Довольно красивая брюнетка в строгом, но дорогом деловом костюме в кресле директора банка чувствовала себя уверено и надежно. Откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза, она сосредоточилась на ближайших делах, привычно сортируя их по степени важности или опасности. Сейчас самым важным было подписание контракта, ради которого можно было и душу дьяволу заложить. Выгоды превышали все мыслимые пределы, хотя и опасности могли изрядно навредить ей самой и банку. К черту сомнения!
– Вера Валентиновна! – пропел коммуникатор голосом секретарши. – К вам посетитель. Без записи, говорит, что важное дело. Пустить?
– А что у меня по расписанию? – с легким раздражением в голосе поинтересовалась хозяйка кабинета, собиравшаяся немножко отдохнуть перед важной встречей.
Банку предстояло завершить многоходовую операцию по поглощению некогда дружественных структур. В недалеком прошлом остались мечты о светлом финансовом будущем, о создании из нескольких разнопрофильных структур некоего финансового супермаркета. Мечтали о том, что клиент будет обслужен по полной программе, что каждый из участников группы будет заботиться о расширении клиентуры своих соратников. Мечталось об объединении технических и прочих служб в мощные единые подразделения. Но все закончилось с внезапной кончиной главного мечтателя. Создавалось впечатление, что все это делалось для него, было придумано им и нужно было только ему. У всех прочих не хватило желания, энергии, размаха воображения, чтобы достойно продолжить начатое. И за два года со дня похорон бывшие соратники превратились в противников, объединенных единым офисом и взаимным акционированием. Банку удалось обставить дела так, что все прочие структуры лишились контрольных пакетов акций, и теперь право управлять компаниями должно было перейти к банку. Какая судьба ожидала людей, трудившихся и доверявших прежним руководителям, сказать было трудно. Банк не привык решать вопросы с позиции душевных терзаний, решающее значение имела только прибыль.
– Через полтора часа вас ждут в … – секретарша замялась, явно не решаясь при посторонних назвать место встречи или фамилию ожидающего.
– Я поняла! Хорошо, пусти, у него есть пять минут! – разрешила она и выключила коммуникатор.
Очередной проситель или прожектер, опять деньги начнет клянчить, – подумала она с раздражением, – они считают, что я эти деньги из-под земли выкапываю мешками или сама их печатаю. Дайте им денег и они осчастливят человечество. Боже мой, если вы такие умные, почему вы такие бедные? Неужели я умнее всех вас, если у меня есть и деньги и свое дело? Почему я могу заставить крутиться вокруг себя людей, дела и делать из этого деньги, а вы не можете? Горазды болтать о разрухе и упадке, вам бы лопату в руки и траншеи копать, так ведь не пойдете, Лобачевские все блин, ручки замарать боитесь.
В таком раздраженном настроении она и встретила посетителя, словно и не обратившего внимания на ее душевное состояние, которое она не посчитала нужным скрывать. Посетитель, среднего роста подтянутый брюнет в приличном костюме, идеально белой рубашке, но без галстука, поздоровался и с легкой улыбкой на тонких чувственных губах окинул взглядом кабинет.
У хозяйки кабинета сложилось впечатление, что он осматривает его как музейный экспонат. Подобное отношение к суперсовременному убранству и модерновой технике, которой был напичкан ее кабинет, ей совершенно не понравилось. Кабинет должен был подавлять любого собеседника своим антуражем, он был еще одним оружием в ее арсенале, которое помогало решать дела быстро и эффектно. Но на этого посетителя оружие почему-то не отреагировало.
– Мило, очень мило! Разрешите присесть? – поинтересовался он, фактически уже упав в кожаное кресло, стоящее возле стола.
Несмотря на то, что при этом он оказался в невыгодно низком положении по отношению к собеседнику, на него это опять-таки не произвело ожидаемого впечатления. Он устроился поудобнее, положил ногу на ногу и выжидательно посмотрел хозяйке кабинета прямо в глаза.
Ей обычно удавалось выигрывать в дуэли взглядов, большинство посетителей через несколько мгновений тушевались и пытались спрятать глаза от ее уверенного дерзкого взгляда. Этот взгляд-вызов не родился сам собой, он явился следствием длительной тренировки с психологами и лучшими артистами, которых можно было купить за деньги. Этот взгляд подавлял практически всех собеседников, а тех на кого он не действовал, она предпочитала не вспоминать всуе.
