Би-жутерия свободы 21

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

Глава#1 Часть 21

Когда-то практичные люди намекнули мне – крайнему индивидуалисту, пишущему под стол в целях самозащиты и сохранения здоровья, что чистое безумие отрабатывать литературную карьеру, взбираясь по горящей верёвочной лестнице, более того – это жалкий удел переносчиков лингвистической заразы. Но как вы сами в дальнейшем  убедитесь, недвусмысленные намёки на непрочный форпост знаний и ускользающий опыт не произвели должного эффекта на мой расцвеченный калейдоскоп чувств, взбудораженный предложенной ведущим на радио темой «Всегда ли потребительский товар живой или его следует пощекотать?»
Преднамеренно справацированный слева и одержимый вставками вертлявых фразировок, годящихся на все случаи жизни, на увитой «плесенью шестидесятых» лестничной площадке дома престарелых, где кольца сигаретного дыма душат в синих объятиях вдовочадцев с памперсами на бамперах, я, настройщик толпы против себя, успешно преодолевал препятствия, возникающие на поблёскивающем серебром мониторе домотканой передачей «Таблица размножения всласть неимущих».
Приятно было сознавать, что не следует представляться бьющейся игрушкой в противостоянии «стенка на стенку» гидроэнцефалу, недополучившему образование, у которого во втором браке ничего не изменилось (с одной лошади он пересел на другую). До моих ушей доносилось бульварное трио «Прохудившиеся карманы» с подпевкой люксового персидского кота Василюкаса.
Как рачительный хозяин и поводырь затасканного на поводке слова, данного под пытками излишне пытливых глаз, прелюбопытнейший индивидуум появляется перед вами под совмещёнными местоимениями «Я» и «Он». В отстойнике интересов они увлекаются псевдофилософией преувеличенно маленького человека с заглавной буквы – этакого выпивохи-бродяги с беспамятственным прилежанием к стене, не плача. В редкие моменты недосягаемого любовного единения он находится в состоянии подкрадывающейся старости в подгузниках с её ухудшившейся доставкой крови к периферийным отделам органов, когда на девочек сил смотреть не хватает, «Он» не упускает случая проехаться по везунчику, запатентовавшему отвёртку для закручивания усов, катком обложенного языка иронических солончаков.
Возможно именно поэтому в уголублённом сатирическом творчестве Этих Двух, не готовом раствориться в серной кислоте критически настроенных улыбок, остро ощущалось поветрие общественных сортиров и курирующего их проктолога, поглядывающего на мир сквозь розовое очко. Он как бы доказывал, что проблемы с естественными  отправлениями человека напрямую связывают его с транспортом, ведущим к аэропорту и возвышающимся над городом на стапелях свободы. Не удивительно, что у пациентов столь сложная концепция вызывала недоверие, и в проктологической клинике «Метеоризмы» их охватывала «воздушная тревога».
Там же выкристаллизовывалось злонамеренное кредо «Скоропортящееся общество – место, где никогда не отомрут антисемиты, не верящие в магическую силу худосочной цифры семь, признанную ещё с библейских времён, не говоря уже о тюремных клетках, в которых томятся свежепойманные воры, гордящиеся чувственными взаимоотношениями и воздухоплавательными снами». Да оно и понятно, они же не иллюзионисты с их светопреставлением о теплоцентрали человеческого организма, являющегося теплицей жизни для бактерий с высокой вирулентностью, покровительствуемой Богом в Пантеоне Нравственности, что находится на бульваре имени Боливара. Всё же я как-то умудряюсь подхватить насморк от кобальтовой секс-бомбы и нести, нести, нести ... из вежливости до гнетущего хамства того момента, когда люди станут размножаться не вегетативным методом, а неврозом, как это водилось у необузданных поэтов на Парнусе в Древней Эрекции.
Там можно было увидеть меня со стопкой выплёскивающихся стихов в компании куртизанок, ставших с возрастом обесцененными игрушками.

Известно, что у кошек девять жизней,
их мне не пережить, не перечесть.
При всех моих заслугах и харизме
признаюсь – у меня их ровно шесть.

Во многих шкурах и различных лицах
на Белом Свете побывать пришлось.
В сенате Рима выступал патрицием,
и там в дебатах получил невроз.

С Ричардом III, то бишь с Львиным Сердцем
я в Палестине крестоносцем пал,
присвоили посмертно званье герцог
за кровь пролитую и мужества запал.

Сосед мой, прорицатель Нострадамус –
еврей, от инквизиции бежал.
Я одолжил учёному пижаму,
чтобы никто по носу не узнал.

