Рассказ
Трое ничем не примечательных молодых людей примерно одного возраста, лет по тридцати, торопливо шли по Ворошиловскому проспекту. Был тёплый вечер начала октября, когда на донскую землю, как последний слабый отголосок лета, приходит лето «бабье». Слева уныло тянулся длинный бетонный забор Центральной городской больницы, справа через дорогу – жилые дома. Достигнув пересечения с не очень шумной улицей Текучёва, они перешли на другую сторону, двинулись к Будённовскому. Один из парней, – симпатичный, среднего роста, шатен в длиннополом плаще – по командирски кивнул налево. Повелительно бросил невысокому лысоватому крепышу с характерными чертами уголовника:
– Самасюк, останови машину.
Тот проворно выскочил на край дороги и махнул рукой проезжавшей мимо «волжанке». Водитель резко принял вправо, нажал на тормоз. Самасюк, обогнув машину, нагловато прилип к раскрытому окну на двери водителя.
– Шеф, до Главного жэдэ вокзала подбросишь? Трёшку платим. Идёт?
Водитель, пожилой черноволосый мужчина с кавказской внешностью, вероятно местный, ростовский армянин, кивнул головой, указал пассажиру на заднюю дверь. Самасюк, обрадованный, многозначительно подмигнул товарищам, распахнул дверь «Волги», с удовольствием уселся на мягкое, обтянутое чёрным дерматином, сиденье. В салон торопливо запрыгнул и один из парней. Человек, велевший Самасюку остановить машину, видимо, верховод троицы, занял его место у водительского окна.
– Ты знаешь что, брат, погуляй пока малость по ЦГБ, – мы без тебя управимся, съездим по делам.
Водитель округлил от удивления зрачки чёрных азиатских глаз. В ту же минуту в затылок ему упёрся холодный ствол пистолета. Оружие было в руке Самасюка. Другой человек крепко схватил сзади водителя за руки чуть выше локтей. Главарь угонщиков, стоя на улице, резко рванул водительскую дверь на себя. Она распахнулась, и армянин, наконец, очнулся от первоначального потрясения и испуга. Поняв, что перед ним грабители, – отчаянно врубил передачу, дал газу и с распахнутой передней дверью бросил «Волгу» вперёд. Главарь, покачнулся, чуть не упал, выпустил из рук дверь. Крикнул притихшему в салоне Самасюку:
– Стреляй, идиот! Что смотришь?
Тот нажал на курок, но водитель заложил крутой вираж, обгоняя плетущийся впереди грузовичок «Газ-51», и пуля прошла мимо.
– Серый, убей гада! Куда он нас везёт, бля? В ментовку? – плаксиво закричал сидевший рядом с Самасюком угонщик. Он выпустил руки водителя и никак не мог уцепиться снова – машину бросало из стороны в сторону.
Сергей выстрелил ещё раз и снова позорно промазал, хоть бил почти в упор. Руки тряслись, он не знал что делать. То и дело растерянно оглядывался, отыскивая взглядом главаря на улице. Тот бежал следом за взбунтовавшейся «волжанкой» и что-то кричал, но за шумом мотора и расстоянием ничего не было слышно.
– Серый! Стреляй! Стреляй! Останови этого козла. Славика потеряли, – орал, дико выпучив глаза, напарник Самасюка.
Тот, крепко сжав двумя руками ребристую рукоятку нагана, в третий раз нажал на курок. Наконец-то выстрел достиг цели. Раненый в спину, под лопатку, водитель вскрикнул от боли, почти потерял управление. Машину резко бросило влево, и она, выехав на трамвайные рельсы и перегородив движение, остановилась под неправильным углом. Армянин выскочил из салона и, виляя как подстреленный охотником заяц, побежал навстречу жёлто-красному чехословацкому трамваю, который тарахтел со стороны Будённовского. На свободное место водителя плюхнулся, задыхаясь от быстрого бега, главарь.
– Славик, поехали быстрей отсюда! Гляди, этот гад трамвай остановил, – крикнул второй угонщик.
– Засохни, Горшок! Без тебя вижу, что дело пахнет керосином, – злобно ощерился главарь шайки. – Сматываемся, орлы! Этот гнилой шухер нам и даром не нужен.
Славик включил передачу, нажал на газ и умело повёл «Волгу» по Текучёва к Будённовскому проспекту. Трамвай и суетливые муравьи пассажиров на рельсах остались далеко позади.