Такие люди плевать хотели на психологические трюки, они просто приходили и брали то, что считали нужным. С такими людьми ей очень не хотелось встречаться, но приходилось, потому как дела бывают разные и иногда приходится проворачивать совсем уж грязные махинации, чтобы не потерять все. Те махинации приносили деньги, очень большие деньги, но они же приносили с собой и большой страх. Страх, что однажды тонкая стеночка между ее душой и сотворенным ей злом прорвется, и она окажется по уши в дерьме, о котором старается не думать, старается маскировать его удобными словами «бизнес», «долг», «взаимные обязательства» и тому подобными словесными фантиками, в которые заворачиваются грязные дела и слова. Каждый раз, когда ее взгляд бессильно обламывался под чужим холодным напором, страх подступал к горлу, мешал дышать, леденил руки и душу. И только губы продолжали произносить обязательные в таких случаях слова, подтверждающие, что «она в деле».
Этот посетитель не испугался ее дерзкого взгляда, подкрепленного нескрываемым раздражением. Он продолжал сидеть молча, смотрел выжидающе в ее сузившиеся от бешенства и зарождающегося страха зрачки.
– Ты чего уставился?! – рявкнула она, пытаясь сбросить с души накатывающийся страх.
Любого можно сломать, если дать ему понять, какое он занимает место в этом мире. Против лома нет приема, как она любила повторять, и пользовалась каждым удобным случаем, чтобы продемонстрировать окружающим ее людям их истинное место в создаваемой ей финансовой империи. Пешки должны знать свое место.
– Рассмотреть пытаюсь, хочу увидеть в вас человека. В любом … ммм … бизнесмене должен остаться хотя бы маленький кусочек человека. Не может он детство свое отринуть, чистую детскую душу до конца убить. Этот кусочек и отличает человека от зверя. Только он не дает ему стать окончательно зверем. Не должен человек вести себя, как зверь, как волк в стае, как гиена на пиршестве у падали.
Посетитель говорил спокойно, размерено, как с маленьким ребенком, а не руководителем крупного банка.
– Ты кого гиеной назвал, подонок? – ощущение нереальности происходящего все больше наполняло сознание хозяйки кабинета. Так здесь никто и никогда не разговаривал, потому что…
– Никого не называл, – вздохнул он обречено, – каждый свое имя в себе носит и на него откликается, как бы его по-иному не называли.
– На неприятности нарываешься?! – она чувствовала, что бешенство начинает путать мысли, хотелось немедленно что-то сделать, к примеру, кинуть в него мраморную пепельницу и увидеть, как она ударяет в голову, а струйка крови стекает из раны на белоснежную рубашку.
– Наверное, хотя на самом деле хочу вам помочь, – ответил он, улыбаясь открыто и доверительно.
– Мне?! Смеешься! Я по пятницам не подаю!
– Это серьезнее, чем вы себе представляете, – с нескрываемой жалостью посмотрел он ей в глаза, – вы забыли, что у вас есть душа, вы можете ее потерять.
– Дьявол что ли заберет? Ха-ха-ха! – расхохоталась она, откинувшись на спинку кресла.
Вот теперь все встало на свои места – очередной проповедник, сейчас будет за рыбу деньги втюхивать ей очередное учение и просить денег на свой храм или еще какой сарай. Просто деньги в оригинальной упаковке, просто очередной проситель, решивший сыграть оригинальный спектакль. Что ж, если спектакль будет интересным, она даже готова заплатить, а иначе…
– Дьявол? Мда-с… нет никакого дьявола, милая моя.
– Я тебе не милая, козел! – взъярилась она.
Совсем берега попутал, таких нужно гнать взашей, пока не довели до греха.
– Мелочи все это. Дьявол – это выдумки, сказка для слабых духом, мол есть некто плохой, кто нам жизнь портит и грешить заставляет. Человеку слабому не хочется верить, что во всех своих бедах он должен себя в первую голову винить. Душу свою он по мелочам разменивает, гнобит ее, рвет на части, а потом спохватывается, да поздно уже. Рад бы в рай, да без души не пускают.
– В рай, говоришь, не пустят? – язвительно прищурилась она, – А тебя пустят? Давай проверим, а! – слегка пригнувшись вперед, легким движением руки выдернула из-под крышки стола небольшой дамский браунинг. Она навела его на посетителя, забавно прищуривая при этом левый глаз.
