Глава 8
Ночью я снова бежала к океану, а пробуждение было утомительным и болезненным. Ныли мышцы ног. Видимо мой мозг и в этот раз решил меня обмануть, выдав их за натрудившиеся. Но красные горошинки нейроларистаза привели его в чувство. Было уже поздно, за окном светло. Сегодня воскресенье и .. и… чёрт, как же я забыла! Я вдруг почувствовала себя кошкой, на чью территорию прокралась чужая самка. Я сама перебралась на Комик и двинулась вперёд. Стоп! Халат я не одела. Я же вчера ничего в ванную не перевозила.
План был прост. Займу-ка я позицию на кухне и понаблюдаю за происходящим. Одобрительный свист чайника это подтвердил. А когда бутерброд начал своё исчезновение, я позвонила рыцарю на мобильник.
В папиной комнате ответили шевелением и перешёптыванием, но звонок сбросили. Я повторила процедуру и лежбище ожило, а рыцарь протопал, шурша шлёпанцами в мою комнату.
- Ну, доча? – возник он, вернувшись на кухню,- сегодня то можно поспать подольше!
- Можно, но через пятнадцать минут явится Ба и всем поплохеет.
- Ах, чёрт! Я и забыл! – и он ринулся в спальню.
- Светик, а где мамин халат? – послышался его голос, прервав шёпот.
- Ну уж нет! Я дам свой прошлогодний.
- Всё равно, давай твой, - и папина рука высунулась из-за двери. Я ударила по ней, прокатываясь в свою комнату, и через минуту подвезла свой вишнёвый халатик.
Рука на этот раз высунулась не папина и, сверкнув накрашенными ногтями, произнесла:
- Мерси!
Ещё через мгновение мой халатик появился в коридоре. Из него торчали: головка блондинки с отклеенными ресницами, две руки, подтверждающие порядочное количество силикона и полы не застёгнутого халатика, а также две бесконечные и без целюлитные боулинговские кегли. Я видела такие в одноимённом центре, когда папа прошлый год вывозил на своё день рождение покатать шары.
Головка, скривив губки, прозвенела приторным колокольчиком:
- Добрый день, красавица! – и состроила глазки.
А кегли, нижними окончаниями одетые в папины шлёпанцы, зашуршали в ванную.
- Ты мне ничего не хочешь сказать? – вернулась я к своему бутерброду и, видя папину спину в майке, как ни странно, новой. Он суетился у плиты, разогревая котлетки и куриные Вселенные.
- Доча, это Наташа.
- Наташа – три рубля и наша, - задумчиво ,вдруг произнесла я.
- Не смешно. А ты стала жёсткой и неостроумной.
- Может, я волнуюсь в предчувствии новой родственницы?
- Наташа – хороший человечек, - папа присел к столу и посмотрел пристально на меня, - она много пережила, одна воспитывает дочь, много работает.
- Есть ещё и дочь? А где их мужчина, ну, отец этой дочери?
- Он их бросил, когда Юля была маленькой.
- Он бросил, а ты подобрал?
- Ну, Светик, не будь такой жестокой.
- А как же мама? Память о ней?
- Светик, мама – это самое светлое в моей жизни. Но время идёт, надо жить дальше.
- А я?
- Ты уже взрослая, должна меня понять. Я всегда буду заботиться о тебе. Вот половина моя всегда будет принадлежать тебе, а вторую я хочу отдать Наташе.
- Ты хоть хорошо её знаешь?
- Да, мы общаемся уже полгода.
- Полгода?!
- Да, Светик, да.
Ничего себе! Всё взорвалось внутри меня, как так я смогла прозевать!
Тут раздался знакомый щелчок и содержимое моего вишнёвого халатика промелькнуло из ванной в прихожую.
- Наташа, ты чай или кофе?
- Кофе, - прозвенел голос моего врага. Нет, не так, пробренчал голос моего врага.
