Симпатизировать кому-то...
Симпатия - внутреннее расположение к кому-то...
Испытывать чувство симпатии - хорошо относиться к кому-то...
Оказавшись на "Лазурите", Инга поначалу ни к кому никак не относилась: ни плохо, ни хорошо. Все были незнакомцами, чистые листы. Ну настороженность некая имелась. Неизвестно ведь, от кого чего ждать. Кто друг, а кто враг? У кого что на уме.
И даже если кто-то, может, внешне выглядел более привлекательным, кто-то менее...
но чувство симпатии ведь не обязательно с этого появляется.
Отчего вдруг один человек становится тебе симпатичен, а другой наоборот? Бывает, кто-то порой сразу располагает к себе. Чем? Улыбкой? Светом, льющимся из глаз? Какими-то словами - добрыми ли, умными ли?
Бывает, сразу человек вроде тебе симпатичен, а потом вдруг как обрубает. Поступком или высказываниями какими, или ещё чем-нибудь...
Симпатия может возникнуть, а потом исчезнуть. Как в случае с пекарем.
Словно слепилась было из песка какая-то занятная скульптурка на морском побережье. А затем набежал прибой и слизал всё своим пенным языком. Что-то было и нет ничего.
В самом деле, там, где вроде бы была симпатия, ничего больше не появилось - ни даже антипатии, ни ещё каких бы то ни было чувств. Равнодушие. Равно-душие.
А поначалу ведь были какие-то волны - движения души. Выходит, в возникновении как симпатии, так и антипатии всё же какая-то работа души задействована бывает.
Выходит, душа тоже какую-то выгоду ищет, осваивая межличностные пространства. Отражает себя, свой облик в других людях. И наоборот, другие отражаются в твоей душе.
А бывает, что изначально не было никакой симпатии, а потом, в ходе общения, в ходе узнавания человека, начинаешь проникаться к нему добрым чувством, душевным расположением.
Хотя, бывает, что человек, как бы ни старался, но не получается у него вызвать к себе ответную симпатию. Как, например, Селедкин или Нескладуха, или...да мало ли кто ещё.
Кажется, изо всех сил стараются стать симпатичными. И никак.
Может, оттого что неискренни, не являются самими собой. А может, и не знают даже, какие они сами собой. Вот и напяливают на себя разные маски, прикрывая ими пустоту.
Получается, человек пустой, ничем не наполненный, но пытающийся из себя изобразить некую полноту внутреннего мира, не способен вызывать к себе симпатию? Или, может, способен, но у тех, кто схож с ним внутренним содержанием...и также не осознающий себя, какой он на самом-то деле есть.
Но по большому счёту, изначально ни к кому никакого отношения не было. Полный штиль. Никакого ветерки ни в какую сторону.
Потом, по мере узнавания людей, начинали появляться какие-то симпатии, какие-то антипатии.
Похоже, симпатии возникают на основе встречного доброго отношения, с обеих сторон. Когда начинает вдруг проявляться душевное расположение, обоюдное.
Вот добытчики, кажется, все Инге симпатичны. Вроде бы они тоже все по-доброму к ней настроены. Помогают, когда они на шлюпочной, ведра помойные выливать в боцманову трубу. Защищают, по мере возможности, от "камбузных" и прочих нападок. Порой,
правда, треплют всякую лабуду, баламутят, но ведь не злобно, а шутливо и по-доброму.
И как отражение их симпатий, у неё к ним тоже в душе возникло расположение.
В человека, как в зеркало, смотришь: с добрым намерением - значит, по-доброму отразишься.
А если с грубым, хамским подходом, то и в ответ никакой симпатии не будет.
Даже если она поначалу вроде бы и возникала, то потом всё равно обречена была на исчезновение.
Однако, бывает, вспылит человек, будучи не в настроении, выплеснется невзначай негативно... Но не со зла, а вследствие растрепанных нервов, наплыва негатива извне.
Неприятно, конечно. Но всё же приходит понимание, что не взаправду это, а так, минута недобрая была, не глубинно всё... просто невыдержанность.
Как это бывало, к примеру, с Юркой-сварщиком.
Ну так и Инга тоже не железная, тоже из себя могла выйти или ляпнуть в чей-нибудь адрес не очень приятное. И тоже ведь люди понимают, что зла в том нет. Главное, негатив не углублять, не усугублять.
Если человек понимает, что по большому счёту к нему с симпатией относятся, без подспудной неприязни, то внутреннее прощение само собой приходит.
Хотя, конечно, надо учиться самообладанию. "Учитесь властвовать собой", - как завещал великий Пушкин. Но не так-то это просто.
А вообще, явление между людьми вполне нормальное, когда одни нравятся, другие не нравятся. И дело тут вовсе не в приятной внешности.
