Посреди океана. Глава 76

Кузьмена-Яновская
Вадим повесился. Ему едва исполнилось девятнадцать.
Перед глазами так и стоял тот четырнадцатилетний мальчик, цитирующий наизусть
отрывки из незавершенного юношеского романа Лермонтова. Тогда Вадим и сам был
похож на этого поэта, ушедшего из жизни так рано, не дожившего и до
двадцатисемилетия. Литературоведы утверждают, проживи Лермонтов дольше, его
талант развился бы в сторону написания прозы до такой масштабности, что Льву
Толстому было бы до него очень далеко. Но это, если бы...

Говорят, люди между собою внешне схожие, имеют свойство быть похожими и
внутренним миром.
Возможно ли это? Кто знает...
Также говорят, скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты.
Но друзьями могут быть не только люди, а книги и, разумеется, их авторы.
И они могут сказать о человеке ничуть не меньше, а, пожалуй, даже больше. Потому
что мало таких друзей в реальном мире, с которыми можно было до такой степени
душевно сблизиться, проникнуться и мыслями и чувствами, как с любимой книгой.
Когда прочитанное становится твоим до такой степени, что автора, написавшего это, начинаешь воспринимать как частицу себя.

Чтобы понять Вадима и весь его недолгий исковерканный жизненный путь,
оборвавшийся  так нелепо...И ответить на вопрос, кто виноват?.. Нужно,
наверное, обратиться к Лермонтову, его жизни и недописанному им роману,
который тринадцатилетним подростком не только был прочитан, но даже отдельные
отрывки он запомнил наизусть. Вероятно, это же всё не просто так...

Человеку посылаются испытания, которые, как бы тяжелы и невыносимы они ни были,
по силам преодолеть. И преодолевать их зачем-то надо. Страдания в этой жизни неизбежны.
"Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать", - сказал Пушкин.
Кто виноват в наших страданиях? В большинстве случаев, мы сами. И расплата за
них неизбежна.
А Вадим сломался. Отказался от преодоления...

А ведь у него, кажется, изначально было всё для того, чтобы быть счастливым.
В то время, когда Инга познакомилась с ним, ни о каком неблагополучии в их семье
и  речи не могло быть. Почему с виду надежное и красивое здание так легко и быстро развалилось?

Роман Лермонтова "Вадим", в основу которого была положена история семьи
разоренной и униженной помещиком Палицыным, превращает главного героя в
мстителя за свой род; события из времён Екатерины Второй, основанные на
истинном происшествии, рассказанном бабушкой Лермонтова.

Юный автор пытался разрешить задачи, которые выходили далеко за пределы реального опыта тогдашней прозы. В образе Вадима он стремился воспроизвести всю сложность мыслящей, глубоко чувствующей личности, возможности и потребности которой под  влиянием обстоятельств получают односторонне развитие, становятся гибельными для
самого героя и для окружающего мира.

Произведение создавалось Лермонтовым в годы учёбы в школе гвардейских юнкеров
и подпрапорщиков, где провёл он, по собственному выражению "два страшных года", заполненных разгулом и низменными развлечениями, в которые окунулся он всей
силой своей неугомонной души. Но параллельно душа поэта жила своей внутренней
жизнью, погружаясь в творчество, спасавшее его.

Вадим из одноименного романа "имел несчастную душу, над которой иногда единая
мысль могла приобрести неограниченную власть. Он должен бы был родиться
всемогущим или вовсе не рождаться". Так полагал Лермонтов.

      
                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

- Добрый вечер! - заорал Мишка-кочегар, ввалившийся в салон в компании Анзора и  Юрки-сварщика.

- Доброе утро! - ответила я и поинтересовалась: - Опять орёшь?

- Как же тут не орать, когда на каждом шагу тебе противоречат?! Слыхали? - призвал
он своих спутников в свидетели. - Я ей "добрый вечер", а она мне "доброе утро".
И так всегда и во всём. Совсем как моя жена.

- Кричит? - сочувственно обратился ко мне дядя Федя Дашковский, кивая на Мишку, усаживавшегося рядом с ним, и успокоил нас обоих: - Ничего, это не страшно. Это издержки темперамента.

- Да, именно так, - охотно согласился кочегар. - Я как только Ингу вижу, так сразу теряю голову.

- А она у тебя есть? - ехидно поинтересовался у него Юрка.

