Внешность... Внешняя привлекательность... Внешняя красота...
"По внешнему виду не судят только самые непроницательные люди" - если верить
Оскару Уайльду. Но, пожалуй, будет вернее сказать так о людях непроницаемых. Те,
кто сами непроницаемы, не видят возможности судить о других людях по их облику?
Ну да, повсеместно бытует мнение, что внешность обманчива. Но тем не менее,
именно внешнюю привлекательность в первую очередь ценят в человеке почему-то.
Особенно болезненно каждый относится к собственной внешности.
Хотя, если уж на то пошло, даже о собственной внешности человек не может судить
объективно. Ведь он никогда не видит себя по-настоящему, не наблюдает себя так,
как другие люди. Самого себя можно видеть лишь в зеркале и на фотографиях.
Разглядывая собственное отражение, человек может лишь приблизительно представлять,
как он выглядит в глазах окружающих.
Не видя блеска своих глаз в ту или другую минуту, мимолетную смену мимики, оттенки чувств, мелькающих в чертах лица?.. Лишь из отражений в других людях можно ли
делать какие бы то ни было выводы о собственной внешности?
Одним мы нравимся, другим нет. Третьи лицемерят и неискренни в проявлении своего восприятия: могут любить, могут ненавидеть, могут восхищаться и любоваться и
наоборот, выказывать равнодушие и презрение. Может, люди так болезненно и не воспринимали привлекательность или непривлекательность собственной внешности, если
бы было всё равно, каково их отражение в глазах и душах других людей. Но в том
то и дело, что далеко не всё равно.
И потому люди боятся быть естественными, предпочитая прятаться под масками безразличия, которые примерили себе перед зеркалом. Выбрали выражение глаз, изгиб
губ, наиболее подходящую мимику, как будто бы зеркальное отражение будет держать
выбранный образ всегда, как приклеившийся.
Человек не знает доподлинно себя, как внутренне, так и внешне. Потому ему всегда
не безразлично, как он выглядит.
Поэтому так интересно рассматривать собственные фотографии, особенно те, где нет позирования, но подловлены неожиданные моменты. Каждому интересно знать, какой
же он есть на самом деле. Как его видят другие?
На фотографиях - лишь зафиксированные миги. Каждый, кто рассматривал себя, сфотографированного с правой стороны, замечал, что этот образ сильно отличается от снимков, где запечатлено изображение слева. Складывается впечатление, что один и
тот же человек наделён двумя внешностями, а точнее - двумя профилями.
Хотя, вообще-то, человек многолик. Каждый живой человек состоит из множества
образов. Причём, образов разных, как бы кто ни старался напялить на себя одну-единственную маску.
На фотографиях лишь фиксируются неживые миги.
А человек живой, он каждое мгновение иной. И это неуловимое перетекание мгновений, отражающее внешний облик, животрепещущий облик, не может передать ни одна фотография, ни одно зеркало, и даже фильм не способен передать подлинное
отражение одного человека в другом.
Конечно, каждому хотелось бы быть в глазах окружающих красивым, причём всегда.
Что такое красота внешнего облика? В это понятие каждый вкладывает своё видение.
Ясное дело, о красоте внутренней обычно произносятся выспренние слова, но это,
чаще всего, всего лишь дань оправдательным отговоркам. О красоте внутренней
особо никто не заботится и не очень-то кто переживает. На самом деле болезненно воспринимается именно внешняя привлекательность, как собственная, так и окружающих.
В чём она заключается? Правильные черты лица, пропорциональность фигуры, красивые волосы, кожа, зубы?..
Инга однажды видела идеально красивую девушку. Она была настолько красива, что
глядя на неё, захватывало дух. Все, проходившие мимо, просто шеи сворачивали,
глядя на неё. Это было в "Березке". Красавица стояла, с кем-то разговаривала, но
никто не обращал внимания на её собеседника. Все смотрели только на неё. Чувствовалось, что и сама она осознавала, до какой степени хороша. И гордо
позволяла любоваться собой.
Нет, ну встречались, конечно, красивые люди. И немало. Но таких!.. Простые слова
не способны передать её внешность. Они слишком сухи и банальные: густые чёрные волосы, белое лицо, большие синие глаза. Эти слова вообще ничто. Они просто приблизительны.
Эта красавица стояла в красном финском платье. Инга потом купила точно такое же, только не красное, а темно-синее. И сестре такое же купила, нежно-салатного цвета. Красного в продаже уже не было. Но даже если бы и было, всё равно оно не могло
бы превратить обычную девушку в такую необыкновенную красавицу. Да и надо ли?
