Рождественский сочельник в старину
Из собрания Петера Кристена Асбьёрнсена и Йоргена Му ( см также на этой страничке НОРВЕЖСКИЕ СКАЗКИ 1,2,3)перевод с норвежского Элеоноры Панкратовой
Ветер завывал среди верхушек старых кленов и лип за моими окнами, снег кружился вихрем по улицам. Мела метель, а небо было таким сумрачным, каким только и может быть декабрьское небо у нас в Кристиании. Мое настроение было таким же мрачным, как и это зимнее небо. Это был первый рождественский сочельник, который я намеревался провести вдали от домашнего очага. А случилось вот что. Послужив некоторое время офицером, я собирался вернуться к родителям и тем самым скрасить их одинокую старость, и конечно же, хотел появиться перед соседскими дамами в полном блеске и удали. Но брюшной тиф принудил меня лечь в больницу. Вышел я оттуда уже неделю назад и теперь пребывал в жалком состоянии выздоравливающего. Я написал отцу, чтобы он выслал за мной Буланку, да чтоб не забыли положить лапландский тулуп. Правда, письмо дойдет до него не раньше рождества, ну а уж в первый день нового года лошадь должна уже ждать меня. Все мои товарищи разъехались из города, а знакомого семейства, где бы я мог встретить праздник, у меня не было.
Две сестры, старые девы, у которых я снимал комнату, были милые и приветливые особы, с нежной заботой отнеслись ко мне во время всей моей болезни. Но для молодого человека общение с ними было несколько тягостно, уж очень они были старомодными. Все их помыслы были сосредоточены на прошлом, и как это часто бывает, когда они рассказывали истории о городе и его обитателях, от содержания их рассказов и наивного истолкования событий, восприятий, так и веяло этими давно ушедшими днями. Их наивным старомодным взглядам вполне соответствовал и дом, в котором жили эти дамы, можно сказать, что одно было в полнейшей гармонии с другим. Дом представлял собой одно из старинных зданий на Толлбодгатен с глубоко посажеными окнами, длинными мрачными переходами и лестницами, темными кладовыми и чердаками, где невольно приходят на ум мысли о всяких там троллях и привидениях, именно такой дом Мауритц Хансен 1 описал в своем рассказе «Старик в ушанке». Круг общения моих хозяек был весьма ограничен: помимо замужней сестры да парочки скучнейших дам, никто их не навещал. Единственным отрадным впечатлением бывал визит красивой девушки, племянницы сестер, а также их племянников со стороны брата – живых и веселых ребятишек, которые всегда просили меня рассказать какую-нибудь сказку или историю про гномов.
Пребывая в одиночестве или подавленном состоянии духа, я пытался развлечься тем, что наблюдал через окно за людьми, сновавшими среди снега и метели по улице, у них были сизые носы и прищуренные глаза. Особенно забавно было наблюдать за суетой и оживлением, царящими возле аптеки, дверь то и дело открывалась и закрывалась и входили служащие или крестьяне, приехавшие в город. Многие, выйдя из аптеки, останавливались, чтобы прочесть сигнатуру2 . Одним, видимо, удавалось разобрать латинские надписи, другие же после долгих напрасных попыток только качали головой, дело оказывалось им не под силу. Темнело, я уже не мог различать лиц прохожих, а разглядывал само здание напротив. С почерневшими темно-красным кирпичными стенами, остроконечными фронтонами3, башенками с флюгерами и окнами со свинцовыми рамами, здание представляло собой памятник архитектуры времен Кристиана четвертого. Многое изменилось, только лебедь оставался неизменно на своем месте с золотым кольцом на шее, в сапогах со шпорами с расправленными крыльями, как будто собрался взлететь. Только я было углубился в размышления о птицах, живущих в неволе, как до меня из соседней комнаты донесся шум и детский смех, а затем раздался слабый стук в дверь.
