Нier ruht in Gott...

Георгий Разумов
       В последнее время все чаще ловлю себя  на полу-шутливой, полу-серьезной мысли о том, что период жизни человека на пенсии дан  для того, чтобы он научился думать. В самом деле, когда человеку думать в остальные периоды его существования? В детстве думать совсем некогда, да и незачем. В школе  и институте надо учиться, потом работать, создавать семью, обеспечивать ее...Решать каждодневно огромное количество всяческих проблем и проблемок. Пока человек учится, работает, он всегда кому-нибудь нужен, его постоянно отвлекают, пристают к нему с вопросами и разными глупостями, вовлекают в разные дела и делишки, а то и вовсе в авантюры.  Когда тут думать? - правильно, думать тут некогда! Возможность подумать у человека появляется только  после выхода на заслуженный, так  сказать, отдых. Вышел, скажем, некий дедушка на пенсию, и сразу становится никому не нужным. Никто ему не звонит, не пристают с разными предложениями, никуда не тянут и не тащат. Ну, может через месяц-другой раз или два  кто-то с бывшей работы позвонит, чтобы уточнить что-нибудь из прошлых дел по старой памяти, через годик позвонят, поздравят с каким-нибудь юбилеем. Потом наступает полная тишина и забвение. Чем дальше в глубь времен отодвигается стартовый пенсионный момент, тем прочнее и глуше забвение. Живет  этот пенсионер почти в полном вакууме, ну, ежели только порой позвонят из ветеранского комитета, чтобы денег попросить на венок кому-нибудь, ушедшему в лучший из миров, да еще дети взрослые заглянут или позвонят, если живут в том же городе.
       Поначалу такое положение вещей человека напрягает, он чувствует душевный дискомфорт, испытывает некое досадное чувство своей собственной ненужности и бесполезности. С течением времени все устаканивается, чувства  бесполезности и никчемности куда-то исчезают и тут вдруг приходит осознание, что ты свободен...И с этим осознанием одновременно возникают многие иные чувства, ощущения, и желания, среди них  и желание подумать, поскольку торопиться некуда и есть реальная возможность включить остатки мозгов и маленечко ими пошевелить.
       Вот так, или приблизительно так, я порой размышляю, особенно тогда, когда тишина, нет дневного шума, нигде не орет музыка, не бьют по голове глупые ритмы рэпа или еще какой-нибудь, с позволения сказать, музыки, когда не сверлят мозги идиотские слоганы тупой и примитивной рекламы, которые оглушительно орут разного рода жизнерадостные рахиты. А такое время когда бывает? Правильно, дорогой читатель, ход твоих мыслей мне нравится, такое время, ты угадал, бывает только глубокой ночью. Поэтому уже давненько я стараюсь спать лечь пораньше, чтобы выспаться, и предаться разного рода размышлизмам на волне воспоминаний в уютной и благодатной ночной тишине.
       Так уж повелось, что чаще всего я просыпаюсь где-то около четырех утра. Иногда встаю, включаю компьютер и пялюсь в монитор, выискивая интересную информацию, иногда остаюсь в кровати и кручу-верчу мысли, не выползая из-под одеяла. Если человек просыпается ночью где-то около трех часов, то это, как говорят даосские мудрецы (а они знают даже больше, чем великие всезнайки британские ученые) означает, что у данного дяденьки (или тетеньки) не все в порядке с печенью и ему (ей) стоит  призадуматься о том, чтобы как-то и что-то поменять в своей жизни в более здоровом направлении. Если же ночное пробуждение происходит около четырех утра, то мудрецы-даосы считают, что некие высшие информационные поля желают иметь с тобой мысленный контакт, что ты им зачем-то нужен...Честно признаюсь, что у меня бывает и так, и так, но в последнее время чаще все-таки просыпаюсь в четыре утра.
