ГЛАВА 3
ВЕДЬМЫ ИЗ ПЕТУШКОВ
В квартире слышались приглушенные рыдания, это мама закрылась в ванной и пустила там воду. Я села на табурет в прихожей и застыла. Пусть меня уволят из «Загидэ», пусть я буду голодать и побираться на паперти, но не дам мать в обиду.
«На паперти тебе только и место, - мерзко хихикнул внутренний голос. – Сожгут, как ведьм когда-то жгли».
Наконец, лязгнула щеколда и родительница вышла. Опухшая и без парика. Парик валялся на полу возле тазика с банным мылом и мочалкой.
- Я ж не знала, что он заколдованный, - прислонилась к двери Катерина Ивановна. – Напялила, чтобы красивше казаться. Вышла на улицу загодя, на лавочке посидеть, как простая смертная, а этот дуремар и приклеился, в кафе позвал. Я еще удивилась, но не отказалась, так хотелось свеженького шашлычка попробовать – сто лет не ела.
- Перед выходом в зеркало не смотрелась? – прохрипела я.
- А когда я в него смотрюсь? – всплеснула руками родительница.- Тушь на ресницы и то на ходу кладу. А если бы ты знала, что со мной на обратном пути произошло! Какие-то два ненормальных бросились на шею и стали хохотать, словно безумные.
- Не поняла, - вздрогнула я.- Объясни, пожалуйста.
- Мужик да баба среднего возраста, - сморщила нос мама, - пытаясь поцеловать, они хватали меня за голову и горланили, что я Леночка. Еле вырвалась, в супермаркет юркнула, а там кудряшки с меня двухметровый амбал локтем содрал. Что тут началось! Ну, я выскочила, увидела тех двоих, они, расталкивая обезумевший народец, рвались в магазин, и побежала домой. Хорошо, что вещь не потеряла, крепко в руках держала.
- Это были родители убитой девушки, хозяйки мертвых волос, - пробормотала я, отодвинула мать, прошла в ванную, подняла парик, он был мокрый, но целый. Пронзило колкое желание выбросить его в мусорное ведро, но я взяла себя в руки, ополоснула изделие под проточной водой, легонько отжала, потрясла и унесла на кухню, чтобы водрузить на прежнее место, то есть на трехлитровую банку. Остались ли в нем колдовские свойства, я не знала, но подарок в любой момент могла затребовать Зинаида.
- Неужто родители? Батюшки светы! – подойдя сзади, вскричала маманя.
Неожиданно в дверь настойчиво позвонили, а потом затренькал телефон.
- Нас ни для кого дома нет, - шепнула я и, затащив мать в комнату, опрокинула ее на диван.- Отдыхаем, завтра увольняемся с обеих работ, сдаем квартиру государству и отправляемся в деревню.
- Какую деревню? – не поняла Катерина.
- Где живет бабушка? - нахмурилась я.
- В Петушках, - начиная что-то понимать, отозвалась родительница.
- А как звать бабушку, ты еще помнишь? – с издевкой поинтересовалась я.
- Марфой Матвеевной, - шмыгнула носом Катерина Ивановна.
- Она хоть жива?
- Жива, - махнула рукой родительница. – Шестьдесят шесть всего. И ее мать жива, Пелагея Карповна, той восемьдесят восемь.
- Такая же «красавица»? – присвистнула я и схватилась за голову
- Такая же, - кивнула маманя.
- А дом большой?
- По тем временам большой был, Батя председателем колхоза работал, - грустно улыбнулась мама. – Четыре комнаты на четверых, наверное, неплохо будет.
- Неплохо, - согласилась я. – Но ты вроде говорила, что у тебя не было папани?
- Плохо слушала, - проворчала собеседница. – У него другая семья имелась, пока бабка Пелагея к своей дочери не приворожила.
- Расскажи подробнее, - приказала я и услышала, как снова зазвонил стационарный телефон.
- Ну, что говорить? – дернулась мамаша. – Прабабка моя Елена Фроловна красавицей еще той слыла, но как исполнилось шестнадцать лет, пошла по грибы в лес и пропала. Долго искали, нашли полумертвую, без волос, срезал их кто-то. Еле отходили, только начала Елена заговариваться, все про какого-то лесного мужика Карпа рассказывать. А потом дочку родила – бабку мою Пелагею. Родила и от внешности новорожденной чуть окончательно не свихнулась. Выросла Пелагея безобразной, как мы с тобой, а замуж хочет.
Тут Карп во сне прабабке показался, почувствовала она в себе силу великую и приворожила к единственному дитятку соседнего парня по имени Матвей, прадеда твоего покойного, а сама на следующей неделе умерла. Через девять месяцев после свадьбы мамка моя Марфа на свет появилась. Марфе, поскольку уродливая оказалась, как в тело вошла, жениха тоже приворожили - Ивана Гаврикова, от первой семьи кормильца увели.
Председателем колхоза работал батя. Хоромы нам отстроил, а сам на тот свет от инфаркта переселился и зятя Матвея за компанию прихватил. Я тогда школу окончила и с трактористом Виктором переспала. Деньгами дурня в кровать заманила и пообещала, что рожать не буду, но не устояла, уж больно ребеночка хотелось.