На этот вопрос Мишка не счел нужным отвечать. Лишь смерил вопрошавшего
презрительным взглядом и, переключив своё внимание на тарелки с колбасой,
которые я поставила перед новоприбывшими, объявил:

- Колбаса. Приготовленная с привлечением крысы серой. Обыкновенной.

- А я-то смотрю, что крыс на "Лазурите" не видно. Уже бояться стал, что поудирали
все и что скоро потонем. Теперь всё ясно, - произнёс Анзор, с шутливым испугом
тараща глаза. Конечно, сказано это было с лёгким грузинским акцентом, но я давно
уже не заостряю на этом внимания в своих записях. Иногда, бывает, проскальзывает. - 
А оказывается, это их Паша отлавливает и в мясорубку, чтобы потом колбасы для нас нафигачить.

- Ага. Инга с Анютой ему ловить помогают, - развил тему Юрка.

- Скажешь тоже! - не поверив им, подал голос со стола рыбообработчиков дядька
Юрка Сидоров. - Нет на свете такой женщины, которая не боялась бы мышей. Про
крыс я уже молчу. Крыс я и сам боюсь.

- Ну, это ты не скажи! - возразил ему сварщик. - Моей тёще крысу покажи - крыса  орать начнёт.

- Хотел бы я посмотреть на твою тёщу! - мечтательно произнёс Мишка.

Юрка достал из нагрудного кармана своей клетчаткой рубашки конверт, сложенный
вдвое, и, вынув из него небольшую фотографию, протянул её кочегару.

- На, смотри. Где бантик - там перед.

- Фотка маленькая, плохо видно.

- Мне хватает, - проговорил Юрка с обезображенным от непрожеванной колбасы
лицом. И проглотив, пояснил: - Как только у меня настроение портится, я достаю
эту фотку, смотрю на неё и радуюсь, что в морях нахожусь и что ещё долго эту
ведьму живьем не увижу. Настроение сразу поднимается.

- Да, тёща - это что-то с чем-то, - вздохнув, покачал головой трюмный Сидоров.

- Один мой друг овдовел и женился на старшей сестре своей жены. Говорит:"Нельзя
в нашем возрасте привыкать к новой тёще", - со свойственным ему степенным спокойствием произнёс дядя Федя.

Юрка-сварщик аккуратно сложил в конверт фотографию тёщи и, спрятав эту
драгоценность назад в карман, продолжил:

- Давайте лучше поговорим о чём-нибудь приятном.

- О женщинах? - оживился Анзор.

- Я же сказал: о чём-нибудь приятном, - осадил его сварщик.

- Разве ты не знаешь, что нормальные мужики о женщинах не говорят? - ввернул
Мишка.

- Это ж почему же? - удивился токарь.

- Потому что они о женщинах всё время думают, - объяснил кочегар с умным видом.

- Ладно, чёрт с ними, с бабами! - махнул рукой Юрка. - Инга, ты видишь, я прямо
таю на твоих глазах! - Он пристроил на своём лице умильную улыбочку. - Таю от
любви и уважения.

- Тоже мне, мороженое нашлось, - ухмыльнулся Мишка.

Не обращая ни на кого, кроме меня, внимания, сварщик для пущей убедительности подержал на своём лице выбранную улыбочку подольше и попросил:

- Ублажи меня.

- В каком смысле? - не поняла я и, на всякий случай, приготовилась либо возмутиться, либо обидеться. Но, к счастью, ни то, ни другое не понадобилось.

- Принеси мне, пожалуйста, колбаски.

Однако мне пришлось разочаровать его:

- Я свою порцию уже добытчикам отдала, а добавки Пашка никому не даёт.

- Как это не даёт?! - вознегодовал Юрка. - Иди скажи ему, что если он не даст мне добавки, я его как Каштанку утоплю.

- Ты, темнота, Чехова с Тургеневым перепутал! - насмешливо подметил кочегар.

Но сварщик, пропустив это справедливое замечание мимо ушей, продолжил:

- И вообще, мне этот Пашка сразу не понравился. С первого взгляда!

- И мне тоже, - поддержал его Анзор. - Он мужчина. И мне это не понравилось.

- Инга, ну что же ты стоишь? Иди на камбуз и скажи этой рыжей собаке, чтобы дал
мне колбасы! - раскипятился Юрка. - А то я стал такой злой, что готов взорваться.

- Давай, взрывайся. Что тебя останавливает? - спокойно предложила я ему, не
двигаясь с места. - Не стесняйся.