       Вот и сегодня я проснулся в пять минут пятого, включил ночник, но вставать не стал. Отдался прошлому. Кораблик  воспоминаний, повинуясь прихоти неведомого и непредсказуемого лоцмана привел меня к берегам середины шестидесятых прошлого, естественно, века.
       Славное, скажу я вам было для меня времечко. Был я молод, здоров, как бык и преисполнен ощущения того, что я никогда не постарею, никогда не заболею, и уж тем более, никогда не умру. Жил я тогда в прекрасном и удивительном городе со звонким и каким-то оптимистичным названием Караганда. Учился в институте, а в свободное время от учебы работал, чтобы иметь средства к существованию. В описываемое время был у меня друг по имени Рудольф, или Рудик или швабская рожа, как я его звал. В ответ он меня называл кацапским мурлом. Рудик - немец. Настоящий немец, оттуда, прямо из Германии. Его в конце войны вместе с родителями привезли сначала на Урал, а потом  в ссылку под Талды-Курган. Что там и как там все это произошло, я не знал. Впрочем, подозреваю, что и Рудик тоже не знал, сильно маленький был, чтобы что-то понимать.
       В начале шестидесятых из ссылки  их выпустили, из Казахстана выехать не разрешили, но дозволили их семье поселиться в Караганде. Потом выдали паспорта и стали они гражданами СССР.   
       Наша дружба началась с того, что мы чуть было не подрались. Я приехал в Караганду в 63 году, в сентябре того же года поступил в 11 класс вечерней школы. В этот же класс поступил и мой будущий друг.  Я в городе практически никого не знал, если не считать нескольких человек. Наверное, через неделю после начала занятий перед уроком немецкого одна наша одноклассница спросила у Рудика, как правильно перевести какую-то фразу из учебника. Тот что-то пробурчал в ответ, да еще и не совсем точно. Я вмешался, и дал точный перевод. Естественно, немца это ущемило: какой-то выскочка русский смеет поправлять его, истинного немца.   Возникла перепалка, которая оборвалась с приходом Давида Давидовича Криммеля, преподавателя немецкого, и тоже настоящего немца.
       Шурочка Смайлова, та самая девочка, переспросила  перевод у учителя, и тот  сказал так, как я.  Я, естественно, победоносно посмотрел на  противника. Все, прецедент для драки  готов! После уроков вышли в темноту, встали друг против друга. Уж не помню, с чего и как начался разговор, но я его сразил фразой из "Трех товарищей"  Ремарка, которую запомнил  из книги. Есть там местечко, где герои ругаются, и один другого называет "коровья голова, разъедаемая раком". Я ее сказал противнику, желая разозлить, но тот остановился, посмотрел на меня, и уже по-русски спросил:
- Откуда ты такие слова знаешь?
Пришлось ответить. Все, с этого момента мы стали друзьями, прогуляли тогда всю ночь, проболтали и расстались только с рассветом. Через пару недель я переехал к нему жить, так как он тогда уже жил один. Его родители за полгода до описываемых событий умерли, последовав друг за другом с интервалом в одну неделю.
       Так мы жили в течение учебы в школе, потом вместе поступили в институт, и уже  учась в институте и попутно работая, так и не расставались и жили вместе. Всего и не расскажешь, столько было проговорено и переговорено в бесчисленных ночных диспутах, на которых решались проблемы, как местного, так  мирового и вселенского масштаба.