Посетитель посмотрел на пистолет, перевел взгляд на женщину и улыбнулся с грустью и сожалением. Как ни странно, но вид боевого оружия его совершенно не испугал. Может идиот попался, мелькнула в ее голове спасительная мысль, может он просто не знает, что это маленькая никелированная штуковина в ее руке не китайская пневматическая игрушка, а настоящий пистолет. И что легкого нажатия на курок будет достаточно, чтобы вышибить его поганые мозги.
– Я попаду в рай, можете в этом не сомневаться. Говорю на тот случай, если мы не успеем договорить до конца. Я не идиот и понимаю, что вы держите в руках боевое оружие, – спокойно ответил он на непроизнесенный вслух вопрос, – Хотели напугать? Напрасно, ведь вы не знаете, от чего отказываетесь. Вы не знаете, что такое рай, вы вообще ничего не знаете о том, что будет после смерти и поэтому вам самой до чертиков страшно думать об этом. Вы с ужасом представляете себе, как в ваше холеное тело вопьются могильные черви, как они обезобразят ваше намакияженое личико. Вам страшно, что все это нельзя сохранить вечно. Сгниет ваша плоть, и все эти золотые бирюльки с дорогими камнями повиснут на лишенных плоти костях. Вам не захочется увидеть себя через несколько лет в вашем последнем приюте.
– Сволочь, скотина, убью-у-у! – заорала она, с большим трудом удерживая себя от нажатия на курок. Ей пришлось вцепиться в пистолет двумя руками, чтобы пляшущий прицел удерживался хотя бы в направлении посетителя.
– Ты не понимаешь, – посетитель легко перешел на «ты», – тело смертно, душа бессмертна. Плоть сгниет, душа будет жить и сможет найти себе новый дом. Душа может возрождаться вновь и вновь, как сказочная птица Феникс. Но ты сама своими собственными словами и делами убиваешь собственную бессмертную душу. Задумайся на мгновение, остановись, спаси хотя бы то малое, что от нее осталось! Душу можно возродить заново, если изменить себя и свою жизнь.
– В церковь пойти, свечку поставить, попу в грехах покаяться? – саркастически спросила она. Пистолет при этом опустился на стол, словно руки устали держать его смертоносную тяжесть.
– Почему бы и нет? – улыбнулся посетитель, – Только не обязательно кому-то исповедоваться, главное хотеть это сделать. Исповедник может помочь тебе, если чист душой и помыслами. Ты когда-нибудь задумывалась, что в твоей жизни губительно сказывается на душе? Ты отдаешь себе отчет в пагубности многих своих привычек и поступков?
– Тоже мне, мать Тереза! – презрительно хмыкнула она и, отбросив пистолет подальше в сторону, вытащила из стола пачку сигарет. С трудом прикурив от настольной зажигалки, она трясущимися пальцами запихнула сигарету в губы. – Ты сам, своими руками, хоть копеечку в этой жизни заработал, чтобы мне морали читать?
– Удивишься, но заработал и не копеечку, а значительно больше. Из твоего окошка мой бумер можно у крыльца увидеть. Только что тебе с того? Ты на меня теперь по-другому смотреть станешь, или мои слова для тебя станут значимы? – он скривил губы в подобии улыбки. – Почему ты и тебе подобные начинают слышать человека только после того, как у них перед носом потрясут пачкой денег? Как у вас слух устроен, через какое место слова до ваших мозгов добираются? Что вы за твари такие, прости Господи?
– Да пошел ты, мать твою так перетак! Я сейчас охрану вызову, и покатишься ты на своем бумере вверх тормашками к едреной фене! Учитель нашелся! Бабушку свою учи! – заорала она, исковеркав лицо гримасой ненависти. Ее пальчик действительно потянулся к кнопке на столе.
– Трудный случай! – вздохнул посетитель, не сделав ни малейшей попытки помешать ей.
В распахнутую ударом ноги дверь буквально влетели три здоровенных охранника. Пушки наголо, глаза стремительно и цепко ощупывают пространство кабинета, тела готовы к отражению любого нападения. Через несколько мгновений оружие опускается, и позы становятся не такими напряженными, главный в явном недоумении обращается к управляющей банка.