Порой некто, внешне привлекательный или же семи пядей во лбу, начинает вдруг вести
себя спесиво, чванливо, кичливо - якобы такой он неотразимый, умный, образованный, талантливый - превосходит всех и вся, да ещё если вздумает кого-то принижать, поучать, насмехаться... То это никакой симпатии не вызовет, скорее наоборот.
Может, по этой причине и в сказках, и в жизни дуракам всегда везёт?
Своей вроде бы наивностью, не выказыванием кому бы то ни было какого бы то ни было превосходства, они вызывают к себе симпатию, сочувствие, желание помогать. Потому что не корчат из себя ничего, оставаясь естественными, оставаясь самими собой.
Дурак, говорите? Ну и дурак. Считайте и называйте, как хотите. Дурак дураком, а вот не злюсь, не пытаюсь кому-то доказывать, что умный, а делаю своё "дурацкое" дело. И глядишь, пешка превратится в ферзя.
Симпатия? Что ж, человек слаб, нравиться он любит. И даже если напускает на себя вид, что ему плевать, вызвать к себе симпатию хочет всё равно.
Взгляды, слова, улыбки сердечные, по-доброму обращенные, как окружающим так и себе
- не во вред никому.
Самый верный способ вызвать в людях симпатию - относиться к ним так, как хотелось бы, чтобы они относились к тебе.
МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.
- Ты не подумай, - стал объяснять мне Юрка, - если я много говорю, то я... Работаю
я ещё больше. И ты не подумай, - обратился он к добру молодцу. - Если повар из басни был сердитый из-за того, что Васька продолжал есть, в то время как тот говорил, то я, наоборот, только доволен, что моя болтовня не испортила тебе аппетит.
- Кончай выпендриваться и уходи отсюда, - дружески посоветовал ему Вася.
- Так, это правильно, - согласился сварщик и тут же возразил: - Но в корне неверно.
Да, я выпендриваюсь. Но это потому, что от природы я стеснительный.
- Это заметно очень, - согласилась я не без иронии.
- А ты, хоть и Непейвода, но чаю пьёшь слишком много! - продолжал сварщик доставать лебедчика. - Смотри, это до добра не доведёт. Сидит тут, чаи распивает! Ну да ладно, - спохватился он. - Получив большое удовольствие от общения с вами, я с этим удовольствием и уйду. А Непейвода, видать, покинет этот гостеприимный салон последним.
Ёлкин-клеш, прямо как капитан - корабль! Только, Инга, ты ему напомни про морской закон: кто последний, тот и убирает. Итак, исполняется старинный русский романс:"Уйди, совсем уйди!" - И с этими словами он неторопливой танцующей походкой направился к выходу.
И скрылся, что-то напевая себе под нос.
Мы с Васей остались в салоне одни.
Мне как-то неловко было стоять, в то время как он сидел. И я подсела к нему попить чаю. Он, правда, на этот раз не приглашал составить ему компанию. Но я уже привыкла к его приглашениям и не увидела в своём поведении чего-то предосудительного.
Анюта, высунувшись в амбразуру посудомойки, увидела, что, кроме нас двоих, в салоне никого нет, и пришла тоже попить чаю.
Однако с её приходом возникла какая-то неловкость. Той доверительной, непринужденной интонации, которая присутствовала в наших с Васей прежних чаепитиях, теперь не было.
С минуту мы все трое молчали, сосредоточившись на наполнении кружек чаем и приготовлении бутербродов.
А потом Анюта деловитым тоном спросила:
- Вась, ты давно в море ходишь?
- Т-три г-года, - ответил он.
Я отметила про себя, что совсем недавно, разговаривая с Юркой и со мной, он не заикался.
- А ты сам из Калининграда? - продолжила она свой допрос.
- Н-нет, я с К-киевщины. - Он нежно зарделся.
- Вась, а ты правда, в самом деле хохол? - не унималась она.
- П-правда.
- Скажи что-нибудь по-хохляцки, - попросила она таким тоном, как если бы обращалась
к попугаю, провоцируя его показать, на что он способен, и поразвлечь публику.
- Да ну. Я уже и з-забыл, - не согласился он. - Я и д-дома д-давно не был. Уже
г-года четыре.
- А где ты всё это время был? - не унималась она.
- В К-калининграде.
- Три года в море, - деловито высчитала она. - А год где?
Он зарделся с новой силой.
- В К-калининграде жил.
По всему было видно, что ему не хотелось продолжения этого допроса.
Наверное, Анюта это поняла и, быстро допив чай, ушла.
Я осталась сидеть с Васей, потому что если бы я вдруг встала вслед за подругой, то выглядело бы это так, будто мне не терпится поскорее его выпроводить.