– Куда едем, Художник? – тронул главаря за плечо Самасюк, пряча под пиджак револьвер.
– Так, покатаемся по городу, следы заметём, – недовольно буркнул тот.
– А как же дело? – напомнил Сергей.
– Ты что, Серый, какое дело? – удивлённо глянул на него главарь. – Водила всю ментовку на ноги поставит. Шутка ли – вооружённый угон машины! К тому же, тачку искать будут. Номеров-то у нас других нет.
– Так нужно бросить её к чертям и валить подобру-поздорову, – выкрикнул со страхом второй бандит, которого главарь назвал Горшком. Это был Владимир Горшков, его друг детства, сосед.
На светофоре на пересечении с Будённовским Славик включил левый поворот, протянул машину до середины перекрёстка, дождался красного сигнала с зелёной стрелкой, повернул налево. Сказал, не оборачиваясь, Горшкову:
– Вова, я без тебя знаю, что тачку нужно срочно сбагрить с рук, не тупой. Но не бросать же её на Нахаловке у собственного двора! Нужно подальше отъехать.
– Усёк, Слава, – кивнул головой с узким лбом и низко посаженными, беспокойно бегавшими глазами Горшков. На время угомонился.
Подал голос Сергей Самасюк:
– На дело всё равно надо идти, Художник. Зря, что ли готовились? Эту тачку бросим, другую возьмём, делов-то…
– Самасюк, ты извилинами шевелить можешь, или они у тебя от водки все спрямились? – скептически хмыкнул Вячеслав.
– Ну ясен пень – куда мне со свиным рылом до Толстопятовых? – подковырнул главаря Серый.
– Сегодня о деле вообще забудь. Дня три припухаем, пока ментура не угомонится. Потом видно будет.
– Удача отчаянных любит, Художник! А риск – благородное дело, – с вызовом напомнил босяцкую тюремную мудрость Самасюк.
– Ты думаешь?.. – недоверчиво глянул на сообщника Толстопятов.
– Пускай лошадь думает, у неё башка большая, – скептически хмыкнул Самасюк. – Я предпочитаю стрелять, а не думать, Художник. И лучше всего стрелять первым!
Главарь, немного поколебавшись, неожиданно сдался. На очередном перекрёстке нырнув в боковой переулок, погнал трофейную «Волгу» в сторону Чкаловского. Там намечалось «дело»…
* * *
Художником Славика Толстопятова прозвали в СИЗО, где он сидел под следствием за подделку денег. А подделывал он их очень просто – срисовывал с настоящих купюр и раскрашивал цветными карандашами. За четыре часа мог изобразить пятидесятирублёвую или сотенную банкноту, которую, если не проверять водяных знаков, отличить от настоящей было практически невозможно – настолько умело он это делал.
– У тебя просто талант, братуха! – восторгался старший брат Вячеслава Владимир, который успел повоевать в конце Отечественной: брал Кенигсберг, награждён медалью. – Ты у нас прямо Пикассо.
Ударение он при этом традиционно, как и многие, делал на втором слоге. Владимир тоже неплохо рисовал, работал художником в Зоопарке.
Вячеслав сбывал нарисованные деньги на Центральном рынке колхозницам, в пивных, либо в винных отделах гастрономов, покупая бутылку водки. Бутылку он потом выбрасывал куда-нибудь в кусты, потому что вообще не употреблял спиртного. Предпочитал сладости, лимонад… Приобретал технические журналы, – он увлекался конструированием. Иногда, чтобы разменять поддельную купюру, – выходил на Будённовский и ловил «тачку». Проехав до Энгельса, расплачивался сложенной вчетверо фальшивкой. Дореформенные советские деньги были значительно крупнее брежневских, народ обычно, для удобства, скатывал купюры в трубочку или слаживал вчетверо. Все привыкли к этому, таксисты, как правило, деньги не разворачивали, и Толстопятов решил этим воспользоваться, значительно облегчить себе работу. Он стал рисовать купюры только на одной стороне. Долгое время ему везло, но однажды дотошный водила развернул «полтинник» Толстопятова и присвистнул от удивления – внутри купюра белела девственной чистотой.
– Ты чем же это, парень, платишь? Простой бумажкой! – злобно вскрикнул шофёр, едва не наказавший сам себя на пятьдесят рублей – тогдашний аванс среднего работяги.