Весеннее солнышко выглянуло из-за тучи и дружески посветило мне в лицо. А у меня родился план!
Едва переодетая в своё собственное платье, Наташа вступила на кухню, я тут же перегородила ей дорогу и выдвинула стул, уступая ей своё место.
- Пожалуйста, Наташа, присаживайтесь!
- Мерси, красавица, - обрадовалась женщина и, ничего не подозревая, воспользовалась моим предложением.
Как только рыцарь взялся наливать кофе и отошёл от окна к плите, я обрадовалась не меньше Ван-Хельсинга. Мне даже почудилось, что из Наташи повалил дым, животворящее солнышко ударило ей в лицо!
Жаль, что это был дым из чашки с кофе. Однако личико претендентки на моего рыцаря без макияжа было ещё той прелестью! Представьте, безбровое, безресничное, альбиносное существо с почти белами зрачками глаз и синими полосками дряблых губ на фоне листа ученической тетради, по которому до дыр поработали стирательной резинкой. Через пергамент кожи солнце просвечивало кость черепа! Во всяком случае, пломбы на зубах я видела сквозь кожу!!!
Наташа вскинула ладонь, закрываясь от солнышка, а папа бросился закрывать жалюзи.
Все всё поняли и молча смотрели каждый в свою чашку какое-то мгновение. И тут меня дёрнуло!
- Вы сейчас наверное и в зеркале не отражаетесь?
Папа застонал, закрыв руками лицо первым, мадам Наташа забренчала колокольчиком, прикрыв глаза ладошкой. Не удержалась и я. И это сняло напряжённость, иначе я бы взорвалась физически.
- Это издержки профессии, девочка, - легко вздохнула мадам, я же актриса, лицо – это мой инструмент, а макияж – средство достичь желаемого.
- А сколько вы работаете, то есть стаж?
- Больше двадцати лет.
- У нас в драмтеатре?
- Да, девочка, я актриса Петропавловского драматического театра.
- А?
- Хватит, Светик, хватит, - вмешался папа.
- Ну почему же? Светочка – хорошая девочка, она должна знать, с кем её папа связывает жизнь. У меня есть такая же дочь Юля, вы с ней подружитесь.
- Тем более, что Наташа с Юлей будут жить с нами.
- С нами?
- Да! У Наташи нет своей квартиры, а съём в наше время дорогое удовольствие.
- А где?
- Всё, Светик, всё потом, нам некогда.
- Да, вам надо поспешить, тем более, слышишь, Ба поднимается по лестнице?
- Нет, голубушка, это не Ба. Её сегодня не будет. Просто мы спешим на работу.
- Но в драмтеатре только вечером, - посмотрела я на усмехнувшуюся от моих слов женщину.
- Наташа подрабатывает у нас в магазине консультантом.
И папа исчез из кухни.
- Не горюй, - утешила меня мадам Наташа, - я сейчас пришлю Юлю и тебе не будет скучно.
Через какое-то время парочка, бренча связкой ключей, исчезла за дверью, причём рыцарь подмигнул правым глазом.
Я тут же кинулась к городскому телефону и начала звонить Ба. Гудки слишком медленно вякали и телефон не брали. По сотовому была та же картина.
Одна ласточка оказалась на посту. У неё гуднуло только два раза.
- Привет, Светик, - неунывающие интонации полились из трубки, - как головка? Не болит после вчерашнего?
- Болит, ещё как болит, Ласточка, но не от этого.
- У тебя с утра новости?
- Представляешь, кто у нас сегодня ночевал?!
- О, Господи, кто?
- Папа привёл мадам Наташу и я только что завтракала с ней за одним столом!
- И Галина Петровна поила её чаем?
- В том то и дело, что Ба нет до сих пор! Рыцарь сказал, что она не придёт, а у неё телефон не берут!
- Да… дела… А ты то как?
- Трясёт немного, представляешь, рыцарь решил поселить её у нас!
- Как?