– Что случилось, Вера Валентиновна? Учебная тревога?! – понимающе улыбнулся он и едва заметным движением дал команду подчиненным убрать оружие.
– К-к-акая, уч-ч-чебная?! – от неожиданности начала заикаться хозяйка кабинета, – Вы что, остолопы, не видите его? Вот же он в кресле сидит, сволочь! Хватайте немедленно и взашей из здания! – она ткнула пальцем в сторону спокойно улыбающегося посетителя.
– Кого его? – внимательно, но с явным недоумением в голосе, спросил охранник, вглядываясь в кресло перед столом директора, – Тут же нет никого! – тихонько добавил он, явно опасаясь гнева своей хозяйки.
– Ты уверен? И ты? И ты тоже в этом уверен? – она тыкала пальцем в каждого из присутствующих, заставляя их смущенно кивать головой.
Ситуация явно дурацкая и хозяйка понимала как она выглядит сейчас перед подчиненными, которые совершенно искренне не видят этого придурка в кресле. Не хватало еще слухов в банке, что директор сошла с ума.
– Хор-р-рошо! – она в раздражении шлепнула ладошкой по столу, – Тогда вынесите из кабинета это кресло! – приказала она, пытаясь хоть как-то столкнуть охранников с ненавистным собеседником.
Посетитель легко встал и отошел в сторонку, стараясь не мешать охранникам выполнить поручение хозяйки. Охранники переглянулись, но перечить не стали, не та выучка – скажут кресло на шкаф поставить, поставят, сказано вынести – вынесут. Легко подхватили и выдвинулись вместе с ним прочь из кабинета. Командир на прощание вопросительно посмотрел на директора, но, не дождавшись дальнейших распоряжений, счел себя свободным.
– И что дальше? – с улыбкой поинтересовался посетитель, – Прикажешь всю мебель из кабинета вынести или здание с землей сровнять? Ты еще не поняла кто я такой?
– И кто ты такой? – едва сдерживаясь от истерического крика, осведомилась хозяйка.
– Я, твой ангел! – на умиление просто представился посетитель, – Только сразу предупреждаю, крылышков у меня нет и с сексом все в порядке. Считай, что это моя дополнительная жизненная нагрузка – оберегать умирающие души, в каком бы теле они не находились. Во всем остальном я обычный человек.
– Псих?! Маньяк?!
– А другие варианты в голову не приходят?
– Душу он пришел мою спасать! Сколько тебе заплатили, чтобы меня убрать, козел вонючий? – навалившись высокой грудью на стол в бешенстве прохрипела она, и тотчас сменив тон на более деловой, почти умоляюще прошептала. – Сколько? Я заплачу вдвое! Нет втрое! Скажи сколько надо, я заплачу, только не убивай меня! Я хочу жить!
Она смотрела на молчаливого собеседника, представив себе, что ее могут вот так просто убить, прервать ее жизнь, сделать ничем. Это ведь не простой киллер, он запросто отвел глаза трем опытным волчарам, он не испугался ее пистолета, словно для него чужое оружие не представляет ровно никакой опасности. Все это вместе взятое означает, что она беззащитна перед ним, что она целиком в его власти. Только от его решения зависит, будет она жить дальше или нет.
Ей вспомнилось, что она давно уже не смотрела на свою жизнь под таким углом – жить или умереть. Она уверенно шагала по дорожке – жить с каждым днем становится лучше, денег все больше, власть все осязаемее. Но ни деньги, ни власть не могут в этот момент уберечь самую ее жизнь, не могут продлить ее ни на самое краткое мгновение. Раздражение, ярость, бешенство спрятались глубоко, сникнув под натиском животного ужаса.
– Трудный случай, – повторил посетитель и отошел подальше от стола.
Он отвернулся от женщины и замер в молчании, уперев взгляд в нечто за окном. Она тоже молчала, подавленная собственным страхом, даже губы в этот раз не смогли выполнить свою привычную работу и произнести очередную клятву грязным богам наживы. Ей смутно грезилось, что деньги не имеют для ее собеседника ровно никакого значения. Ему нужно нечто другое. Душа! Искрой блеснула спасительная мысль.
– З-з-з-аб-б-б-ерите д-д-ушу, – прошептала она умоляюще, с трудом выталкивая сквозь стиснутые губы эти странные слова, – Если вам моя душа нужна, забирайте и уходите! Только жизнь оставьте, черт с ней с душой, проживу как-нибудь и без нее! – ей казалось, что ее доводы звучат убедительно, что на этот раз собеседник примет обещанное в уплату за жизнь и все пойдет своим чередом.
