приходить рыбообработчики.
В числе первых заявился трюмный Фейфиц. Торжественно-важный, в новой фланелевой рубашке в сине-голубую крупную клетку, которая так гармонировала с его прозрачно- голубыми глазами.
И Венька Риткин заметил ему это.
- А я всегда эту рубашку по банным дням надеваю, - похвастаться довольный трюмный. -
Чтобы поменьше стирать.
- Так можно и весь рейс проходить, не стиравши, - сказала Анюта.
- А что ж, я так и хочу, - с неподдельный искренностью признался владелец нарядной рубашки.
- Так и вообще можно всю жизнь проходить, не стиравши, - развил тему мукомол.
- А что ж, все так и делают, кто в море ходит, - на полном серьёзе отозвался тот.
Все, находившиеся в салоне, засмеялись.
Если бы такое заявление было сделано кем-то другим, то оно было бы воспринято как шутка. Однако, зная Фейфица, у которого чувство юмора отсутствовало напрочь, всё, сказанное им, матросы принимали как откровения дурака.
В любом коллективе подобные люди становятся находкой для весельчаков и остряков. И этот трюмный не явился исключением, став замечательной мишенью для всех лазуритских любителей пошутить.
Впрочем, при всём при том, был он человек довольно загадочный, так как распространяться о своей былой жизни привычки у него не было. Но и здешняя его
эпопея достаточно примечательна.
На "Лазурит" Фейфиц поначалу был определён сварщиком, в рембригаду. И жил пару
недель в одной каюте с токарем и слесарями.
- Не старик, а чудо какое-то ходячее, - рассказывал нам о нём в начале рейса Анзор. -
Сидит в своём ящике, ноги по-турецки скрестивши, семечки щёлкает и воет.
- Как воет? - не поняли мы с Анютой.
- Ай-яй-яй! Как там у меня дома? Что там у меня дома? Ай-яй-яй!
- Что-то он рано о доме завыл, - выразила я своё недоумение.
- Видели бы вы, какая у него жена! - Анзор восхищённо зацокал языком. - Молодая, красивая, блондиночка! Фигурка такая, немножко пухленькая. Самое то! - Приставив к собственной талии оттопыренные ладони, он кокетливо покрутил ими, изображая соблазнительные формы мадам Фейфиц. - Приходила провожать своего старика перед отходом. Мы, как увидели её, чуть не попадали!
- Может, это дочка его была? - усомнилась Анюта в правдивости его слов.
- Какая там дочка? Жена! - убеждённо воскликнул он. - Старик ей аттестат на весь свой оклад оставил и теперь даже на ларёк боится лишний раз взять для себя что-нибудь.
Мы потом с Анютой повнимательнее присмотрелись к этому чудаковатому старику, о чьей жене с таким восхищением отзывался Анзор.
Лет ему было пятьдесят или чуть больше. Невысокого роста, плотного телосложения, с очень прямой спиной и оттопыренным круглым задом.
Походка у него была мелко-семенящая, но не без важности.
Лицо квадратное, в бледных веснушках; широконосое, безгубое; с круглыми, слегка навыкате, прозрачно-голубыми глазами.
Светлые, вьющиеся колечками волосы, от шеи до затылка были коротко сострижены, а с макушки на лоб наплывали пышным, залихватским чубом, не очень вязавшимся со всем
его нелепым, напыщенно-глуповатым обликом.
В общем, на мужа красавицы он не тянул никак - ни умом, ни внешностью.
Так что мы с Анютой и не очень-то поверили Анзору: скорее всего он был перед отходом на такой стадии подпития, когда уже все женщины кажутся красавицами.
Очень скоро в машинном отделении выяснилось, что как сварщик,этот кадр - специалист нулевой.
Анзор рассказывал, что Дед изматерился весь от негодования на того болвана, который послал в море этого болвана сварщиком да ещё по пятому разряду.
Короче, карьера чубатого старика в рембригаде кончилась тем, что перевели его в рыбцех, а сварщиком взяли рыбообработчика Юрку.
По словам Анзора, в "машине" после этого сразу все перекрестились и легко вздохнули.
Новый сварщик понятие о сварке кое-какое имел, а чего не знал, схватывал по ходу дела, допетривая до всего самостоятельно.
Почему профнепригодного сварщика не списали вместе с захворавшим старым шеф-поваром и не отправили назад в порт?
Дед как будто бы и хотел так поступить. Радировал на базу, но "добро" ему там на это не дали. Вроде бы выяснилось, что дело обстояло так: у жены этого Фейфица в любовниках ходил какой-то крупный шишкарь из отдела кадров. Который и позаботился о муже своей любовницы, уподобившись королю Франции Людовику Четырнадцатому, с тою лишь разницей, что отправил беднягу не в Бастилию, а сварщиком на "Лазурит". Разумно рассудив, что Шарик должен приносить материальную пользу: зарабатывать для своей пухленькой жёнушки презренный металл, чтобы та могла безбедно "скучать" со своим шишкарем-любовником, поджидая на берегу из рейса своего глупенького мужа.
Двум сварщикам пришлось и каютами произвести рокировку. В результате чего Юрка стал обитать с остальными членами рембригады, а новый трюмный перекочевал в каюту Бори Худого. Который сразу же активно включился в борьбу за нового человека, взяв руководство воспитательным процессом новичка в свои заботливые, но цепкие руки.
И страдающий по дому старик стал потихоньку перековываться.
В первую очередь его обучили ругаться и пить бражку.
По словам Бори, далась эта наука Фейфицу очень нелегко. Поначалу тот краснел, пыхтел, потел, хмурился, затыкал уши, прятал голову под подушку. Но потом всё же забросил
свои семечки.
- И стал наш Фейфиц совсем блатной! - с удовлетворением поглядывая на своего воспитанника, хвастался Боря.
Теперь его обучали игре в карты "по ушам" и собачьему лаю.
Ученик попался не из способных, но учитель обладал завидным упорством и не терял надежды.
Видимо, новое общество так уже достало свежеиспеченного трюмного, что он даже
питаться обычно предпочитал садиться не за стол рыбобработчиков, а к добытчикам, так как те не обращали на него особого внимания.
Хотя, не сказать, чтобы на "Лазурите" его обижали, но для шлифовки остроумия окружающих он был объектом подходящим, ибо не умел различать, где кончался серьёз
и начинался юмор, в виду полного отсутствия оного.