– Над облаками тополиный пух не летает! – горячился я и с вызовом смотрел на друга.
Док не просто не отводил взгляда – он даже посмеивался! Расставив в стороны ноги и сложив руки на груди, этот рыжеволосый возмутитель спокойствия возвышался надо мной и ждал. Ждал с насмешливым прищуром. С неизменной зубочисткой в уголке губ и в бейсболке, сдвинутой набок. Ждал, пока я, по его выражению, «не прозрею».
Сегодня вечером мы с Доком решили размяться на свежем воздухе. Тем более, погода к этому располагала. Прошел ливень, и стало легко дышать. Июнь уже перевалил за половину. Невыносимо жаркие сухие две недели остались позади. Когда даже на исходе дня, солнце с огромной неохотой стекало за горизонт. Будто плыло не по небу, а по вязкой патоке. И грех было упустить возможность по редкой прохладе немного растрясти офисный и домашний жир.
Несмотря на то, что Док был по уши в проекте по созданию сайта для какой-то конторы, а я уже приготовился укокошить возлюбленную главного героя своего романа, мы решили, что пятница – отличный день для того, чтобы начать его на спортивной площадке и закончить в Джаз-баре. Тем более, нам было о чём поделиться друг с другом – со времени последней встречи минула уж пара недель.
– Над об-ла-ка-ми тополиный пух не ле-та-ет! – по слогам повторил я, глядя снизу вверх. – Или, может тебе это приснилось, Док? Или, как насчёт этого: когда ты возвращался из… кстати, ты так и не рассказал мне, куда летал. Так вот, когда ты возвращался из последней командировки и сидел в самолете, уткнувшись в иллюминатор, сосед добавил тебе в томатный сок трошки психоделической травы. Для поржать. Что-то навроде мексиканского шалфея. Или голубого лотоса. А может, это была гавайская роза? Такое происходит не только в кино. У тебя много врагов, Док?
Он помотал головой.
– Или, на обед, часом, не подавали сонную рыбу? Но я бы сделал ставку на корень мандрагоры. Что скажешь? Рядом с тополиным пухом парения одуванчиковых парашютов не наблюдалось?
Однако Док, стойкий оловянный старина «чтоб его Док!» всё так же молчал и загадочно улыбался.
Я махнул рукой и скривился от боли – такое ощущение, что в левое плечо прилетел кулак. Видимо, плохо разогрелся перед отжиманиями на брусьях.
– Вместо того чтобы впутывать меня в свою очередную бредовую теорию, лучше разотри сустав, – попросил я друга. – Не могу достать сзади.
– И не подумаю, дружище Мэйнкун, – возмущённо дёрнул он плечами, – выбери другую реальность, в которой ты чувствуешь себя на все сто.
– Опять ты за своё, Док. Пойми, я – не такой, как ты.
– Какой?
– Такой…
Я замялся, подбирая слова.
– Такой… просветлённый.
– Вспомни, Мэйни, как по весне, когда мы собирали у тебя книжный шкаф, чуть не лопнуло небо? – вдруг сменил он тему.
– Та ещё гроза была – ливень с градом и сумасшедшим ветром, – согласился я.
– Мы вышли на балкон и…
– А перед этим, вместо Мэрилин Монро, вставили в раму другой постер, – перебил его.
Док засмеялся:
– Как же, помню, помню. Кот, вальяжно развалившийся в кресле и раскуривающий трубку, в то время как официантка несёт ему поднос с пивом. Твой интерьер заиграл новыми красками.
– Ага, психоделическими.
Док присел возле меня – будто рядом россыпью веснушек беззвучно залпнул салют.
– Как по мне, не далее как вчера это было, Мэйнкун. Трудно забыть такой погодный катаклизм: выли сирены припаркованных авто, пронзая темноту вспышками фар. Сорванное с дерева сорочье гнездо сначала перекати-полем пронеслось вдоль детской площадки, а затем подпрыгнуло к макушке фонарного столба и скрылось в ночи. Только его и видели.
– Док, а ты тот ещё романтик оказывается, – я с удивлением посмотрел на друга. Но он будто и не слышал.
– А ветер… то не ветер был – ветрище! На все лады стенал.
Док протянул руку к моей ноге, приподнял за кед, отставил в сторону и одним движением расправил прижатую к земле золотую головку одуванчика.
– Словно опытный контрабасист, оттягивал и отпускал электрические провода-струны, – как ни в чём ни бывало, продолжил он. – Временами, ветер даже перекрывал саксофон Чета Бейкера. Сколько раз ты ставил в тот вечер его пластинку, Мэйни?
– Как я могу помнить, Док? Мы ведь сборку шкафа перемежали сухим красным.
– Было дело.
