ПЯТИКЛАШКИ
Не так важно, чему учат в школе, а важно, как учат.
Макс Планк
В этот первый день был ещё один урок. Не успела отдышаться в учительской, прозвенел неугомонный звонок. Ему-то что, знай себе – назвякивает.
За дверью пятого класса - суета.. Высовывается в коридор рыжий чуб, и хитрые сощуренные глазки вглядываются по направлению к учительской.
За чубом мелькает девчоночья взъерошенная чёлка.
Сбоку проталкивается стриженый колючий ёжик. Раздаётся писк – и вся пирамида исчезает.
Дверь захлопывается, и такое впечатление, что трясётся, как живая.
Остановившись, Лина слышит пыхтенье, сопенье, возмущённые возгласы… После нервного напряжения в 11-м ей не страшны эти сорванцы. С улыбкой распахнула дверь.
Взлохмаченные драчуны мгновенно рассыпались, юркнув за свои парты. Лине Сергеевне при взгляде на раскрасневшиеся физиономии смешно. Но всё же нахмурилась, строгим взглядом оглядела всех. Притихли. Однако весь урок шёл так, словно под тонким слоем почвы бурлила кипящая внутри магма, готовая вот-вот вырваться наружу.
- А вы откуда приехали?
- А вам у нас нравится?
- Вы любите в лес ходить?
- А у вас дети есть?
- А как вы учились в школе?
Пятиклашки не умели ни сидеть спокойно, ни внимательно слушать. А заводилами были два переростка: бесшабашный рыжий непоседа и феноменальный лентяй Юрка Молков и второгодник Сашка Туберский, коренастый, с копной тёмных волос, самолюбивый, нахальный, страшно обидчивый и, к несчастью, злопамятный.
Ох, как наказала себя молодая учительница тем, что с первых же уроков дала им поблажку, разрешила поговорить. Они показались ей такими милыми. Хотела утвердить демократию – и перестаралась.
*************************
Из дневника Лины Сергеевны.
Получила письмо от Лилии Константиновны. Вспомнилась наша школа. Л.К. начинала с нас, как я сейчас с этих неугомонных пятиклашек, и тоже, наверное, часто расстраивалась, потому что мы тоже были не сахар. Но у неё хватало выдержки, она никогда не кричала, не оскорбляла детей, как физрук, которого мы за это ненавидели. И я, как бы ни было трудно, хочу быть, как она: не буду повышать голос до крика. Это ужасно и унизительно.
Возникает другая проблема: есть дети, которые не понимают нормального обращения, фактически не управляемы. Что с ними-то делать?!! Я не могу дать другим положенных знаний из-за таких, как Туберский, Молков, Неупокоев... Вот уж, действительно, фамилия соответствующая: спокойно не усидит, всё комментирует, всех критикует.
После уроков их оставляла, и беседовала, и убеждала… Бесполезно! Недавно директор был на уроке английского, они и его не испугались. Шумные, бойкие, грубые, нетерпеливые – и злишься на них, и смешно порою от их проделок!
УРОКИ. Часть 3
Звонок уже был.
Из-за двери 5 «б» выглядывает в коридор мелкий, коренастый Антюхин. Он видит, как открывается дверь учительской... Оборачивается, кричит в класс:
- Идёт! География! – и скрывается за дверью. Тишина в классе.
Шаги удаляются, затихая. Сёма снова высовывает курносый нос, смотрит вслед и радостно сообщает:
- Мимо!
Приближается новая гроза – Василий Данилович, вооружённый толстой указкой.
- Идёт! История! - Дверь в 5 «б» снова закрыта. Но шаги топают дальше.
- Мимо! – торжествующе объявляет Сёма, осматривая коридор.
Новое предположение:
- Инглиш!
Это уже попадание. Лина Сергеевна входит в класс.
Гуденье. В больших глазах Любы Ипановой – нескрываемое сожаление, в громком голосе – то же откровенное чувство. Как же ей не хочется заниматься!
- А мы думали, и вы мимо.
- А я думала, что вы встанете ровно и поздороваетесь нормально, - слышит Люба строгий ответ. – Good morning, children!
Валерка Пономарёв с трудом приподнимается за последней партой, недовольно кривит пухлые губы. Можно догадаться: опять не приготовил домашнего задания.
- Откройте тетради.
