Прозрачные круглые аквариумы стояли рядком на стене похожего на прозекторий строения и ждали.
И в каждом из них скрывалась отточенная, совершенная фраза, и нужно было каким-то невероятным, чудовищным усилием заставить прозвучать предыдущую чуть дольше, чем она звучала, чтобы успеть записать её продолжение.
И всякий раз, открывая глаза, чтобы сделать это, я видел перед собой маленькую белую чашку с вчерашним кофе, протягивал к ней больную, негнущуюся руку настолько, чтобы глотнуть этой жидкости и записать еще кусочек фразы, звучащий странным нездоровым мужским голосом, точнее, голосом странного мужчины-немужчины, безвестного человека – человека ли? – произносящего то, что мне почему-то обязательно предстояло записать.
Я думал, что делаю это для тебя.
Но стоило мне вспомнить и записать кусочек фразы, как он оказывался Небесным Котом, тем самым, который нарисовала когда-то корейская девочка и подарила мне, сказав голосом, каких я прежде никогда не слышал – так он был сверхъестественно нежен и звучен:
– Это твой Нефритовый Кот. Он всю жизнь будет охранять тебя. Всю, ты понимаешь? Небесный Кот.
Кот сидел в круглой, как пузатый прозрачный чайник, колбе. Вместо крышки над чайником торчали его изумленные уши и глаза, и кусочек хвоста, тоже не вместившегося полностью в колбу-аквариум, где, не обращая на него никакого внимания, плавала – очень медленно – маленькая золотая рыбка, похожая на ивовый листок, быть может, это она и была – неуловимая совершенная фраза?
Едва заметно шевелились тоненькие придонные травы.
Точно такие, какие видел я, когда сидели мы с тобой на черном камне у Петродворца, и у ног наших плескались воды Залива.
Позади нас были фонтаны, и золотой Самсон бесконечно разрывал могучими руками пасть льва, и его рельефные мышцы становились еще выпуклее под струями бившего в небо фонтана.
И люди всё шли вдоль невидимого нам пирса по одному, иногда – подвое, и на фоне бесконечного моря казались шеренгой узников.
Мне совсем не хотелось оказаться среди них.
Я перевел взгляд на покрытые черными водорослями камни – они то скрывались в воде, то выныривали над отхлынувшей неспешной волной. И это движение зачаровывало, так, что в какое-то мгновение показалось мне, что не берег и камни, а наш последний здесь день омывал, баюкал Залив, зная то, чего мы с тобой еще не знали.
А потом из-за поворота бухты, прикрытого от солнца остролистой веткой ивы, висевшей над морем, как бы между двух миров, – оттуда, из-за длинных черных листьев ивы приплыли черные уточки, одинаковые и изящные, и дружно поплыли вдоль черных водорослей к китайскому домику-таможне с игрушечным, почти игрушечным, маяком, возвышавшемся над высокой и густой – в небо! – листвой деревьев.
Был странный день. И, может, быть, его волшебную музыку хотел я записать для тебя?
Но, ведь, ты была рядом, и всё это тоже могла видеть – и золотого гиганта, разрывающего пасть золотому льву под струями хрустальных вод, и шеренгу неспешно двигающихся людей над морем, и маленьких черных, абсолютно черных уток, которых называли почему-то китайскими.
И играли в аллеях белобрысые мальчишки и их белокурые сверстницы, а по ту сторону пирса, где было много солнца, на желтом песчаном пляже, увлеченно обсуждая что-то нарисованное на песке, сидела плотным кружком черноголовая стайка корейских ребятишек.
Мы тоже присели на песок. Море было гладким сверкающим и бесконечным.
– А, ведь, когда-то здесь пляжа не было, – сказала ты, глядя на горизонт.
– Да, – сказал я. – Здесь были одни камни…
Вот тогда-то и получил я в подарок Небесного Кота...
Не Финский залив, Россия плескалась у наших ног. А мы, наслаждаясь этим, медленно плывущим сквозь нас днем, всё ещё тосковали по земле, которая казалась нам почему-то потерянной.
– Ты знаешь, – сказала ты как-то вечером. – Я перерыла ровно шесть тысяч фотографий. Я просмотрела их вдоль и поперек. Всё, что мы с тобой засняли в последнее время. Но никак не могу найти ту, на которой море и ветка остролистой ивы, и черные китайские уточки. Ты помнишь? А я ищу их…
Значит, ты тоже ищешь тот кадр, тот единственный миг из всего прожитого нами срока?
Мы даже думаем об одном. Мы так давно вместе. "Срослись плавниками…"
Где-то прозвучала отбивка какого-то часа.
Окна были еще серы, и солнца не было.
Санкт-Петербург