Мой приятель со счастливым выражением на лице заменил зубочистку на новую, не забыв при этом старую положить в спичечный коробок. Всё же, мне никогда не понять того, каким образом Док в простых вещах и действиях находит для себя позитив.
– И помнишь, дружище, – приближался он к главному, – когда в один из порывов с треском отломился сук от тополя возле дороги, ты качнулся. А потом открыл глаза и сказал, что тебе на несколько секунд почудилось, будто…
– … перепрыгнул на другую реальность, – закончил я. – Мне показалось, что время… сдвинулось.
– Или время продолжило свой бег, а сдвинулся ты?
– Не знаю. Я тебе не рассказывал, Док, но это было похоже на то, как словно на несколько секунд меня… выключили. Точнее, переключили на то, что находится за пределами квартиры, дома, планеты Земля. Как бы это дико не звучало, мне показалось, что иду по небу, аки посуху, и легко перепрыгиваю с одного облака на другое. И настроение такое, словно выиграл в лотерею. Или, что не сегодня-завтра сбудется давняя хотелка и я наконец-то обручу своё левое запястье с Гранд Сейко.
– Я тебя понимаю, Мэйнкун, – миру явились здоровенные, как в народе говорят, лошадиные зубы, которые не портили, а скорее подчёркивали искреннюю улыбку.
– Может, тебя в секту какую продать? – не сдержался я. – Блаженные – ценное приобретение для любой из них. Эх, Док, Док… Тебя когда-нибудь побьют за вечно довольную моську. Хотя, о чём это я? С тобой ведь уже случалось подобное.
– Всего лишь, ...
– … побочка. Помню, старина.
Я вздохнул, достал из рюкзака пару минералок, подал одну Доку. Чокнувшись, сделали по глотку.
– Так вот, в тот момент я знал, что физически присутствую на балконе. А странствует лишь сознание. Но даже тогда я чувствовал ритмическое биение. Но не сердца, а чего-то другого. Как будто внутри меня переливалась неведомая доселе энергия. Циркулировала по кругу, наподобие нашего городского Колеса обозрения. Однако это продолжалось недолго. Вскоре ураган стих, закончилась гроза. Мы вернулись в комнату и завалились спать. Такие дела…
***
Мы, молча, вновь приложились к воде.
– Знаешь, дружище, я обвиняю во всём вино, – вытирая губы, тоном заправского судьи подытожил я. – Заседание закрыто, приговор вынесен.
Как положено в таких случаях, рубанул воздух воображаемым молотком и… чёрт бы побрал – плечо!
– Так ты поможешь мне, Док?
Он помотал головой из стороны в сторону.
– Да-ни-при-чём-здесь-вино! – произнёс Док тоном учителя, который втолковывает нерадивому ученику прописные истины. – Ты сам это сделал. Сам переключился. Значит, способен. Железная рука разума не смогла в тот вечер дотянуться до твоего тихого, глубоко закопанного «я». Хочешь повторить.
Я с недоверием посмотрел на приятеля: тот не спрашивал – утверждал.
– Пить придётся?
– Можно обойтись без этого.
– Будешь ворожить дождь?
– Нет.
– Я не стану похожим на тебя? Одного оптимиста в нашей тесной компании за глаза хватает.
– Вечером в зеркале отразишься именно ты – субтильный курносый брюнет с причёской «набок» и начинающими седеть висками.
Я с сомнением посмотрел на друга.
– Мы с тобой не так долго знакомы. Может, ты и впрямь из секты какой. Глубоко законспирированной. И обихаживаешь меня для того, что использовать моё энергетическое «моджо» в собственных интересах. Загонишь шарики-ролики в другие лузы, а мне после этого ищи мозгоправа, чтобы вернуть всё обратно. Потом буду при встрече с тобой падать ниц и отбивать поклоны. Ещё и радоваться при этом.
– Насмешил, Мэйни. А может, я из Ордена рыжих? А может, мне тебя нужно бояться? У тебя такие глубокие познания в… специфических травках, ядах, что наводит на определённые мысли. Что, если ты меня ими незаметно потчуешь? Добавляешь в еду. Или чай. А шаманить мозги я могу. Тут ты прав на все сто, дружище. Только, если они компьютерные. И, вообще, мы уже год как угощаем друг друга пивом, что за недоверие?
Док демонстративно хлюпнул носом.
– Да, ладно, старина, это я так – последний глоток воздуха перед погружением в хрен знает что.
Я внимательно посмотрел на друга.
– Ведь тебе самому интересно, выйдет ли что-то путное из твоей затеи?
– Не без этого, – осклабился Док.
– Я так и знал. Если что пойдёт не так, завещаю свой любимый диван тебе.
