Миф в свете христианского сознания
История человечества зачалась в глубинах природного космоса, древние мифы оказываются единственной формой памяти об этих антропогонических процессах, о том, что происходило с душами в то время, когда на планете Земля ещё не было людей. Антропогонические мифы повествуют о том, какие пути проходит душа в Божественном лоне до начала человеческой истории, что происходит с душой в момент внедрения её в хаос земли, каковы формы существования души в мировой плоти до момента воплощения человека в миру в полноте своего телесного облика.
Но услышать это повествование возможно только при истинном отношении к мифам, иначе они выглядят ложными фантазиями или наивными сказками. Миф становится формой заблуждения, когда какая-либо мифологема превращается в единственную и универсальную картину мира, когда собрание мифов превращается в религию. Когда частичное претендует на абсолютное.
В архаических мифах люди стремились зафиксировать воспоминания о событиях, предшествовавших их появлению на земле. Первоначально на таком закреплении концентрируются все творческие силы. Но постепенно сознание человечества обращается не к прошедшему, а к грядущему, не к пройденным путям, а к цели всех путей, к познанию смысла существования. Традиция богословствования и философствования нарождается в лоне мифологического сознания, поэтому первоначальная картина мира, цель эволюции и роль человека ограничены мифологическими представлениями. Таковы различные формы языческих религий. Мифологические верования ориентированы на прошлое, на закрепление памяти о прошедшем в образах первичного антропоморфного сознания. В них и настоящее объясняется в образах прошлого.
Мировые же религии обращены, прежде всего, к грядущему, к его окончательной цели. Через мировые религии человечество подымается до универсализма, объемлющего космическую, Богочеловеческую и человеческую судьбу и назначение. Наиболее полно откровение в христианстве – универсальной и вселенской религии, соединяющей строй космоса, ход истории и назначение человека – в единстве воплощённого Логоса-Богочеловека. В свете христианского откровения выявляется частичность и этапность всякой мифологической картины мира. Но, вместе с тем, в христианском универсальном сознании может раскрыться глубинное содержание мифов.
Мифологема имеет две стороны. Миф фиксирует воспоминания о довременном бытии человека, о доисторических путях человеческой души. Вместе с тем, мифологическая картина мира складывается в результате попытки объяснить состояние мира и человека, современное мифотворческому акту. В первом случае древний миф оказывается единственной формой памяти человечества. Во втором – это первобытные формы сознания, отражающие погружённость души в стихии космоса, начальные этапы кристаллизации духовности и подчинённость человека явлениям природы.
Специфика мифологического символа в том, что он описывает один временной пласт, преломленный другим. То, что находится за пределами непосредственного жизненного контекста, отображается образами вполне житейскими. Миф и представляет из себя сложное сплетение разнобытийных планов. Этим он отличается от научного понятия, которое описывает одно-порядковые ему явления.
Духовный анализ мифа, с позиции христианского откровения, способен вскрыть первоэлементы, первообразы человеческой памяти, которые являются не формальными схемами психики (Юнг) и не схемами человеческого духа (П.А. Флоренский), а символическим отображением метафизических событий и фактов. Мифологический символ в данном случае – не прикрывающая и искажающая маска, не фикция, нуждающаяся в психоаналитическом разоблачении, и не формальный знак чего-то присутствующего только своим отсутствием, но некий реальный первоэлемент духовного опыта. Специфической символичностью мифологическое сознание оказывается близким художественному творчеству (творческий акт в художественных образах или символах выражает прообразы бытия) и другим экстатическим состояниям. Выход за пределы (экстаз) возможен и в сновидениях (отсюда близость символики сновидений и мифов).
Бывают состояния, в которых пронзительно ощущается заисторическое, предысторическое. В эти мгновения духовный взор пронзает толщу истории, и начинают светиться первообразы. Поэтому-то древние письмена и вызывают содрогание, что вещают не о том, что было когда-то, а о том, что есть всегда, что было до того, как всё стало быть. Томас Манн писал: «Всякий миф – это изначальный образец, изначальная форма жизни, вневременная схема, издревле заданная формула, в которую укладывается осознающая себя жизнь, смутно стремящаяся вновь обрести некогда предначертанные ей приметы». В экстатических состояниях, в которые может погрузить нас древний миф, обнажаются прикрываемые обыденностью, социальностью, инерцией культуры архетипы – прообразы, первичные формы бытия. В историческом чудесным образом начинает светиться метаисторическое.
В свете христианского откровения древний миф может обнажить перед современным знанием тайны бытия. Христианство не создаёт своих мифов потому, что оно возвысилось над мифологическим мировосприятием и проясняет существующие мифологии. Христианская установка даёт ключ и требует от нас активности в переосмыслении древних мифов. Для такого рода духовного анализа мифа не требуется нового откровения, но необходима творческая активность христианского сознания.