Царь внимательно просматривал доклад Департамента полиции, иногда задерживаясь на некоторых донесениях, и в недоумении покачивая головой. На одном из донесений он остановился особо и долго читал его, бессознательно отталкивая большими пальцами плотный бумажный лист, исписанный красивым почерком директора Департамента.
Речь шла о нигилисте, который отрицал божественный порядок в подлунном мире, державность и монархию, был в контакте с террористами, по докладам агентов даже участвовал в противоправных акциях, но не был пойман с поличным, что позволяло ему гулять до поры до времени под неусыпным надзором специалистов политического сыска.
- Сам нигилист, - писал директор — существо, суть никчемное, хоть и дьявольское, и, как говорят о нём наши сыщики - прошу простить, Ваше Величество - совершенно «без царя в голове». ..
Монарх долго перебирал приложенные записки, которые раскрывали узколобость и ограниченный кругозор молодого противоправца, изучал его фотографию, сделанную сыскным отделением, потом встал, подошёл к окну и некоторое время смотрел на тёмные воды Невы, которые часто ассоциировались в его сознание со всем хаотическим и жутким в подвластной ему империи.
- Как же он живёт? - думал он о далёком и никчемном человеческом существе, столь явственно подверженном микробу разложения. - Ведь это так страшно - жить без меня... Что же у него там — в голове? Неужели нет ничего? Неужели сплошная тёмная вода?..
Прошло немного времени, совсем чуть - чуть по некоторым меркам и бывший дворец превратили в музей. Да так неудачно повесили царский портрет, что он теперь целыми днями смотрел на тёмную речную воду, которую никогда не любил и даже побаивался. Всё самое жуткое, о чём он даже думать себе запрещал - случилось, молодой нигилист занял его - царя место и, как ни странно, даже сумел расширить и упрочить империю.
Потом были другие, но этому они и в подмётки не годились, а то, что происходило в последние годы и вовсе ни в какие портретные рамки не лезло. От вида Невы ему по - прежнему было не по себе, хотя, конечно, как может быть по себе портрету, пусть даже и царского вида. Хорошо, что в музей пришли молодые хранители и кто - то из них решил, что царю тут не место. Вначале его перевесили в длинный и весьма мрачноватый коридор, а потом и вовсе отнесли в запасник.
Там царя поместили в один из углов, где он простоял неделю почти в полной темноте, поскольку небольшое окошко пропускало лишь серое свечение петербургской осени, которая в этот год случилась тусклой до неприличия. Зато исчезла из глаз ненавистная ему река и он без помех предался воспоминаниям.
Первый же солнечный луч, посетивший новое царское жилище, осветил и портрет, стоявший прямо напротив у противоположной стены. Царь обомлел, царь проклял художника, которому он позировал целый месяц и который сделал его взгляд таким внимательным и безошибочным. С портрета, чуть улыбаясь в густые и, безо всякого сомнения, царские усы, на него насмешливо и чуточку грустно смотрел постаревший, но такой знакомый Нигилист.
Им не надо было разговаривать, чтобы понять друг - друга, а старые уборщицы и даже молодые искусствоведы стали шепотом рассказывать друг - другу таинственные истории про то, как в одном из углов увлажняются глаза у двух соседних портретов и даже, якобы, течёт из нарисованных глаз самая настоящая, живая влага, так удивительно похожая на слёзы.
Бывает...