Мир тесен. Эту расхожую фразу каждый из нас слышал в жизни под разными соусами и ракурсами сотни и сотни раз. Тем не менее, мы, хотя и приняли это, как аксиому, не всегда отдаем себе отчет в том, насколько он тесен. Предлагаю маленький рассказик, который на первый взгляд, вроде бы совсем не об этом. Тем не менее, поживем - увидим.
Вертолет, перевалив через хребет, вынырнул над широким распадком, переходящим в некое подобие широкой долины, окруженной вековой тайгой. У южного края я увидел крохотные строения. Это был некий, затерянный в бескрайней тайге воинский гарнизончик, коих на моем служебном веку мне довелось повидать в служебных командировках великое множество. Машина держала курс прямо на них, постепенно снижаясь. Еще несколько минут и я, выйдя из вертолета и от отойдя на некоторое расстояние, уже провожал его, поднявшегося в небо, взглядом. Все, как обычно. Через пару дней вертушка вернется за мной, и я полечу куда-то еще, куда мне прикажет мое начальство, или вернусь к себе в управление, если не поступит каких-либо вводных.
Подошедший командир гарнизончика поприветствовал меня в соответствии с воинским уставом, и мы направились в здание, где был и штаб, и службы, и казарменное помещение. Все шло, как обычно, как сотни и сотни раз за мою довольно долгую службу, в которой я до пятидесяти процентов служебного времени проводил в подобного рода командировках.
Все...да не все. Было в атмосфере воинского помещения, где я работал, нечто такое, что подспудно как-то тревожило меня, создавало настроение некоторого ожидания чего-то необычного, но в то же время удивительно знакомого. Но что это, я так и не смог понять до самого вечера.
В самом начале пятидесятых, когда только-только отменили карточки, и хлеб в магазинах стали продавать за деньги, наша семья проживала в городке, который я уже неоднократно описывал в некоторых своих рассказиках. Напомню, что был он невелик, состоял из двух частей, одна из которых называлась собственно город, а вторая- Станционный поселок или, попросту, Станция.
В городе было две пекарни и два хлебных магазина, то есть, как мы говорили - станционские и городские соответственно. Мы жили на Станции, и хлеб покупали в малюсеньком ларьке, в котором помещалась продавщица, дневная выпечка хлеба, маленький столик и весы, стоявшие на нем. Еще там был большой ножик, которым резали хлеб. Хлеб из машины выгружали с тыльной части ларька, а лицевая часть обозначалась окошком, через которое товар выдавался покупателю, и к которому с самого раннего утра тянулась нескончаемая очередь народа. В одни руки выдавался только один килограмм хлеба. Поскольку, булка не всегда весила ровно килограмм, продавщица отрезала от другой буханки недостающее до необходимого веса количество хлеба, которое в народе называли довеском.
Я не буду описывать атмосферу этих очередей, не буду говорить о том, что очередь занималась задолго до открытия ларька и подвоза хлеба, что делалось это затемно и в любое время года. Очередь всегда тянулась утомительно долго, царила давка. Когда, наконец-то, ты получал заветную буханку и непременный довесок к ней, ты испытывал что-то подобное великому счастью. Счастью, которого нынешнему поколению, уж не знаю к счастью или нет, (простите некоторую тавтологию) вряд ли доведется испытать. Оно состояло из двух моментов: наконец-то кончились мучения в очереди, кончилось бдительное и яростное, вплоть до драки, отстаивание своих прав на очередь, когда кто-то нахально пытался влезть без очереди, и...наконец-то вожделенный довесок в твоих руках, и ты имеешь на него полное право, потому что по негласному правилу довесок всегда ел тот, кто стоял в очереди!!!
Семья наша была большая, одной булкой было, конечно, не обойтись, поэтому мы всегда ходили по три-четыре человека. Если старшие браться были заняты, компанию соискателей права на довесок возглавлял я, ибо остальные уже были младше меня. Я в очереди своих братиков всегда ставил перед собой, потом мы также всей гурьбой возвращались домой, потому что всегда был риск, что хлеб могут отнять встречные мальчишки, тоже, как и мы, вечно голодные. Драться за хлеб приходилось частенько.
Съев аккуратно довески, мы засовывали буханки в сумку и направляли стопы к родному дому, где нас ждала мама. Тут необходимо сказать еще про одно, очень важное обстоятельство. Хлеб, выпекаемый станционской пекарней, имел исключительно выдающиеся вкусовые качества. Это не моя фантазия, это признавали все, кому доводилось его пробовать. И лучшим доказательством этого служило то, что многие городские мальчишки и девчонки из Города ходили за хлебом к нам на Станцию. Он был белый, пшеничный, продавался с пылу-жару, иногда даже мне доставались горячие буханки. Эти буханки можно было сжать в руках, как губку, и они мгновенно расправлялись, если их отпустишь, снова принимая первоначальную форму. Корочка была нежно хрустящая, мякиш имел неуловимо и непередаваемо приятный запах. Этот запах был присущ только этому хлебу. За всю долгую жизнь и странствия, я больше нигде и никогда ничего подобного ни у какого хлеба не встречал. Вкус - чуточку с кислинкой и оттенком чего-то такого, что вызывало радость в душе, хотите верьте, хотите не верьте.
Бабы сказывали тогда, что пекарем был некий мужик из окрестных сел.Только никто не ведал, из какого он из них родом происходил, ну, да не суть это важно, а важно то, что секрета своего он никому не сказывал, в тайне хранил. Вкус этого хлеба я, как бы там ни было, всегда помнил, и этот вкус является одним из самых ярких и добрых воспоминаний детских лет.
Вечером, когда я сидел и работал с документацией в канцелярии, зашел командир и пригласил меня на ужин. Когда я зашел в солдатскую столовую, то сразу понял, что меня томило и тревожило сегодня целый день: в столовой царил тот самый дух, тот самый запах того самого хлеба, хлеба из детства, хлеба из очереди, запах и вкус вожделенного довеска.
Поужинали, и я попросил командира, чтобы он пригласил ко мне повара-хлебопека. Пришел белокурый паренек лет девятнадцати, строго по-уставному представился и доложился. Я пригласил его сесть, и начал расспросы. Оказалось, что он призван из Красноуфимска, это Предуралье, и к моему городку как будто отношения не имеет. Я стал его расспрашивать, откуда и как он умеет печь такой хлеб, рассказал ему в трех словах то, что написано выше. Когда он услышал название моего городка, то он тут же сказал, что оно ему знакомо, что его дед, потомственный хлебопек, оттуда родом. Что дед переехал в конце пятидесятых - начале шестидесятых в Красноуфимск, что и отец этого паренька хлебопек, и он сам, переняв науку своих предков, намерен и после службы в армии печь хлеб.
Вот так, неведомо в каком глухом уголке дальневосточной тайги, в горах хмурого и неприветливого Хингана, я неожиданно встретился со своей малой родиной, со своим далеким детством, прикоснулся к волшебному вкусу и счастью довеска. Тесен мир, неожиданно тесен..И не возразишь.