После окончания Омского художественно-промышленного техникума в 1929 году Иван Титков вернулся в родной город Камень-на-Оби. Окружной отдел народного образования назначает художника преподавателем рисования и физкультуры (?) в школу колхозной молодёжи. Но не успел он как следует освоиться с новой профессией, как окружной Профсовет назначает Ивана Васильевича Титкова «на коллективизацию» в Каменский район, в село Мало - Волчанку. Начиналось переустройство сложившегося веками уклада жизни. Проходило это в больших муках, в обстановке жесточайшей кровавой классовой борьбы. Требовалась огромная, терпеливая организаторская и разъяснительная работа. Молодой уполномоченный Титков принимает деятельное участие в колхозном строительстве.
Кипели человеческие страсти.
Впечатления и потрясения тех лет получили художественное воплощение в творчестве художника Ивана Титкова.
Хотя и существует (и вполне оправдан) соблазн рассматривать работы Ивана Васильевича Титкова той поры в отрыве от общественно-политических реалий, от кровавой мешанины лютой схватки одинаково зловещих теорий перманентной революции (по Троцкому) или обострения классовой борьбы (по Сталину),- но не получается провести такое разделение.
Как теперь разберёшь, кто был прав, а кто нет. Оправданной или нет была жестокость такого скорого заклания русского крестьянства.
Каждый из участников тех драматических дней, наверное, верил в свою правоту (хотя не обошлось, может быть, и без сомнений).
Своя правда, своя вера, свой взгляд на те события были и у молодого художника Ивана Титкова.
«Активный и деятельный», «исключительные организаторские способности», «беспощадность к кулачеству»,- такие характеристики заработал молодой уполномоченный Титков в те дни. Он проводил бурные собрания о коллективизации (с гордостью вспоминал в своей книге «Моя Сибирь»:- Голосовали три раза. Решение было - организовать колхоз!)
Своё участие в коллективизации Иван Васильевич вспоминал часто. Ни тени сомнения в правильности тех преобразований, ни тени раскаяния за свои действия в запале большевистском.
Теперь, по прошествии времени, нам, вооружённым более всесторонней информацией, как-то не по себе становится, когда читаешь:
- Ни днём, ни ночью кулакам не было покоя, трещали двери кулацких амбаров, стучали ломы и топоры о застывшую в камень землю. Молодые колхозники забирали всё то, что могло пригодиться для колхоза.
Или:- В первую же весну влилось в колхоз до девяноста процентов крестьянских хозяйств.
Что заставляло Ивана Титкова так яростно отдаваться этим преобразованиям?
Искренняя ли убеждённость в правоте этих преобразований; убеждённость, ставшая в зрелые годы «железобетонной».
Темперамент ли (врождённый и присущий по психотипу или благоприобретённый в силу ввергнутости в р-р-революционные дела).
Соблазнительность ли более скорой художественной карьеры в случае лояльности властям.
Не разобрать, где истина.
Официальная общепринятая точка зрения меняется. Из крайности в крайность: от восхваления славных дней коллективизации к огульному охаиванию тех дней, к отказу даже в наличии смысла и благих целей преобразований. Словно не было на селе мироедов-кулаков, словно укрупнение хозяйств не принесло плодов в долгосрочной перспективе в масштабах страны. А ведь за счёт этих живых соков деревни была проведена индустриализация, позволившая превратить страну в промышленную державу и выиграть Войну.
Возможно, впрочем, и то, что такая железная убеждённость Титкова в правоте коммунистических преобразований была следствием необходимости все те смутные годы доказывать себе и окружающим то, чего не было: свою пролетарскость. Ведь, с точки зрения правоверных истых большевиков, происхождение молодых художников Ивана и Василия Титковых, по тогдашним классовым меркам и канонам, мягко говоря, подкачало.
Их отец был в Камне-на-Оби управляющим (даже не приказчиком, а управляющим) местного отделения компании Нобеля.
А это – не пролетарское, отнюдь не пролетарское происхождение. В лучшем случае они могли считаться попутчиками.
Может быть, время заставило, чтобы отвести от себя ужас тогдашних чисток, кадровых судов, чтобы выжить, реализовать свои способности и таланты.
И время заставило, и ума хватило.
Обоснованность такой версии вполне подтверждается фантастической судьбой великого учёного Кондратюка – Шаргея.
А, быть может, и вправду верил Иван Васильевич в светлые идеалы коммунистического рая, верил искренне, верил истово. Ненавидел назначенных врагов. По первому зову Партии бросался, очертя голову, в классовые бои.
Но не это стало главной заслугой молодого участника событий. Главное было то, что он сумел отразить те дни в своих произведениях, в десятках графических листов, созданных в самом пекле
Чёрно-белое восприятие Титковым реалий того времени бросается в глаза с первого взгляда, даже в подписях к рисункам.
«Кулак, прихвостень, воротила»,- на одном полюсе.
«Бедняк, уполномоченный, активист, батрак»,- на другом полюсе.
Редкостью даже воспринимается «У середняка своя думка».
Но правда художнического восприятия - часто иная, она не укладывается в заранее подготовленные шаблоны и предписанные рамки.
Какая-то недосказанность чувствуется в «Середняке- активисте», многозначность и драматичность – в «Семейном совете о вступлении в колхоз», человеческое сочувствие – в «Батраке Проне». Не только симпатию ощущаешь к «Уполномоченному». Физически давит груз ответственности в «Трудно решить вопрос».
Этим-то документально-точным, художественно и психологически достоверным взглядом и ценны графические работы Ивана Васильевича Титкова той поры. Позже, в своих картинах, написанных на огромных холстах маслом (вроде «Годов коллективизации» - размером 220 х 350 см! - в павильоне «Сибирь» Всесоюзной Сельхозвыставки в Москве), художник изображает уже «официальную» иконографию коллективизации. И, странное дело, на весах художественной достоверности и убедительности те старые рисунки перевешивают поздний «официоз».
P.S. Двенадцать графических листов И.В.Титкова из серии "Коллективизация" переданы автором в Новосибирский Художественный музей.