А мне этого вовсе не хотелось.
Он сидел смущенный и красный, и я почувствовала, что ему было как бы не по себе.
Быть может, это его состояние возникло под бесцеремонными вопросами Анюты, а может быть и Юркиной трепотней.
На всякий случай я сказала:
- Вась, ты на Юрку не обращай внимания. Он всегда такой болтун.
- Да, я знаю. Он мой сосед. Мы рядом живём. Он болтун, каких мало. К тому же сегодня он весёлый, замазал уже где-то.
Вскоре он ушёл
Когда, убрав салон, я вернулась в каюту, Анюта была уже там.
Она стояла и молча смотрела в иллюминатор. На моё появление она никак не отреагировала. Лица её не было видно, но у меня возникло такое впечатление, что она
за что-то на меня обиделась. Однако никакой вины за собой я не чувствовала.
Сняв с себя косыночку и передник, я достала свои тетради и подсела к столу,
намереваясь прочесть свои последние записи.
Но столбняк Анюты отвлекал меня, мешая сосредоточиться и нагнетая в каюте напряженную обстановку. Желая развеять неприятное впечатление, вызываемое её молчанием, я решила заговорить первой.
- Что-нибудь случилось?
Она, не оборачиваясь, пожала плечом, мол, что такого здесь может случиться.
Это какой-никакой был ответ. Значит, мне просто показалось, и она не обижалась на меня, просто настроение немного испортились.
Так бывает, что ни с того, ни с сего, вдруг взгрустнется. Мне захотелось отвлечь её от
невесёлых мыслей разговором, и я сказала первое, что мне пришло на ум, привязывая нить разговора к недавним событиям в салоне.
- Ань, а ты знаешь, какая у Васи фамилия смешная? Помнишь, в начале рейса мы гадали, когда его по спикеру вызывали, кто это такой Непейвода?
Она обернулась и, прищурившись, с недоброй усмешкой произнесла:
- Ты что, из него ширму хочешь сделать?
Меня как-будто холодной водой окатило.
- Ты что? - растерялась я.
- А чего ты тогда к нему липнешь?
Она стояла ко мне спиной, уставившись в иллюминатор. Я не видела её лица, но слышала злую язвительность в её голосе.
- Я - липну? - переспросила, плохо соображая что-либо.
Мне сделалось до такой степени обидно, что я чуть было не заплакала.
Расслышав звон слёз в своём голосе, я едва сдержалась, чтобы не дать им волю.
- Ещё как липнешь, - холодно подтвердила она.
Я почувствовала себя так паскудно, как если бы она взяла и принялась, глумясь, читать мои тайные записи, а затем, вырывая листы и делая из них самолётики, пускать их в иллюминатор.
- И вовсе я не липну к нему. Я со всеми так разговариваю, - залепетала я, и самой
себе вдруг сделалась противна. - И вообще, зачем мне ширма? Кого ею прикрывать?
- Анзора, - спокойно сказала она.
- Анзора?! - Я чуть не задохнулась от возмущения. - Причём здесь Анзор? Почему я должна его прикрывать? Он мне, что шёл, что ехал, твой Анзор!
Но она ничего не ответила. И даже не повернулась. Лишь досадливо повела плечами, словно стряхивая с себя мои слова, как ненужную шелуху: мол, ладно врать-то!
Читать мне как-то сразу расхотелось. И вообще, делать что-либо пропало всякое желание.
Я вдруг почувствовала, как страшно болит голова, просто раскалывается. Наверное, продуло, когда мы гуляли на шлюпочной палубе.
И я залегла спать.
А когда проснулась, Анюта, как ни в чём не бывало, потащила меня к начпроду за будильником, потому что её часы тоже сломались, и теперь у нас вообще никакого представления о времени нет.
Начпрода, правда, найти нигде не удалось. Но зато уже подошёл час накрывать столы к ужину.
Настроение у меня было довольно паршивое.
Но начался ужин, пришли добытчики, и я не заметила, как повеселела.
Бригада Румына заступала на вахту, и они ввалились в салон уже одетые по-рабочему.
В своих рыбацких бежевых свитерах а-ля Хемингуэй они были такие симпатичные!
Коряга попросил у Валерки таблетку аскорбинки, но тот не дал, сказал, что у него нет больше. А у меня имелась заначка. И я, услышав их диалог, принесла лебедчику целых две штуки.
- Спасибо, Инга. Тебе цены нет. Ты настоящий клад, - сказал он.
- Да ты хоть знаешь, что такое клад? - с ревнивой насмешливостью спросил его Румын.
- Я знаю, - Руслан поднял руку, как примерный ученик в школе, желающий ответить и получить хорошую отметку. - Это очень даже полезное ископаемое.