Несмотря на горячие уговоры, таксист был непреклонен, – отвёз Вячеслава в милицию…
* * *
К магазину подъехали под закрытие, – специально подгадали за несколько минут до прибытия инкассаторов. Славик умело крутанул «Волгу» на проезжей части в обратную сторону, став прямо напротив заранее облюбованного гастронома.
– Ты, в натуре, у нас – камикадзе! – заметно бодрясь, одобрительно похвалил Сергей Самасюк. Он держался с главарём запанибрата: как-никак вместе срок тащили на «двойке». Там, на Каменке, в седьмом отряде и скентовался с Художником.
Славик вытащил из внутреннего кармана плаща небольшой складной самодельный автомат и маску, ловко откинул ствол. В собранном виде оружие напоминало немецкий МП-40 – «шмайсер». У Горшкова появился в руках такой же. Самасюк достал из-за брючного ремня под пиджаком проверенный револьвер, из которого во время угона «Волги» стрелял в водителя. Другого оружия не признавал, тем более самопального, изготовленного кустарным способом в подвале по чертежам Славика Толстопятова. Наган считал более надёжным и безотказным, тем более, – покойный дед революцию с ним делал, а после всякую контру в органах ЧеКа истреблял. И правильно делал, по понятиям… Самасюка…
* * *
После того, как сорвалось несколько намеченных и тщательно подготовленных «дел» по захвату банковских инкассаторов с крупной суммой наличности, Владимир Толстопятов посоветовал младшему брату несколько умерить аппетит:
– Слава, не получается взять сразу большой куш, – чёрт с ним, не надо. Давай грабанём какой-нибудь магазин. В конце смены там должна быть немалая выручка. Подъедете за несколько минут до появления инкассаторов, ворвётесь с ребятами с оружием в руках, пальнёте пару раз в потолок. Бабы-кассирши обсерутся, враз всё бабло отдадут!
– А что, это идея, Вовка. Я – за! – согласился сразу же Самасюк.
Он был всегда не против пострелять, наделать шороху, побузить. Ему не терпелось начать действовать по крупному, надоело сидеть сложа руки. Он часто любил повторять: «Лучше умереть пьяным на мешке с деньгами, чем под пивной бочкой».
– Сколько можно взять в магазине? – спросил Вячеслав, взглянув на брата.
– А это уж смотря какой магазин, – уклончиво ответил Владимир.
– Ну, допустим, гастроном… Желательно где-нибудь на отшибе, на окраине города, в каком-нибудь Рабочем городке.
– Ещё зависит, в выходной или будний день, – уточнил Владимир. – Если в субботу или воскресенье, – в винно-водочном отделе торговля побойчее идёт. Народ, знамо дело, гуляет!
– Лучше в будни пойдём. В будни мусоров поменьше, – забеспокоился трусоватый Горшков.
– Ну и сколько? – не отставал от старшего брата, допытывался Вячеслав. Ему хотелось знать точно, стоит ли овчинка выделки.
– Я думаю, тысячи две-три во всех отделах будет, – проведя несложные расчёты на мятом клочке бумаги, прикинул Владимир Толстопятов.
– Так это же целая куча денег! – обрадовано вскрикнул Горшков. Глаза у него при этом недобро заблестели, большие, с обломанными ногтями, пальцы рук вечного работяги затряслись мелкой дрожью. Казалось, они уже ощупывают эту вожделенную, милую его сердцу «кучу».
Грабить решили гастроном №46 на посёлке Мирном, что возле Чкаловского. Место глухое, малолюдное, к тому же – недалеко роща. Это было на руку налётчикам. Помимо запасённого оружия: двух автоматов и нагана, – изготовили из женских нейлоновых чулок маски. Владимир специально послал свою жену Тамару в ЦУМ, велел купить пару чёрных чулок и пару зелёных. Чулки дома обрезали. Самасюк с Горшковым взяли себе чёрные маски, Вячеслав, как во французском знаменитом фильме – зелёную. Она была страшнее.
– Ты, братуха, в натуре, как настоящий Фантомас в ней, – с кривой усмешкой заметил старший брат Владимир, разглядывая примеривавшего перед зеркалом маску Вячеслава.
– Деньги на бочку, господа удавы! Я Фантомас, – сильно изменив голос, стараясь подражать герою любимого фильма, грозно пророкотал Вячеслав и захохотал нарочито противным, диковатым басом: – Ха-ха-ха-ха!..