- Паша не собака. Он человек. Не очень, правда, симпатичный. И не всегда бритый,
но всё же...- вступился за шефа дядя Федя.

Видя, что я и не думаю идти на камбуз, Юрка вскочил и сбегал туда сам. Поорал,
поорал и вернулся на место, не солоно хлебавши.

- Ну как, не обломилось? - поинтересовался участливо Мишка.

- Ничего не светит, - вздохнул сварщик и сокрушенно развёл руками.

- Если вам больше ничего не светит, то обратитесь к Анзору, он вам посоветует
одного специалиста, который с удовольствием засветит всем желающим, -
добросердечным тоном непрозрачно намекнул дядька Юрка, вставая из-за стола.

Вслед за ним поспешил к выходу и Венька Риткин, наградив перед уходом
уничтожающим взглядом Анзора, с которого в течение всего завтрака не сводил
точно такого же взгляда.

Но тот не обратил никакого внимания ни на намёки, ни на взгляды.

- Ладно, не расстраивайся. Чёрт с ней, с этой колбасой, - успокоил он Юрку. - Ну, подумаешь, продашь ещё разок родину, и отожрешься тогда за всю свою жизнь.

Одним из последних завтракал моторист Сазанджян. И как всегда устроил посиделки.
На этот раз компанию ему составляли кочегар Сеня Кучерявый и электрик Эдик по
кличке Певец. Неторопливо поедая колбасу жареную, старики предавались
воспоминаниям о молодости.

- Я в оперетке играл простаков. Дураков, другими словами, - рассказывал Эдик о
тех временах, когда он работал в Ростове-на-Дону в театре оперетты. - Это я сейчас
такой серьёзный, а тогда был комик.

- Прошу, пожалуйста, не путать первую букву, - уточнил Сазанджян. - А то многие
часто путают.

- Да, я понимаю. Комик. У нас уже есть один комик в "машине", кочегар, у
которого жена комячка. Он в Коми АССР лес рубил, - заметил Сеня. - Я тоже,
можно сказать, был в своё время весёлый парень. Это теперь я наиболее
шевелюристый гость, - он ласково погладил себя по лысине. - Жаль, петь не могу.
Теперь уже, если запою, то, наверное, когда говорить разучусь.

Сазанджян в знак согласия с ним охотно, как китайский болванчик, закивал головой.

- А потом моя жена вздумала обменять квартиру на Калининград, поближе к своим родителям, они у неё в Советске живут. А здесь театра оперетты нет. - Эдик
сокрушенно вздохнул. - А для драмы я профнепригоден. Да и зарплата в театре,
сами понимаете. А жизнь дорогая. У меня двое детей. - Он опять вздохнул. - Вот
и пришлось переквалифицироваться. Не в управдомы, конечно.

- Но поёшь ты, должен я тебе сказать! - восхищённо воскликнул Сеня Кучерявый. -
Ты так кроешь звук!

Эдик благодарно блеснул толстыми стёклами очков, покраснел и с чувством
удовлетворения сообщил:

- Певцов очень много у нас в стране. Очень. А в моём жанре больше дефицита.

- А дети твои не в тебя пошли? - громко чавкая, поинтересовался Сазанджян.

- Старший в КВИМУ поступил. Поёт, но так...- Он пренебрежительно махнул рукой. -
А младший, тот в девятом учится. Куда пойдёт, неизвестно. Вообще, мог бы далеко пойти. Но он битломан. С малых лет растлен антисоветской музыкой. Я в море, а
жена его разбаловала. Всё позволяла, ничего не запрещала. - Эдик тяжело вздохнул. -
Я ей говорил, я предупреждал, что эти отголоски "Битлов" и их культуры, основанной
на наркотиках, ещё аукнутся. Я говорил сыну, что лучше быть глухим, чем слушать
такую музыку.

- Нет уж, лучше слушать любую музыку, чем быть глухим, - не согласился с ним Сеня Кучерявый.

Неизвестно, чем бы закончился их спор, если бы не был прерван появлением пекаря
и камбузника, которые выплыли из камбуза в салон с тарелками, наполненными
колбасой жареной, и присоединились к трапезе старшего поколения.
Вернее будет сказать,"камбуз" присоединил их к своей трапезе, так как трое уже
поели свою колбасу и жадными глазами уставились на то, что поставили на стол новоприбывшие.

- Прошу вас, присоединяйтесь, - широким жестом пригласил Макс к колбасе жареной,
и сам показал первый пример.
Второй раз приглашать никого не пришлось.