Но посетитель упорно продолжал молчать, впав в глубокую задумчивость. Вот бы подкрасться к нему сейчас сзади, и шваркнуть по башке пепельницей, – закралась ей в голову гаденькая мыслишка. – Не поможет, – остановил трезвый расчет, – он пистолета не испугался, а ты его пепельницей, дура!
Посетитель, наконец, очнулся от задумчивости, развернулся к Вере, посмотрел оценивающе на мраморную пепельницу и женщину, хмыкнул чему-то и заговорил.
– Глупая ты, хоть и директор. Не мне твоя душа нужна, а тебе самой. Повезло тебе сейчас, что ты эти слова мне сказала. В другом случае мигом бы лишилась души своей и посмертия как такового. Запомни – никогда и никому не предлагай забрать свою душу в уплату за что-либо. Лучше потерять жизнь, чем душу. Я знаю, что ты сейчас не можешь этого понять, но запомнить-то уж постарайся.
– Что мне нужно сделать? – она все еще не верила словам странного посетителя, объявившего себя ее ангелом, но его слова определенно что-то затронули в ее душе.
Душе? Когда в последний раз я вспоминала это слово? – подумалось ей и странная грусть наполнила сердце. Таким несущественным в этот момент стал весь мир бизнеса, будущие сделки и обязательства перед теми, кто вложил деньги в ее дело. Душа! Она ведь была когда-то… давно… бабушка напоминала всякий раз, а мама уже все реже и реже. Не до души, когда каждый день бежишь, как загнанная лошадь, спасая очередную сделку, разворачивая корабль собственного дела от неминуемого краха. Душа? Что это такое, где она прячется, как понять – есть у тебя душа или нет? Что-то теплое, совсем крохотное затеплилось в груди, поднялось тугим комком к горлу и неожиданно выплеснувшееся потоком горьких слез.
– Слезы очищают душу, Вера! – проговорил посланник, мягко поглаживая ее по голове.
Она и не заметила, когда он успел оказаться рядом с ней. Огонек в груди разгорался все больше и уже обжигал, мешал дышать, хотелось что-то сделать, чтобы прекратить боль, но ничего не приходило в голову. Она совсем не умела обращаться с собственной душой, оставив ее жить в темных подвалах в одиночестве и холоде.
– Все еще можно изменить, если захотеть, – негромко, но четко произнес ангел. – Душа подскажет, а ты вспомни всю прожитую жизнь и взвесь на весах совести каждый свой поступок. На время забудь о делах, тебе нужно побыть одной и в тишине. А потом я снова приду, и мы поговорим о твоей душе.
Он исчез, словно его никогда и не было в кабинете. Она подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу.
– Чертовщина какая-то, – пробормотала она, пытаясь подыскать рациональное объяснение случившемуся. – Завтра нужно вызвать батюшку, пусть тут кадилом помашет, зря, что ли их приходу деньги отстегиваю? Заодно и о душе позаботится, перетрет там наверху по своим каналам, за меня словечко шепнет и все будет ха-ра-шо!
Вера Валентиновна решительно встряхнулась, поправила прическу, глянув на себя в зеркало и нажала кнопку коммуникатора:
– Машину к подъезду и охрану вызови, со мной поедут, – властно приказала она, выкидывая из головы ерунду про спасение души.
Сейчас или никогда – она должна первой подписать этот контракт, чтобы обрушить бизнес сразу пятерых конкурентов. И не ее проблемы, куда денутся их сотрудники, это не ее забота, за них у нее душа не болит.
– Не получилось, а жаль, – посетитель вышел из тени в уже пустом кабинете, осмотрелся, словно прощаясь и пропал теперь уже по-настоящему. Делать ему здесь больше было нечего, душа хозяйки кабинета умерла окончательно, не оставив следов в роскошном холеном теле.
По странному стечению обстоятельств грузовик, ехавший наперерез машине управляющей банком, не остановился на красный свет, и на полной скорости смял в искореженный кусок железа роскошный «Мерседес». Шофер отделался ушибами и царапинами, а женщину, точнее ее труп, пришлось извлекать, разрезая кузов на куски.