* * *
В гастроном вломились в масках, которые натянули перед входом, в «предбаннике». Покупатели и продавцы, увидев вооружённую троицу в масках, – оторопели. Горшков, для куражу и поднятия духа банды, а главное – своего собственного, дал в потолок короткую очередь из автомата. Обсыпал всех штукатуркой и кусочками мелко посечённого пулями цемента. Визжащим, срывающимся от страха голосом велел всем лечь на пол. Толпа, парализованная животным ужасом, рухнула как подкошенная. Словно гигантская коса одним взмахом уложила всех на грязный пол растрёпанным человеческим разнотравьем. Крутой нахаловский сверхчеловек Славик Толстопятов, – Художник, другого и не ожидал: с юности презирал толпу, называя «стадом баранов» и «совками со спрямлёнными мозговыми извилинами». Соответственно взглядам на жизнь были и его ранние «художества».
Удовлетворённо хмыкнув, главарь махнул рукой Самасюку, чтоб тот приступил к отбору денег в отделе винно-водочной продукции, – которую, кстати, очень любил. Сам, картинно направив автомат на кассиршу в центре зала, грубо потребовал выручку. Та, пожилая полная женщина с крашеными в каштановый цвет, вьющимися волосами, с собачьей покорностью протянула деньги. Толстопятов поманил застывшего столбом среди распластанных у его ног тел Горшкова, кивнул на разноцветный денежный веер в руках кассирши.
– Забирай свою кучу, да поживей! Через минуту смываемся.
Алчный Горшков выгреб из кассы и мелочь. Руки его радостно тряслись, он даже отложил в сторону автомат, чтобы достать из тесного металлического ящичка всё до копейки.
С улицы два раза свистнул Самасюк, обчистивший уже кассу винно-водочного. Он не мелочился и взял только бумажные, как и было обговорено заранее.
– Горшок, всё! Валим! Время, – предостерегающе предупредил Славик, следя за часами. Время на «дело» было заранее выверено до секунды. Владимир Толстопятов специально делал ложный звонок в милицию и сообщал об ограблении. После, стоя за углом соседнего с магазином или сберкассой дома, со спортивным секундомером в руке, вычислял, через сколько примчатся гончими псами оперативники. Поучалось шесть-восемь минут. Беря по минимуму – не больше пяти минут на налёт! С учётом, что у дверей магазина гангстеров поджидает с работающим двигателем угнанная машина…
– Целая куча денег! – выбегая из гастронома, ликовал вслух Горшков. Даже сквозь чёрную ткань женского чулка проглядывала его слюнявая, дурашливая улыбка.
Выскочив из помещения замыкающим, Художник увидел неожиданную картину: пожилой высокий широкоплечий мужик, выворотив из палисадника металлическую трубу, замахнулся ею на Горшкова.
– Мама! – успел только жалобно вскрикнуть грабитель, роняя на асфальт сумку с деньгами и оружие. Закрыл голову руками.
Самасюк, оглянувшись, навёл на мужика револьвер, но не мог стрелять, опасаясь задеть товарища. Самую выгодную позицию занимал главарь: он был как раз за спиной напавшего на Горшкова мужчины. Долго не раздумывая, Вячеслав нажал на курок. Автомат загрохотал, захлёбываясь злостью, выплёвывая пустые гильзы. Мужчина, срезанный огненной строчкой, вскрикнул, уронив тяжёлую трубу, повалился на землю.
«Как на войне, блин!» – подумал в горячке схватки Художник. Он пока что испытывал только азарт охотника и бойца, хоть стрелял по бандитски – в спину. Но что делать: на войне как на войне! Брат рассказывал: не убьёшь врага ты, он убьёт тебя! Так что, всё путём, как говорят сидельцы на зоне: ваша не пляшет, господа удавы! Умри ты сегодня, а я – завтра…
Вскоре все трое уже сидели в машине. «Волга» взревела двигателем и резко, как застоявшийся конь, рванула с места. До грабителей донёсся с улицы отчаянный женский крик-причитание: «Ивана Никифоровича убили, сволочи, фронтовика!..»
«Как Володька, братан…» – успел подумать Славик. Через минуту у ограбленного гастронома осталось только тёмно-фиолетовое облачко выхлопных газов.
Горшков сидел на заднем сиденье, ласково разглаживал на коленке скомканные купюры разного достоинства и попугаем бестолково частил:
– Целая куча денег! Целая куча…
2013 – 2014 гг.