- Ух, молодец, - сам себя хвалит Кеша Подоксёнов: успел списать.
- Я дома забыл тетрадь, - бурчит Сашка Туберский.
- Ага, на пианино положил, - ехидничает его тёзка Костромин. Сашка показывает ему кулак.
Открывается дверь, пропуская раскрасневшуюся Шуру Перепёлкину, она мнётся у порога, бубнит:
- Можно войти?
- Скажи по-английски, - предлагает учительница.
- Можно войти по-английски? – повторяет вопрос опоздавшая. Лина Сергеевна округляет глаза, не может сдержать улыбку, да и некоторые в классе поняли, кричат:
- Курица, скажи это по-английски.
Шура вздыхает жалобно.
- May I come in? – подсказывает шёпотом хорошенькая Белочка, то есть Валя Белова. действительно чем-то похожая на этого шустрого зверька.
Но бесполезно: Шура только переминается с ноги на ногу. Лина Сергеевна обречённо машет рукой:
- Проходи. Опоздала-то почему? – Лучше бы этот вопрос не задавала! В ответ сыплются самые неожиданные предположения... Еле успокоились…
… Вопросы, ответы, чтение, перевод. Как всегда, Туберский ничего не знает и не делает – валяет дурака, кричит на весь класс:
- У Антюхина три макушки!
Сёмка возмущается:
- Он мне лысину чернилом измазал.
- Зато макушки пересчитал. Гордись, лапоть.
- Туберский, sit still, please!
Но ни английский, ни русский не действуют на шалопая. Вновь его наглый голос:
- Отберите у Антюхина любовную записку.
- Это не записка, – покраснев, прячет бумагу Сёма.
- А что это? – Лина Сергеевна отбирает скомканный листок.
- Это я самолёт нарисовал.
- Он на нём в Африку полетит.
- К обезьянам…
Ну как тут можно вести урок нормально?
- Туберский, останешься после звонка.
- Зачем это?
- Заниматься будем.
- Не буду. Не нужен мне ваш английский! - И на лице презрительная гримаса.
- Вот об этом и поговорим.
- Не останусь.
- Останешься.
- Так вы меня и видели. Не в первый раз, - бурчит упрямец.
Но после уроков учительница стоит в дверях. Не драться же, и Сашка садится в угол, упрямо отворачивается: дескать, кто кого пересидит. И не в таких переплётах бывали...
Девочки-дежурные моют пол, поглядывая с любопытством. Валюшка, добрая душа, советует:
- Плюньте вы, Лин Сергевна. На него все учителя жалуются, никакой управы нет, никакого сладу. Одно слово – нЕслух.
- Или по шее надавайте, - добавляет боевая да языкастая Люба Ипанова.
- Нельзя, - вздыхает учительница.
- Почему нельзя? Вон Николай Теймуразович ка-ак даст поджопник – и в угол на целый урок. А не поможет – в кабинет заведёт…
- Ну и что? Как заведёт, так и выведет, не боюсь я его, – не выдерживает наказанный.
- Мозги-то вправит, поди. Вылетишь как шёлковый, - ехидно смеётся Люба.
Девчонки ушли. Тетрадки проверены. Упрямый Сашка всё сидит в углу. От белёных кирпичей тепло.
Лина Сергеевна садится рядом, видит его заштопанную рубашку, старый пиджачок, грязь на шее и в ушах. Как давно он мылся? И куда родители смотрят?
А Сашкины родители в другой деревне, далеко. Здесь он на квартире. Умылся или нет - никого не волнует. Взгляд у мальчишки угрюмый, недоверчивый. А может, и вправду, не нужен ему английский, а нужны забота и ласка?
Она дотрагивается до плеча подростка, но тот, резко дёрнувшись, сбрасывает руку. Сердце укололо болью: может, дома у него что-то случилось, а ты со своими нотациями лезешь… И жалость, и чувство вины, что не может помочь, охватывает её – и от этого горько. Но сказать что-то надо.
- Саша, я помогу тебе...
- Видал я такую помощь… - Он вдруг вскакивает и, подхватив замызганный портфель, почти бежит, исчезая за дверью. Разве остановишь?
А и не надо останавливать. Узнай сначала, отчего он такой, а потом вмешивайся.
ПРОДОЛЖЕНИЕ НА
http://www.proza.ru/2017/07/21/1665