- Значит, все мы в Карпа, - догадалась я. – Причем, две родились от привороженных мужчин.
- Так и есть, - подтвердила маманя.
Длительная тишина ватным одеялом опустилась на однокомнатную квартиру, перенесшую вместе с нами немыслимое количество отчаяния и слез.
- Ведьм из деревень обычно гонят, – начиная задыхаться, опасливо изрекла я.
- И на нас были набеги, - вздохнула Катерина. – Вот я и уехала, пока живот на нос не взобрался. Если б знала, что такой некрасивой опрастаюсь, травки бы специальной напилась.
- И лучше бы сделала, - проворчала я. - А что сейчас в Петушках происходит?
- Говорят, мои старухи угомонились, знахарством занялись, про черную магию не помышляют. Простили их сельчане, так что жить огородом и скотиной будем.
- Скотиной на пластическую операцию не заработаешь, - вздохнула я. – Да ладно, чему быть, того не миновать.
На том и порешили.
Утром, разогнав зевак, столпившихся возле подъезда, мы разбежались по местам трудоустройства, а там уволились. Удерживать нас не стали. Выписали тоже сразу, благо, мать в ЖЭКе работала. К вечеру собрали самое необходимое, а на следующий день налегке покатили в родимые Петушки. Мебель забирать не стали, потому что ее некому было грузить. Шакир, обеспечив открытой «газелькой», не отпустил своих работников нам на помощь. Так что в кузове болтались только узлы с одеждой и постельными принадлежностями да коробки с посудой. В моей сумке лежал аккуратно сложенный парик.
До Петушков было сто двадцать километров пути, на «Газели» три часа езды. Усевшись в кабину, мы обе почувствовали облегчение.
- Прощай, Первушино, - оглядываясь на нашу бывшую блочную пятиэтажку, прошептала мама, - лучше вместо пугала на огороде торчать, чем с раннего утра до позднего вечера горожан страшить.
- Верно, - согласилась я и заплакала.
К вечеру похолодало, веселый шофер Вася включил печку и выглянул в окошко.
- Это и есть Петушки? – увидев длинное, покрытое обшарпанной белой краской, строение возле березовой рощицы, поинтересовался он. – Коровник, поди.
То действительно была бывшая колхозная ферма крупного рогатого скота, рядом стоял свинарник. Посреди села, как рассказывала мама, раньше расстилался пруд с гусями и утками и действовал клуб с танцевальным залом, который она не посещала. Зато библиотека была ее стихией, а на зимнем катке Катя каталась по ночам, чтобы не пугать сверстников, хотя, благодаря отцу-председателю, ре6ятишки дразниться боялись.
- Вот мы и дома, - приказав остановиться, с грустью произнесла мать.
Широкая улица, огороженная двумя рядами потемневших от времени бревенчатых изб уходила за горизонт, возле колодца-журавля стоял дед в распахнутой фуфайке и смотрел на нас.
- Дядя Тарас! – воскликнула Катерина и спрыгнула на промерзшую твердь. Я последовала за ней.
- Катька? – удивился сельчанин, скинул на землю ушанку, осклабил остатки зубов, но тут его хитрые серые глаза остановились на мне:
- И это Катька?
- Янина это, - представила меня мама. – Как там наши поживают?
- Дык Пелагея на той неделе померла, - растерялся дядя Тарас. – Не слыхали ужели?
- Не слыхали, - заревела родительница. – А мама как?
- Сокрушается Марфа, - покачал головой дедок и поднял головной убор. – Идите в дом, ждет поди.
- Кого ждет? – не поняла я.
- Вас, кого еще, - пробурчал Тарас. – А я мужиков покличу, чтобы пожитки в избу закинули.
Окрашенный в коричневую краску пятистенник Гавриковых стоял особняком, будто гордился перед собратьями своими размерами. Еще бы, последний председатель колхоза Иван Еремеич его самолично возводил. Дверь в сени была распахнута, в дверях стояла пожилая женщина, как две капли воды похожая на Катерину. Ее дряблые щеки двумя трясущимися мешками свисали на уголки тонких, усатых губ, но живые, пронырливые глаза излучали радость.
« Ужас какой», - подумала я, но решив, что другой соседки по дому у нас нет и не будет, бросилась в объятия монстра в женском обличье.
- Не пужайся, внучка, - затискала меня в огромных сильных руках Марфа. – Такая же в старости станешь.
И это были самые жуткие слова в моем убогом существовании. Как бы я не надеялась на чудо, оно не случится. Чтобы скрыть всплеск ненависти к подлой судьбине, я отвернулась.
В палисаднике, огороженном веселым оранжевым забором, высилась огромная береза, ровная дорожка меж аккуратных сугробов являлась показателем мощи уже пожилой хозяйки жилища, на задворках виднелись крепкие крыши небольших, пока неизвестных, строений.
- От чего умерла бабушка? - обняв свою мать, молвила Катерина.
- Карп унес, - беззлобно отмахнулась Марфа.
- Какой карп? – не поняла я.
- Папаша ейный, - пробубнила бабушка и открыла перед нами дверь в жилище.
Продолжение:http://www.proza.ru/2018/01/12/714