- Сам ты ископаемое, - обиделся за меня Коряга.
- Я совсем другой смысл имел ввиду, - обиделся в свою очередь Волчонок.
- Я не хочу, чтобы кто-то раскатывал губу на мою невесту, - заявил Румын.
- Не надо ссориться, - примиряюще произнёс Вова Большой. - Кто-то ищет клад, кто-то смысл. Каждому своё.
- А чего он! - задиристо пожаловался на Корягу Руслан.
- Инга, ты должна честно-откровенно сказать нам, кто тебе больше всех нравится, пока они не передрались, - призвал меня к ответу Большой.
- Мне вы все очень нравитесь, - призналась я. - Вы все очень симпатичные.
- Кто? И этот воробей тоже симпатичный? - с шутливой обидой указал Коряга на Руслана.
- Это я воробей?! - возмутился Волчонок. - Да по сравнению с тобой, я - орёл!
- Ты орёл? - насмешливо изумился лебёдчик.
- Да, орёл. Хоть и ростом маленький.
- Орёл! У тебя грудь-то есть? - продолжал насмешничать Коряга.
- Есть! - Руслан гордо выпятился.
- А почему не носишь?
- Инга, тебе что, он тоже нравится? - спросил меня Руслан, возмущённо показывая пальцем на Корягу. - Этот синюга? Этот бабник?
- Он, конечно, симпатичный. Но у него на берегу есть девушка, - осторожно
высказалась я.
- Какая девушка? - удивился лебёдчик.
- Из парикмахерской, - напомнила я ему. - Сам в начале рейса рассказывал.
- Ну! Девушка! - разочарованно протянул он. - Это всё ерунда. Чтобы ты знала: очень редко рыбак уходит в рейс, не имея девушки, но ещё реже он приходит из рейса,имея её.
- А ещё говорят, что ты - пьяница горький, - выдвинула я ему упрёк посерьёзнее.
- Неужели я похож на какого-то синюшного человека? - укоризненно произнёс он, неодобрительно качая головой.
- Нет, не похож, - вынуждена была признать я. - Но люди говорят...
В этот момент меня окликнули с другого стола, и я с радостью поспешила уйти от этого тупикового разговора.
А когда подошла к раздаточному окну и заказала Валерке три порции второго для
рыбообработчиков, тот как заорёт на меня диким голосом:
- Говори погромче! Что ты там шепчешь себе под нос!
Коряга, заслышав это, совсем уже не шутя, гаркнул на повара:
- Ты, козёл! Не ори на неё! А то враз уши прочищу!
- Девятый день после бани. Уши ему заложило, - проворчал Руслан, наградив неприветливым взглядом побледневшего Валерку.
Я была довольна. У меня имелись защитники.
Самыми последними на ужин ожидались с вахты добытчики бригады Котова.
Я уже убрала всё со столов рыбообработчиков и машинного отделения. А котовцев всё не было и не было.
Анюта высунулась из амбразуры посудомойки и сообщила, что оба помойных ведра уже полные, и кастрюлю с оставшимся супом выливать некуда.
Я выглянула в иллюминатор и, убедившись, что ветер дует в противоположный борт, вывернула суп из кастрюли в океан.
Как раз в этот момент в салон и вошли котовцы.
- Инга здесь научится и потом дома по привычке в окно как шуранет! А там кавалер
ходит с гитарой, - шутливо заметил Лёха Молдова.
Я не нашлась, что ответить, и лишь виновато улыбнулась.
Он тоже улыбнулся. Очень приветливо, по-доброму.
Из чего я сделала вывод, что добытчики пришли в хорошем настроении. И правда, они были весёлыми и голодными. Жадно навалившись на еду, быстро поужинали и ушли.
Анюта позвала меня есть селедку, которую для нас Колька Чёрный принёс. Но мне не хотелось.
Моя подруга вела себя так же, как всегда, словно того дурацкого разговора после
полдника вовсе и не было.
Я тоже держалась, как ни в чём не бывало. Но в душе осознавала, что это было не так. Как будто сломалось что-то в наших отношениях. Но, возможно, это всё только временно. И неприятный осадок в душе скоро растворится. Да, скорее всего, так оно и будет.
Однако сейчас мне не хотелось с ней общаться.
Быстро справившись с уборкой салона, я пошла выносить ведра с помоями.
А там, на шлюпочной, такой ветер сильный озорничал, всё юбку норовил мне задрать выше головы. Хорошо ещё, что поблизости никого не было, а то не знала бы, что мне делать: или юбку держать или ведро.
И волны сегодня солидные. И пароход покачивает, как следует. Давненько уже качки не было. Вот, кажется, и припожаловала.
Ну да ладно. День, слава Богу, кончился.