Солнышко, радость моя, сынок... Ни от кого не слышал я этих ласковых и теплых слов! Не помню лица ни матери, ни отца, хотя они где-то есть и живут- живут своей жизнью. Рано я остался сиротой, без отцовской заботы и материнской ласки и тепла. Рос , как трава при дороге.
На улице всегда чувствовал себя незащищенным: меня часто били и обижали соседские ребятишки. Я , пытаясь защищаться, пускал в ход свои детские кулачки, но победа в поединках чаще доставалась моим противникам. Отцы парнишек (по их жалобам), выловив меня где- нибудь в узком переулке, защищая свое дитя, отвешивали мне увесистый подзатыльник, обзывали безотцовщиной и , поддав пинка для ускорения, отпускали…
Жаловаться мне было некому: бабушка, у которой я жил, была стара и больна и сама нуждалась в помощи и поддержке. Жили мы с ней скромно и просто на ее небольшую пенсию. Но она умудрялась выкроить из нашего семейного бюджета небольшую сумму денег, и к дню рождения и к Новому году я получал подарки и был счастлив. Иногда в качестве подарка получал интересную книгу, которую мы читали вместе с бабушкой. Она стремилась прививать мне интерес к книгам и видела в них большую пользу, чем шлындать по улицам. Да, бабушка жила моими радостями и недетскими печалями, и поэтому я не чувствовал сиротства и одиночества.
Лишь однажды, узнав из курса биологии о жизни и размножении осетровой рыбы, я был поражен, что ради сохранения потомства, рыба зачастую погибает после нереста. Невольно позавидовал этим малькам , имеющим такую мать! Мое детское сердце сжалось от боли.
–Ба, вот бы мне такую мамку и чтоб живая была! – я поделился своими нерадостными мыслями с бабушкой. Она с состраданием посмотрела на меня, смахнула ситцевым передником накатившуюся слезу и , прижав меня к себе, молча, горестно и долго смотрела на икону Божьей Матери , будто прося у Нее благословения и покровительства для меня…
Скоро мое счастливое житье у бабушки закончилось. Ночью я проснулся от стона: у бабушки случился сердечный приступ. Соседи вызвали «Скорую помощь», которая увезла ее в больницу. Спасти бабушку не удалось. Так я остался один - одинешенек на всем белом свете.
Первое время меня из жалости подкармливали соседи, а потом нашлась какая-то дальняя родственниц- седьмая вода на киселе, которая и взяла под опеку. Попав в чужую семью, по примеру детей родной тети, я тоже стал звать ее мамой. Радости от этого я не испытывал, да и тетке это пришлось не по душе: ведь у нее было кому называть ее мамой! А взяла она меня(понял это позже) не из жалости и сочувствия, а скорее из корысти- за меня платили деньги, а у тети были дети- студенты…
Да и работник я был неплохой: ловко рубил дрова, чистил стайки, кормил скотину, вечерами помогал сепарировать молоко, так как сметану тетя регулярно возила на рынок в город. Каждая копейка у нее, прижимистой, была на счету! Руки мои от работы огрубели, ладони стали шершавыми и болели от лопнувших мозолей. Но всю свою боль- физическую и душевную- я носил в себе, лишь иногда позволяя плакать ночами в подушку от тоски по бабушке и от своего одиночества. А когда становилось невмоготу , убегал к бабушке на кладбище. Спокойно и строго смотрела она на меня с портрета ….
Видимо, со временем душа моя очерствела, а сиротство помогло повзрослеть. Я понял, что рассчитывать мне и надеется не на кого , поэтому старался хорошо учиться в школе. По мнению нашего учителя математики Ивана Степановича, у меня были математические способности, но тройки, нет- нет, да и мелькали в моем дневнике – в основном по геометрии. Тетя воспринимала это равнодушно - ведь я не доставлял ей хлопот своей учебой.
У меня, как у каждого мальчишки была мечта: поступить в речное училище, стать речником, а позднее, может быть, бороздить морские просторы. Но мечта детства осталась мечтой… Беда, настигнувшая семью тети, изменила и мою судьбу.
Муж ее, Захарыч, (как его все величали в деревне) любил заложить за воротник. Уехал он как-то утром на озеро сети снимать и для подогрева прихватил с собой бутылку первача… Дело было поздней осенью, по утрам подмораживало, на пожухлой траве поблескивал иней. Уехал Захарыч – да и потерялся. Сын Вадим вместе с соседскими мужиками долго искали его в озере… И только на четвертые сутки вызванные из города водолазы обнаружили его тело на дне озера, опутанное сетью, причем далеко от того места, где плавала его одноместная лодка.
Тетка Мария , хотя тяжело перенесла горе, не потеряла своей рассудительности и деловитости. Она мигом распродала скотину , сдала дом в аренду приехавшей молодой учительнице и отправилась в Сочи к сестре доживать свой век. А меня, оказавшегося ей теперь без надобности, тетя сдала в опеку.
Так я стал детдомовцем, распрощался со своей мечтой, а реальная жизнь в детдоме развеяла мои последние иллюзии насчет счастливого детства. Государство не может любить нас , сирот, как настоящие родители, и заменить нам отца и мать!