Наверное это очень тяжело находиться в обличье такой невероятной красоты всегда.
От этого можно с ума сойти, во всей вероятности.
Но быть красивой, пусть не до такой степени, всё же... хотелось. Зачем-то.
Разглядывая собственные фотографии, Инга уловила одну закономерность. По её
мнению, относительно красивой она выглядела лишь когда улыбалась. А вид серьёзный, неулыбчивый, ей абсолютно не шёл.
Тогда как люди по-настоящему красивые, вероятно, выглядят привлекательными
постоянно. Но правильность черт - есть ли это верный признак общепризнанной
красоты?
Вообще-то, всякая правильность по жизни не очень-то её привлекала. Неправильность,
она живее.
Наблюдая за другими людьми, которые тоже ведь не имеют возможности постоянно
видеть себя, улавливать ежесекундную изменчивость собственного образа, приходило понимание: всякий человек бывает привлекательным иногда, в те или иные моменты...
С одной стороны, зависит, какими глазами ты смотришь, как ты к нему относишься.
И человек чаще всего выглядит красивым именно тогда, когда абсолютно не думает
о том, как он в данное время выглядит; когда сосредоточен полностью на чём-то.
Например, поглощён каким-то делом. На чём угодно, на ком угодно, но только не
на себе, не на своём облике. Без самолюбования. Без примеривания. С полным
отрешением от собственной персоны. Когда человек естественен, не старается
произвести впечатления, не выпрыгивает из себя, чтобы понравиться, чтобы обратили внимание, чтобы напялить несвойственный чужой образ, вызванный некими
представлениями о притягательности и привлекательности. Чтобы быть красивым,
человек должен быть самим собой.
Правильность, идеальность, симметрия - они хороши в скульптурах, манекенах,
восковых фигурах.
А жизнь и живое - это неправильность и асимметрия.
Известно ведь, что за некоторое время до смерти левая и правая сторона лица
становятся абсолютно одинаковыми, симметричными. Человек теряет свой "второй"
профиль и отходит в мир иной с единым лицом. Становится "правильным", когда
его покидает душа. Но это уже не человек. Не живой человек.
МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.
- А что они, эти вертолётчики канадские, здесь летают? - спросила Анюта
обеспокоенно.- Если мы в этих водах что-нибудь, кроме мойвы, поймаем, это будет нарушением?
- Нет, Черёмушки, это будет чудом!
- Может, они шпионы какие? Высматривают, что к чему тут у нас, - на всякий случай проявила бдительность Анюта.
- Что им у нас высматривать? - усмехнулся дядя Римас. - Нашу технику? Так её нам французы в послевоенном восемьсот тринадцатом, когда отступали, оставили. Нет,
насчёт технических секретов нам можно не беспокоиться. Наш металлолом Канаде не
нужен. Она там и без этого очень успешно "загнивает".
- Они в небе, а мы в море, - сказала я, думая о своём. - А ещё говорят, что люди
не любят отрываться от земли.
- Есть такие, что и не любят, - рассудительно заметил наш собеседник.
- Да, рождённые ползать, летать не любят, - с пафосом произнесла Анюта. И,
вспомнив о своём, деловито добавила: - Я как раз недавно Горького читала.
В программе по литературе "Песня о буревестнике" тоже есть.
- А мне всегда больше нравился мирный, упитанный пингвин, который жил себе
спокойно на своём утёсе и никому не мешал, - сказала я.
- Да, пингвины - народ дружелюбный, - согласился со мной дядя Римас.
- И симпатичный, - добавила я. - Все во фраках, как музыканты из симфонического оркестра.
- Чайка - тоже красивая птица. Изящная очень, - поделилась своими соображениями Анюта. - Я люблю чаек.
Она мечтательно посмотрела на горластых птиц, вьющихся над "Лазуритом".
- Но чайка и буревестник, по-моему, не одно и то же, - усомнилась я. - Чайки, вроде бы, водятся на реках и у морского побережья. А здесь как раз эти самые буревестники и летают.
Но сомнения мои никто не разделил и не развеял, так что вопрос этот остался открытым.
Наконец-то я дозашивала доверенную мне дыру и с облегчением вздохнула:
- Ну вот, теперь всё в ажуре.
Анюта тоже поспешила закончить свой ажур.