       Споры эти велись ночью, после работы. Утром в институт приходилось вставать рано, в семь утра уже надо было стоять на автобусной остановке, иначе опоздаешь в институт. У меня как-то с этим особых проблем не было, хотя и трудно было, и ругал себя каждый раз за то, что поздно заснули, но все-таки вставал, друг же мой  просто катастрофически страдал, и был реально не способен подняться. Будильник уже давно прозвенел, я уже и встал, и умылся, и чай сварил, попутно все это время толкая и тормоша Рудика, но тот, как вареная колбаса, был почти анабиозе. Мне стоило просто огромных трудов его поднять. Потом он в полусонном состоянии глотал чай, и окончательно просыпался только на улице, на морозе. Но однажды это все чудесным образом изменилось. Как-то воскресным днем, когда мой друг еще дрых без задних ног, я полез в крохотный чуланчик.  У меня давно уже было намерение туда поконкретнее заглянуть, но все как-то руки не доходили. Там хранились всякие старые вещи, какой-то хлам и некоторое количество книг на немецком языке. Все это осталось еще от родителей моего друга.   И вот, копаясь в этой куче почти макулатуры, я случайно наткнулся на песенник немецких пионеров, на немецком, естественно, языке. Любопытства ради полистал его, и там обнаружил немецкий перевод текста китайского гимна. "Аллеет восток".
       Сегодня мало кто помнит, что в то время  отношения нашей страны с Китаем были очень напряженные, дело шло уже к событиям на Даманском. В Казахстане весь  диапазон средних  волн был забит китайскими радиостанциями, вещавшими на русском языке. Этот гимн звучал чуть ли не всюду, если ты что-то пытался поймать, естественно, он всем уже порядком надоел.
       Так вот, как только я обнаружил эту песню, я вбежал в комнату и стал будить товарища, желая похвастаться находкой, но тот реагировал вяло, и норовил от меня отбрыкнуться и укрыться с головой. Тогда я, повинуясь какому-то наитию, заныл гнусавым голосом : Остен эрглюйт, Хина ист юнг, роте Фане трегт Мао Цзедунг. Это самая первая строчка, буквально означает: Аллеет восток, Китай молодой, красное знамя несет Мао Цзедун.. От моего вытья этой фразы Рудик вскочил, как ошпаренный, увидел, что я вою эти слова, читая их в книжечке, бросился ко мне с намерением ее вырвать, но я был начеку, и этого удовольствия ему не предоставил.  Я спрятал книжонку за пазуху и теперь каждое утро у нас начиналось с моего воя. Я выть начинал сразу, как только звонил будильник. Мой друг тут же вскакивал, и орал на меня, чтобы я, морда кацапская, заткнулся, иначе он меня убьет и выкинет собакам на съедение, но торжественный вой продолжался, я еще нарочито придавал пафоса своему вытью, кривляясь и принимая всяческие величественные позы, пока Рудик окончательно не просыпался. Так у меня появилось мощное средство побудки моего сони-засони. Друг мой не раз пытался эту книжечку у меня украсть, вырвать, но я его каждый раз его обманывал, и каждый раз утром радостно и торжественно гнусавил сакраментальную фразу, на корню убивая всякую возможность для него снова уткнуться носом в подушку.
       Так продолжалось аж до пятого курса. На пятом курсе друг мой женился, и я,  естественно, перебрался жить снова в родительский дом.
       Через много лет в моей квартире в Хабаровске однажды  ранним утром раздался телефонный звонок. Характер звонка - междугородний. Звонил мой брат Виктор. Голос его был, как мне показалось, какой-то возбужденный, даже как  веселый, праздничный. Я ему и говорю:
- Что это ты ,брат, такой радостный и веселый сегодня звонишь?
- Какое там, радостный, беда! Рудька Ваннер умер.
- Как? Что? Почему?
- Дома был один, пошел в ванну, инфаркт... пытался доползти до телефона, не дополз.
       Я редко бываю теперь в Караганде. Но когда бываю, то  обязательно прихожу на кладбище в Старой Тихоновке. Там среди кустов и деревьев  есть старая уже, известная мне могилка: оградка, холмик, памятник, на котором написано:  Hier ruht in Gott... (Здесь покоится в боге) далее имя моего друга, и даты жизни и смерти. Молча кладу пару гвоздик на холмик, присаживаюсь на скамейку...Сижу несколько минут. Потом встаю и говорю: - я бы спел тебе нашу любимую, но ты же не встанешь.