– Договорились, Мэйнкун. Но сначала – четыре круга по стадиону. Завершим наш вечерний променад кардионагрузкой.
– Ладно, Док, хоть я и не в восторге от твоего предложения, – для порядка поворчал я. – Тебе-то конечно, хоть бы хны – вон лось какой здоровенный вымахал.
Он вскочил и протянул раскрытую пятерню.
– На бал приглашаешь? Тогда, вот тебе моя рука, – помятуя о больном плече, потянулся к нему правой, и… несколько кругов по стадиону… да в хорошей компании… да по скошенной траве, от которой исходил пьянящий аромат лета…
***
– Помнишь, Мэйни, как ты восторженно фонтанировал, когда рассказывал о своём путешествии на Средиземное море.
– Ещё бы, – улыбнулся я, – это была первая поездка на отдых за границу. Такие вещи не забываются. Навроде эйфории, когда увидел себя в списках зачисленных в универ. Или первого поцелуя. Её звали Кристи и если бы она не эмигрировала в Германию, кто знает…
– Ты движешься в правильном направлении, Мэйни. А теперь пришло время закрыть глаза и представить, что летишь в самолёте компании...
Док замялся.
– «Ай флай», – подсказал я и послушно сомкнул веки.
– «Ай флай», – повторил он. – И до момента, когда подадут трап и раскроется люк, осталась пара часов. Только специально не напрягайся, пытаясь вообразить полёт. Иначе, всё испортишь. Просто плыви по течению и жди, пока не станут появляться картинки.
– Что, вот так вот просто? А если люди увидят, как я исчезаю со всех радаров, не начнётся паника? Секунду назад стоял я, значит, сложив руки перед собой возле турника, никого не трогал и вроде как медитировал с закрытыми глазами. И вдруг случается оказия, и я с шипением растворяюсь в воздухе.
– Надо сказать, воображение у тебя зэр гут. Никуда ты не исчезнешь, приятель, только просветлишься.
И заржал, шельмец. Подцепил он меня, надо сказать, ловко на своё рыжее обаяние.
– А теперь, вернёмся к полёту, Мэйнкун. Сосредоточься, а потом расслабься. Ты летишь?
– Я лечу.
– Ты видишь, как солнце медленно сползает к краю белых облаков?
Я помотал головой:
– Нет. Солнца не видно. Просто светло. Пахнет едой и немного озоном.
– Дыши глубже. Надувайся, как рыба-шар, вдыхая аромат приключений. Тебе будет нужно много энергии, поэтому черпай и пригоршнями пей космос до тех пор, пока душа не запоёт. Затем представь, что внутри тебя наливается золотой энергетический шар. Как только он выйдет за границы твоего тела и вырвется наружу, далеко за пределы телесной оболочки, останется сделать последний шаг.
Я послушно вдыхал и выдыхал. Не знаю, сколько времени провел, будучи в состоянии рыбы, выброшенной морем на берег, пока не осознал, что не могу двинуть и пальцем. Впрочем, это не пугало.
Как и то, что с каждой фразой голос Дока слабел. Казалось, что моего друга сначала поместили в большой чемодан, потом закрыли замок, обмотали плёнкой багаж, поставили на ленточный аэропортный транспортер и особой ценности груз стал удаляться, удаляться, удаляться… Пока голос совсем не затих. И на смену ему пришло солнце. Точнее, солнечная река. Она текла в небе. Она была небом. Искрящаяся вода манила к себе, и я представил, что нахожусь рядом с волшебно-красивым водопадом в испанском Бургосе. Как будто не прошло и года с тех пор, как посетил страну басков.
Я встал с кресла, вышел в проход самолета и, расставив в стороны руки и ноги, подставил себя под изливающееся золото. Поток накрыл меня с головой, но я, подобно опытному сёрферу, лавировал в нем: перепрыгивал с одной волны на другую и носился наперегонки с бурунами; нырял в глубину и с хохотом, как пробка из-под шампанского, выстреливал наружу. Я потерял счет времени, пока не почувствовал, что кто-то зовет меня.
– Верти солнце, – донеслось издали. – Вращай солнце, Мэйни, – повторил Док уже ближе.
До меня не доходил смысл сказанного, пока не услышал:
– Как на Пасху, дружище.
И я завертел. Подобно юле, бушевавшая снаружи и внутри меня энергетическая река, стала закручиваться. Сначала медленно и узорно, а потом все быстрее и быстрее. Пока не превратилась в светящийся шар, который наливался золотом, и время от времени испускал длинные протуберанцы. Я мог залить сиянием самые черные дыры во Вселенной, но вместо этого открыл глаза.