И, оставив дядю Римаса разбираться дальше со своими тралами, мы отправились на корму. На этот раз она была пуста и чисто убрана.
Обрадовавшись, мы захотели побегать и размять свои косточки. Но тут вдруг увидели Васю, стоявшего за трапом, неподалёку от своей лебёдки, из-за чего мы его сразу и не заметили.
- А ты что здесь делаешь? - спросила его Анюта.
- Да т-так, с лебёдкой в-возился. - Он залился смущённым нежным румянцем.
- А теперь любуешься океаном? - не отставала она.
Подойдя ближе и остановившись рядом с Васей, мы тоже залюбовались окружающим пейзажем.
Светило солнце, но ветер был довольно сильный. Изумрудная волна перекатывалась
крутая. Мимо проплывали большие траулеры. Я сумела разглядеть "Нерис",
"Полуянов", а остальные прошли на расстоянии, моему зрению недоступные.
В чистом высоком небе протянулись белые мохнатые хвосты, оставленные реактивными самолётами.
- Красиво, правда? - восторженно произнесла Анюта.
Я зачарованно смотрела на волны и не могла отделаться от мыслей, что вода океана обладает невероятной магической силой. Она завораживает и тянет к себе. Невольно делается жутко и радостно. И со дна его как будто бы поднимается мрачный, торжественный восторг.
В этот момент кто-то окликнул со шлюпочной палубы Васю, и он ушёл.
- Ты заметила, что он был какой-то не такой? - спросила меня Анюта.
Я заметила, что он ни разу не улыбнулся, но ничего не сказала.
- Может, тоже боится, что мы его ширмой хотим сделать?
- Что за чушь! - поморщилась я.
И с досадой проведя рукой по голове, обнаружила, что умудрилась вымазаться о
мазутный ваер, тянувшийся от лебёдки над кормой. Анюта, впрочем, тоже. Только
я вляпалась волосами, а она капюшоном пальто.
- Ой, смотри, смотри! - воскликнула она, показывая вдаль, где плыл какой-то супертраулер, за которым, борясь с волнами, следовала шлюпка: ребята решили покататься.
Счастливые! Мы проводили их завистливыми взглядами и заметно погрустнели.
И тогда, чтобы развеселиться, мы придумали себе маленькое развлечение: сбегАли по очереди по наклонной плоскости слипа, стараясь подойти как можно ближе к воде.
Было довольно-таки страшноватенько. От одной только мысли, что при малейшем
неловком движении, поскользнувшись или немного не рассчитав, можно оказаться в
ледяной воде океана, захватывало дух.
Но этот глупый риск заметно поправил нам настроение.
На полдник была мойва жареная.
И среди матросов опять были недовольные. Когда им подают кашу, ворчат, почему не рыба. А когда подают рыбу, ворчат, что эта рыба уже надоела.
В частности, Дима- электрик брюзжал по этому поводу. А сам, тем не менее, целую тарелку мойвы жареной уплел. Но, поев, не уходил и продолжал сидеть за столом, потягиваясь и недовольно крутя носом.
- Это можно убирать? - спросила я у него, показывая на тарелку из-под рыбы и на
кружку из-под чая.
- Ты что, не видишь? Слепая, что ли? - спесивым барским тоном ответил он.
Хам, самый настоящий! А с виду не скажешь. По крайней мере, в начале рейса интеллигента из себя корчил.
- А ты что, зрячий, что ли? - оскорбилась я.
В общем-то, и он, и я - оба близорукие. Но это здесь не причём. Просто в голову ничего остроумнее не пришло.
Мне было неприятно, что я не сдержалась и унизилась до такого же хамского поведения.
Но, видимо, у меня такой дурацкий характер: не могу молча сносить грубость.
Надо бы как-то научиться по-другому выражать своё отношение к подобным типам, без ответного хамства, не выходя из себя, не ставя себя с грубиянами на одну плоскость.
Но для этого необходимо обладать выдержкой, умением улыбаться, когда на душе всё кипит. И остроумием.
Если первыми двумя качествами при определённой работе над собой можно овладеть,
то с третьим будет посложнее, потому что не всегда остроумный ответ приходит
вовремя. Как говорится, мы все задним умом крепки.
Нет, надо определённо поработать над собой и научиться себя держать достойно и с
такими неприятными типами, как этот Дима. При желании острым словом можно
любого хама поставить на место. А иронией и вообще можно уничтожить.