Закончивши лицей с высоким баллом,
в хоромах я прислуживал с утра.
Придворные знавали Ганнибалом –
любимчиком и негусом Петра.

Тулуз Лотреком в дамском Мулен Руже
художествовал я немало лет.
А вот теперь я никому не нужен
как нудный и посредственный поэт.

Обильные факты, выявленные в последующей машинописи, не только ирреальны в неподъёмном фолианте, но и зачастую редко соответствуют неоправданной действительности, подчас представляя собой загадки в валежнике слов. От них способен зашевелиться волосяной покров у личностей, переполненных восточным темпераментом (здесь сказывается привычка неортодоксально мыслящего автора, расставлявшего червоточинки в конце предложений, расплачиваться необжитыми понятиями, не вынимая набитого идиотизмами бумажника).
Ну кто я после этого, как не выдумщик, производящий сильное импресарио, подметающий лунные дорожки в сомнамбуле и пекущийся о неосуществлённых мечтах и принадлежностях в забегаловке «Донатса Трампа», где в дряхлеющем организме старушки-природы самое отзывчивое – пристеночное эхо. Такого же мнения придерживается моя визгливая белёсая собачка с не в меру развитой шерстью на облезшем хвосте – Шпицрутен. Ей, как и мне, за державу до де-жа-вю обидно. Поэтому внимательно проштудировав себя – услужливого палача слова, уверенного, что городские скверы существуют для сквернословия, и не ставящего запятую там, где приходится что-либо уточнять, я дико извеняюсь. Я склонен к всепрощенчеству, и мне трудно что-либо дополнить в напутственном слове другим, не считая того, что я искренне винюсь перед требовательно настроенным представителем воспалённого XXI «века» и настоятельно призываю его трезво оценить собственные высказывания подобные этому: «Давайте на всей планете уничтожим горе, тогда люди перестанут с него напиваться».
Каюсь, иногда я веду себя как дёргано-восторженный сангвиник Мурат Оладья с синим чулком вместо галстука на шее, когда надо и не надо разбивавшийся в лепёшку и предвосхищавший события за небольшие деньги. Относясь к себе более чем снисходительно (я не из тех, кто проспит атомную бойню), не могу не признать, что чуток недослышу, несколько недовижу, чем привожу оппонентов в состояние растерянности и неуверенности, когда заявляю, что моя жизнь не прошла даром в обрюзгших джинсах, а за незначительные бабки, и я, как рачительная черепаха, всё что пожирней к себе в домик тяну, не обращая внимания на то, что мои полнокровные сосуды – прибежище холестериновых бляшек.
При ознакомлении с текстом, когда чернила на исходе, а дерьмо кучкуется, многое может показаться неоправданным и необоснованным как брак – разновидность безвыигрышной лотереи, как свеча Яблочкова при геморрое перед выходом в свет в присутствии лампочки Эдисона, как затычки для ушей, в придырочном состоянии используемые в противозачаточных целях.
Но пусть это многое никого не пугает, не он создал и продумал сбивчиво излагаемую несуразицу-рениксу, поддерживаемую отсутствием фабулы. Она-то и представлена здесь раскапыванием залежей юмора во взаимосмущающих подробностях, и не одному учтивому читателю придётся промокать расплескавшиеся капли переполненной чаши неподтверждённой информации. А в компании рассказчиков, увязающих по самые уши в нерадивых байках, я – сверхчеловечина ограничиваюсь артритными щиколотками, заливая жажду знаний антиподагренной минералкой.
Я подозреваю, что писателями-проктологами, работающими в глубокой... тишине после электронокаута в секции бокса «Зубной порошок», становятся от безысходного одиночества.
Поэтому  кого удивит, что в этом месте купированных ушей и длинного хвоста повествования я «без дураков» помещу ответ на собственную реакцию под шапкой «С тех пор-тупея» на услышанное по радио малиновое пение с матерной начинкой под приструненный аккомпанемент в День дураков, когда Золушка верила в пользу просвещения при полной луне и в праздничном переднике сбивала в чечётке задники.

Развлеченья власть имущих
нас порой вгоняют в краску –
анекдоты, что «погуще»,
темки, полные фиаско.

С телефонами попроще,
сброшенными портупеей,
у кого ай-фон потолще,
у кого-то подлиннее.

Подлинней, конечно, пятый,
что потолще – тот четвёртый.
Он звенит себе, проклятый,
зацеплёнок желторотый.

Смотрят жёны взглядом сдобным,
одобряя шутку стадно:
«На прилавке им свободней,
чем в тисках карманов задних».

Нам привычно пахнет уткой –
начинается неделя.
Примитивнейшею шуткой
кормят Первого апреля.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #22)