- Это не всё! У неё ещё и доченька есть, обещала сейчас прислать.
- Зачем?
- Сказала, чтобы мне скучно не было. А я, знаешь, не открою, пусть постоит перед дверью.
- Правильно! И не открывай, я сейчас сама к тебе приеду. Вместе посмотрим на эту доченьку.
- Правильно, приезжай, Ласточка, а то столько на меня свалилось, и это уже перебор!
- Жди!
И я стала ждать. За событиями последних дней мы совсем с Ласточкой не устраивали совещания. Это называется «пошептаться». Раньше после каждой её сердечной драмы, а моя Люся признавала только такие тона, мы устраивали грандиозные «перешёптывания». И странно, за беседами совсем не замечали времени, нас силой разгоняли по домам, вернее, сопротивляющегося Люсика выкатывали в дверь надувшейся и обиженной на весь свет. А в следующий день она появлялась с мамой под дверью чуть свет, ну уж следом за Ба, это точно! А тут четвёртый день у меня полыхает ясным пламенем, а моя Люська инертна в этим событиям! Подозрительно! Нет! Какая эгоистка! Тут только до меня дошло, что всё это неспроста. Мои размышления прервал дверной звонок. Есть! Открывать не буду! Позвонили ещё раз и … в скважине зашевелился ключ.
Я подъехала вплотную к двери и тут … в проём ввалилось нечто! Шнурованные ботинки на толстой подошве, в них заправлены джинсы, лопающиеся по швам, и на много килограммовом женском торсе, перетянутом ожерельем талий, кожаная куртка-косуха, украшенная розовыми мегахомячковыми щеками. Две выпученные сливы глазных яблок, обрамлённые сантиметровой полоской туши, уставились на меня. Незакомплексованно чавкнув жвачкой, нечто произнесло:
- Привет! Ты Светлана?
Позади за её спиной что-то хрюкнуло!
Там оказалось такое же, только с аккуратненькой бородкой и мужского пола.
- Ну что ты нас на пороге держишь, приглашай в комнату!
Но я была уже на боевом взводе, к тому же догадалась кто это.
- Сейчас, только ботинки снимешь!
- Разогналась, я их, девушка, снимаю только перед одним человеком. Борода мерзко заржала.
- Ну тогда стой, где стоишь, или меняй ориентацию.
Борода перешла на дисконт.
- Ты смотри, какая негостеприимная, - и, обдав меня облаком дешёвых духов, эта Юля, развернула мой Ком 12-у, и покатила в зал.
- Поставь на место! – возмутилась я.
- Тихо, тихо, девочка, нам теперь надо жить дружно. Мы теперь с тобой сестрички.
В зале она толкнула Ком 12-у на середину, где я резко развернулась к ним лицом.
- Класс! Я о таком мечтала,- воскликнула Юля, и, опершись за косяк двери, заглянула в мою комнату.
- Вообще забей! Вот где я совью своё гнёздышко!
- Разогналась! А ты, - прошипела я улыбающейся бороде, пошёл к двери или я сейчас позову своих друзей и ты лично своей курткой будешь мыть этот пол!
То ли мой вид, а может и интонация, но было устроившейся на боковушке дивана Юлии друг, мотнув головой, всё же убрался к двери.
- Э, потише, убогая! – на меня начала надвигаться гора дешёвого парфюма, - это мой мужчина и выполняет только мои команды!
Блин! У меня кончились козыри, но тут позвонил дверной звонок, потом второй раз и очень настойчивый.
- Открой! Чего рот разинул? – выглянула я из-за замершей горы Юли.
Щёлк – и радующий душу звук Ласточкиного мотора!
- Ногу отодвиньте, пожалуйста! – наивный голосок Ласточки.
Юля-гора оглянулась и пошла и выход.
- Богадельня какая-то, - прошипела она, уступая в коридоре Ласточкиной половинке. Позади выглянула встревоженное лицо её мамы…