Приняв такое решение, я успокоилась и не позволила своему настроению испортиться.
Хотя обычно любое грубое слово, любое проявление хамства и неуважительное
отношение действуют на меня угнетающе.
Полдник уже подходил к концу.
За столом машинного отделения трапезничали Юрка-сварщик и слесарь Соколов.
- Рыбы сколько понажарили! - ворчал однофамилец, пододвигая к себе вторую тарелку
с мойвой. - Наловили, ёлкин клеш! Все трюма позабивали. И камбуз...под самую завязку!
- Это правильно. Рыба должна знать своё место на сковороде, - весело сказал Юрка,
по прожорливости не отставая от своего коллеги.
- Старпом, небось, такое не ест, - продолжал ворчать слесарь.
- Конечно, у него же язва. Ему жареного нельзя, - отозвался сварщик.
- Жареного ему нельзя! - возмутился Соколов. - А живых людей поедом есть можно?
Живоглот! Людоед проклятый!
Чем-то старпом ему сильно насолил, что при каждом удобном и неудобном случае
слесарь начинает костерить его. Впрочем, довольно сомнительно, что этому желчному
типу, каковым являлся мой однофамилец, когда-то в жизни своей доводилось хотя бы
о ком-нибудь отзываться положительно.
- Ага. Я сам видел, как он приходит в кают-компанию на обед и требует у буфетчицы:
"Список команды, пожалуйста! Так, кто у нас сегодня в меню?" - Юрка очень похоже изобразил старпома: его манеру говорить, держаться, буравить глазами собеседника. -
А потом объявляет по спикеру: "Поварам и всему обслуживающему персоналу срочно
зайти к старпому!" - Он заговорщицки подмигнул мне. Надо же, не ускользнуло от его внимания, что нас вызывали после обеда получить свою порцию нахлобучки. - А когда
все, согласно меню являются, приказывает: "Смирно! На первое-второе рассчитайсь!"
Так что, каждый раз, когда приходишь на его вызов, рискуешь жизнью.
Слесарь Соколов этой интермедией остался доволен. И на его лице даже проклюнулось нечто, имеющее отдалённое сходство с улыбкой, что для такого мрачного типа было
явным прогрессом.
Сварщик тоже был доволен собой.
- Можно ещё случай интересный расскажу? - испросил он у меня разрешения.
Но вместо меня ему ответил мой однофамилец.
- Валяй, - разрешил он великодушно.
- Было это в те времена, когда наш Викентьич ещё в ВэМээФе служил. Сбился с
курса линкор ихний, где он тоже был старпомом. Мотало его по океану очень долго.
В Атлантике они болтались. Болтались они, болтались... Кончилось пропитание. Что делать? Стали по одному члену экипажа потихоньку...поедать. Наконец, настал тот
день, когда на корабле осталось двое: капитан и старпом. "Может, жребий бросим?"-
предложил Кеп. "Зачем?- отвечает старпом.- Там под кормой тушенка спрятана.
эНЗэ".-"Что ж ты до сих пор молчал?!"-"Ай, терпеть не могу консервы!"
Тем временем, пока Юрка рассказывал свою байку, в салон вошёл Вася-добытчик.
- А ещё говорят, что про нашего брата рыбака совершенно нет анекдотов, - сказал
он, когда сварщик замолчал.
- Зато их очень просто придумать, - живо отозвался рассказчик. - Начинаешь так: "Встречаются два рыбака..." А потом можно пороть всё, что угодно. Но только
сейчас я вовсе не анекдот рассказывал. А самую настоящую быль. Про нашего
старпома.
- Конечно, быль. Я понимаю, - охотно согласился Вася.
- Ты вот, Непейвода, только и знаешь, что ущемлять рыбьи права. А настоящим
рыбаком, между прочим, считается не тот, кто может рыбку поймать, а тот, кто
умеет про это красиво рассказать.
- Да я не столько рыбак, сколько охотник, - сказал Вася.
- А рыбацкие рассказы от охотничьих почти ничем не отличаются. В них нет никакого обмана, а так, маленькие приукрашивания.
Вася ничего не сказал, потому что был уже занят мойвой жареной.
- Ты что хрустишь, бродяга? А ну-ка, улыбнись! - задиристо прикрикнул на него Юрка.
- Ладно, кончай языком молоть, - посоветовал Соколов своему коллеге, уже расправившись со второй тарелкой мойвы жареной, тремя кружками чаю и вставая
из-за стола.
