Отдел кадров был открыт и я проскользнула мимо барьера к знакомой, сидевшей за низким полированным барьерчиком.
- Как там мои справки, готовы?
Ирина посмотрела на меня без обычной приветливой улыбки: «Все готово, но садись, я тебе что-то хочу сказать, пока никого нет.»
Я села, положила перед ней коробку конфет «к чаю», но Ирина ее и не заметила. Она наклонилась ко мне с горящими глазами и полушепотом спросила: «Скажи, у тебя враги есть?»
Я от такого вопроса чуть не упала: какие враги! Я – ассистент кафедры иностранного языка в третьесортном вузе. Не бизнес-леди, не государственный чиновник. Самые большие враги – это студенты с «хвостами». И что?
- Понимаешь...я тебе не рассказывала, нам запретили настрого... Словом, кто-то звонит и рассказывает о тебе всякие гадости. Звонят все два года, что ты у нас работаешь. А вот вчера опять. Говорят, что ты заводишь шашни со студентами, что диплом у тебе поддельный, что ведешь аморальный образ жизни, ну и все такое прочее.
Я не упала только потому, что сидела в глубоком кожаном кресле.
- Ты не шутишь?! Погоди...может, про кого другого, а меня перепутали?
Какой образ жизни, я живу в одной комнате в коммуналке, бегаю с одной работы на другую, ты наши зарплаты знаешь. Какая, к чертям, аморалка?! Тут выспаться некогда. А насчет студентов...да в моих группах одни девчонки, парней раз-два- обчелся. Я им зачем, в мои сорок лет?!
И диплом.. я же принесла оригинал, вы же сами меня просили?
- Ну да, потому и просили, проверили, все чисто, нам из твоего института прислали все справки.
- Ну, и что теперь? Погоди, как два года? А раньше-то что же? И никто мне ничего...
- А наша начальница сначала не велела пороть горячку, сначала все проверим, а потом уж поглядим. Ну, а как стало понятно, что все это вранье, так она нам сказала, чтоб отвечали звонившей даме, что хорошо, спасибо, примем к сведению. И все. Мало ли ненормальных, а тебе не велела говорить.
Это я сама решила тебе сказать, тетка-то не унимается, может, тебе лучше знать об этом, а то мало ли что она еще может выкинуть.
И тут я вспомнила все, что мне так хотелось забыть.
Глава 1.
Начальник конторы, где я подрабатывала к своей университетской зарплате, молодой, но рано разжиревший человек по имени Дима, подозвал меня и сказал: «Завтра проследи, чтоб перевод контракта ушел к немцам. Да еще раз проверь, все ли точно!» Я покорно кивнула: все знали, что ни в какие разговоры с Димой входить нет смысла, он начнет орать и требовать беспрекословного выполнения его пожеланий.
Назавтра я звонила в немецкую контору. Мне ответил мужской приятный голос. Да, они все получили, нет, никаких замечаний нет, пара вопросов есть, Свое имя он произнес скороговоркой, я не разобрала, а переспрашивать не стала: в е-мейле и так все будет написано.
Потом он звонил еще несколько раз, а через неделю мне было велено поехать его встречать, он прилетал на один день с образцом прибора, который моя компания покупала у них. Звали незнакомца Алексом.
И вот я в Пулково-2. В руках табличка с его именем. Кручу головой по сторонам, но никто не подходит, хотя многие пассажиры с его рейса уже прошли. И вот – он! Точно он, со здоровенной коробкой на телеге.
Мы здороваемся, мне нравится его сухая и жесткая рука, крепкое пожатие. И смущает пристальный, какой-то даже, удивленный взгляд. Я иду впереди, показывая дорогу, и чувствую, как он внимательно смотрит на меня сзади. Резко оборачиваюсь – и ловлю его взгляд на моих ногах. Я краснею, он смущается, как пойманный за чем-то неприличным.
Микроавтобус ожидает нас у двери.
Так начался тот длинный-длинный день, который мы потом оба часто вспоминали. Мы с Алексом весь день ездили из конторы на склад, потом в ресторан, где за едой продолжали обсуждать какие-то рабочие моменты. Мне поесть так и не удалось, только прихлебывала апельсиновый сок из высокого стакана: спасибо официанту, который наполнял его, как только показывалось дно. Потом - снова в фирму, потом на таможню, и снова в аэропорт -провожать нашего нового партнера. К общему изумлению, он поцеловал мне руку на прощание. Директор был очень удивлен и сделал свои выводы, о которых я узнала позже. А в тот момент я не придала значения мимолетному эпизоду, и единственное, чего мне хотелось – это добраться до дому, забежать в ночной магазинчик у парадной, и домой – есть, спать. Наплевать, что есть ночью вредно: днем мне не удалось съесть ни крошки.
Алекс стал звонить чаще и говорить не только на служебные темы. Как ни странно, никто не делал мне замечания, никто не бежал докладывать директору, что я вишу на телефоне дольше, чем надо. Впрочем, никто и не понимал, о чем мы говорим: слава Богу, в нашей конторе языками владели в объеме нормальной средней школы.
А потом он начал мне писать, рассказывал о себе, о своей жизни. Недаром, с первого раза я почувствовала в его речи какой-то акцент: Алекс был американцем, но более двадцати лет жил в Германии. Рассказывал он интересно, и наша переписка стала уже привычной, и письма ждались с нетерпением. Потом он начал приезжать – ненадолго, на день, и вечерним самолетом обратно.
Мы ходили по Питеру, стоял август – почти осенний месяц для наших мест. Листья уже начали желтеть, шуршать под ногами, но дождей пока не было и так славно было бродить и болтать ни о чем. Ему очень понравился Фонтанный дом, вот только трудно было объяснить, кто была Ахматова.
Но сад у дома был таким славным, тихим, и только ворота отделяли его от шумной и многолюдной улицы. Огромные старые деревья роняли на нас желтеющие листья, солнышко пригревало, и мы долго сидели на скамейке. Были мы и в Петропавловской крепости, слушали звон колоколов, разносившийся в неярком небе над нами.
Словом, вскоре Алекс сделал мне формальное предложение, вручив двенадцать роз, как было принято у них в Америке, по его словам.
Я сомневалась – ну, не было у меня восторга, чувства полета с ним. Да, он был добрым, славным, внимательным и предупредительным. Но замуж...
Мне было хорошо с ним, легко, спокойно. Но разве этого достаточно? Разве для этого я жила одна годы, ожидая самого близкого, самого дорогого, любимого человека…