– Это было невероятно, Док, – потрясенно прошептал я и посмотрел на друга. – Ты вверг меня в какое-то космическое наваждение, приятель. Я плыл по небу. Я был небом. Я был солнцем.
Тот с интересом уставился на меня.
– Значит, у тебя получилось?
– Ничего не вышло, если ты спрашиваешь про тополиный пух, летающий над облаками. Много всего странного, но только не это. Может потом, когда-нибудь, за кружечкой другой чая, расскажу о своем самом невероятном путешествии в место, где не рассудок, а сознание правит балом.
Я помотал головой, силясь вытряхнуть из себя круговерть.
– Так ты еще не закончил.
– Я не хочу взорваться изнутри. И отдать тебе свой любимый диван.
– У тебя сейчас энергии, как микробов на конце вот этой зубочистки.
Док вынул изо рта очередную сжёванную зубочистку и положил в спичечный коробок, к таким же истерзанным собратьям.
– Всего-то нужно – шагать по пространству вариантов и выбирать нужный.
– Ничего не выйдет, все потухло.
– Ну, тогда включи мир, раз все потухло.
Док усмехнулся. И тут до меня дошло: его голос, как и мой – единственные звуки, которые нарушали идеальную тишь.
– Что произошло во время моего отсутствия? – начал я и осёкся. Все действительно остановилось. Потухло.
Я оцепенело смотрел на огромный постер под названием: «Кто-то выключил мир» и не находил слов, которыми можно было описать открывшуюся фантасмагорическую картину.
Футболисты на площадке замерли в таких позах, будто земное притяжение – это не про них. Спортсмены, две девушки и парень в разных частях стадиона оторвали ноги от беговой дорожки, чтобы переступить, да так и застыли, потерявшие вмиг опору. Закатившиеся глаза ещё одной девушки, которая заложив руки за голову, висела на шведской стенке. А другая, с напряжённым лицом, поднимаясь по небольшому склону, готовилась впечатать розовый кроссовок в тропинку.
Но это было не всё. Изменился цвет травы – она стала фиолетово-синей. Цвета индиго. Допотопные качели, больше похожие на трубу с приваренными седёлками по краям, преобразились: металлическая перекладина обрела благородную патину и напоминала оружейный ствол, из чрева которого торчала головка снаряда – клюв стартующего в фиолетовую синь воробья.
Я подошел к брусьям и потрогал их – металл. Присел и провёл ладонью по траве – живая.
– Это что, Шоу Трумана?
– Мы не закончили, Мэйни, – донеслось со спины, – закрой глаза и лети дальше.
– Ты – не мой лечащий врач, Док. Я не обязан тебя слушать, – огрызнулся я, но все же зажмурился. В большей степени для того, чтобы вернуть привычный мир. Именно сейчас, на заре зарождения новых волнительных отношений с Анной, я не мог расстаться с прежней, не всегда тебя любящей и понимающей, но такой привычной планетой.
– Вам яблочный или томатный сок?
– Томатный, – на автомате ответил я.
Стюардесса взяла тетрапак, наполнила пластиковый стаканчик и протянула мне. Но я не торопился его брать. Потому, что чувствовал – лайнер, пассажиры, экипаж, да и вся окружающая действительность вибрируют. И от того, какой аккорд сейчас возьму, какую струну дёрну на воображаемом грифеле, зависят последующие события.
– Омммм, – пробасил я и ни капли не удивился тому, как по салону самолета поплыл… нет, не тополиный пух, а парашюты одуванчиков. Они парили вокруг людей, ластились, натыкались, как слепые котята на препятствия, и меняли траекторию полёта. Один из них зацепился за край стаканчика и к нему, словно стая голубей, ринулись остальные зонтики.
«Ты таки сделал это, сукин ты сын», – признал я, восхищённый талантом рыжего друга.
А потом сказал вслух. Пусть меня никто и не слышит:
– Почему бы и нет, босс. Омммм, мой странствующий в облаках тополиный пух, омммм…
Я перевёл взгляд на иллюминатор, убедился том, что Док – это воплощение магии и волшебства на Земле, и открыл глаза.
– Каждый сам себе маг и волшебник, – Док поднял с земли рюкзак, отряхнул и закинул мне на плечи, – А, вот верить в это или нет – дело каждого. Ты – смог. Ты, неверующий в себя Фома, смог! Над облаками тополиный пух, случайно, не пролетал, Мэйни?
Я ничего не ответил. Да этого и не нужно было. Думаю, нет никакой разницы – что находится там, над облаками. Стоит только пожелать. Шагай через множество вариантов собственной реальности и не сомневайся – тебе обязательно встретится искомый. Тот, в котором ты будешь с упоением и восторгом наблюдать за тем, как над облаками кружится, парит, летает тополиный пух.