- Отстань, не мешай мне! - отмахнулся от него сварщик. - Не видишь, я с человеком разговариваю?
Вася смущённо улыбнулся, но не ему, а мне.
- Инга, гони отсюда этого шебутного сварщика! Что он так поздно тут рассиживает? - сказал он.
Юрка, в свою очередь, в долгу не остался.
- Инга, гони этого хохла кудлатого отсюда!
Я, конечно, никого и не подумала гнать.
- Знаешь, почему он здесь один остаться хочет? - спросил меня Юрка тоном человека, знающего какой-то очень важный секрет. - Я тебе, Инга, расскажу, но ты никому -
ни-ни! Это в прошлом рейсе было. Выкрали нашего Непейводу русалки. Прямо с
кормы уволокли. Как раз в этом районе, где мы сейчас. Тоже мойву ловили,
помнится. Несколько месяцев он, Вася наш, жил там у них, ублажал. А потом
затосковал, бедняга, запросился к своим. Ну, сжалились они над ним. Доставили
назад, на траулер. Приходит наш герой в салон. Аккурат, к чаю подоспел. А там,
как сегодня, мойву жареную подавали. Взял он миску с рыбой, поставил перед собой,
а мойвочки встали на хвосты:
"Здравствуй, папочка!" И теперь, как говорится, чем вы богаты, тем мы и рады.
- Язык у тебя, что помело! - восхитился Вася.
- Ты извини, старик, что я тайну твою раскрыл, - виновато произнёс сварщик. Но
тут же изменил тон на задиристый. - Обрати внимание, Инга, как он покраснел! Ой, видела б моя тёща, шо я зараз на полдник кушаю! Ой, Инга, гони этого хохла отсюда! Что стоишь? Гони!
- Зачем же я его буду гнать? - воспротивилась я.
- А что, хороший парень? - как-то очень быстро заинтересовался Юрка и сразу же
погнал в другую сторону. - Эх, и почему Бог даёт орехи только беззубым? Нет, Инга, если бы я не был уже женат, я бы на тебе точно женился!
- Как бы ты на мне женился, если бы я за тебя замуж не пошла?
- Ты? За меня? Не пошла бы? - не поверил он. - Да за меня сама Эдита Пьеха
замуж хотела идти, чтобы ты знала!
- И что же ей помешало? - заинтересовалась я.
- Да там такая история произошла, запутанная очень. - Он махнул рукой. - Сначала
у нас с ней роман случился. Бурный. Да потом ей кто-то сказал, что якобы я собрался
на ней жениться только из-за того, что ей бабушка подарила на день рождения
квартиру. Я кричал, я практически бился в истерике, доказывая, что мне абсолютно
всё равно, кто ей там эту квартиру подарил. Но она, сама понимаешь, как все женщины... Конечно, через какое-то время она почесала репу и одумалась. Но было поздно. Я уже женился на другой. Что поделать, у каждого человека должно быть
своё логово. Пьеха, разумеется, плакала, руки ломала. Мне кричала, что поняла,
как в жизни проиграла. А я ей говорю: "Не надо, курочка моя, ты не проиграла.
Ты просто не выиграла". Ну, что скажешь? - весело спросил он меня.
- Что и сказать? Теперь я понимаю, что была не права. Да только где уж мне
тягаться аж с самой Пьехой.
- Да нет, ты так не говори. У вас с ней что-то общее имеется. Ты на кого похожа?
На маму?
- Ну, допустим.
- А мама на кого? На бабушку?
- Ну, на бабушку.
- Да что вы, ёлкин клеш, как матрёшки! - изумился Юрка. - Но вообще-то, в этом
тоже что-то есть... - И потянулся, вставая из-за стола. - А что, Инга, признайся
честно, нравится тебе парень? - спросил он, подходя к Васе.
- Конечно, - произнесла я, но постаралась, чтобы это не прозвучало, как серьёзное откровение.
- Нет, ты только посмотри, какой симпатичный. Красавец прямо! Богатырь. Добрый молодец, как с картинки, - с жаром принялся восхвалять он недавно прогоняемого
хохла.
- Да, я это уже заметила, - спокойно согласилась я.
- Заметила? - удивился сварщик.
- Перестань, Юрка, баламут! - засмущался, раскрасневшийся, как пионерский галстук, Вася. - Не вгоняй меня в краску.
- Не много ли я сегодня говорю? - поинтересовался баламут.
- Вообще-то, многовато, - признала я.