В ответ на мое «Войдите» в комнату торжественно вступила старшая из хозяек Йомфру Мете, сделав старомодный книксен4, спросила меня о моем самочувствии и, рассыпаясь в любезностях, пригласила оказать им честь провести рождественский сочельник сними. «Отнюдь не следует вам, любезный господин
___________
1 Мауритц Хансен – датский писатель (1794-1842 гг).
2 Сигнатура – копия рецепта
3 Фронтон – часть здания
4 Книксен или реверанс – вежливый, изящный поклон с приседанием
лейтенант, сидеть здесь в одиночестве и потемках», – и тут же добавила. – Может быть, вам прямо сейчас присоединиться к нам. Приехали матушка Скау мои маленькие племянницы, может быть, их общество хоть немного развлечет вас. Я знаю, вы так любите детей».
В гостиной, куда я вошел, в большом проеме угольной печи полыхал огонь и причудливые отсветы яркого пламени пронизывали ее всю. Комната была очень вытянутой, со старинной мебелью: обтянутыми юфьтью5 креслами с высокими спинками и одним из тех канапе, которые рассчитаны на особ в кринолине. Женщина, сидящая на таком диване, напоминает аиста, стоящего на одной ноге. Стены комнаты были украшены масляной живописью, преимущественно портретами дам с застывшими лицами и напудренными прическами, а также представителей славного рода Ольдеборгов и других доблестных персон в панцирях, броне и красных мундирах.
– Простите, великодушно, господин лейтенант, что мы еще не зажигали свечей, – произнесла йомфру Сессиле, младшая из сестер, которую обычно называли милочка-Сессилочка, выйдя ко мне навстречу и сделав подобно своей сестре книксен. – Дети так любят сидеть в сумерках, да и матушка Скау охоча до бесед в полумраке у печки.
– Да, люблю поговорить о том, о сем, да и ты сама не против поболтать за шитьем, так что мы обе в этом грешны, – отозвалась страдающая удушьем дама, которую все величали матушкой Скау. – Ну что же, добрый вечер, батюшка! Проходите, усаживайтесь и рассказывайте мне, как у вас обстоят дела. Сдается мне, вы порядком исхудали, – сказала она, гордясь своей дородностью.
Я поведал ей о своей болезни, а в ответ вынужден был выслушать очень длинную и подробнейшую историю о ее собственном ревматизме и астматических приступах. К счастью, ее прервали дети, с гомоном прибежавшие из кухни, где они навестили старую добрую служанку Стине.
– Тетушка, ты знаешь, что говорит Стине? – закричал один из детей, юркий, кареглазый малыш. Она говорит, чтобы я пошел вечером на чердак и отнес гному рождественской каши. Но я не хочу туда идти. Я боюсь гнома!
– Вот глупости. Она говорит это для того, чтобы подзадорить других, она сама
_______
5 Юфьть – особый сорт кожи.
боится идти на чердак в потемках, потому что ее как-то раз и напугал гном, – сказала йомфру Мете. – Ну, дети, разве вы не хотите поздороваться с господином лейтенантом?
– А, так это вы, господин лейтенант, мы вас не узнали, вы такой бледный, – закричали хором дети, столпившись вокруг меня. – Расскажите нам, пожалуйста, что-нибудь интересное, мы так давно не слышали ваших историй! Ну, пожалуйста, расскажите о Мальчике-Блинчике и собаке Рыжике!
Что ж, рассказал я им о Мальчике-Блинчике и собаке Рыжике, а в довершение попотчевал их историями о Гноме из Пекарни и Гноме из Кладовки. Любили они воровать друг у друга сено и однажды, встретившись, когда каждый нес на спине по охапке, так разодрались в пух и прах, что оба навсегда исчезли в облаке сухих травинок и пыли, поднявшихся от сена. Потом рассказал о гноме из Хессельберга, который так дразнил цепного пса, что хозяин рассердился, отшвырнул гнома, и тот кубарем покатился по пологому въезду в амбар. Дети смеялись и хлопали в ладоши.
– Так тебе и надо, противный гном, – говорили они и требовали новых историй.
– Ну нет, вы уж совсем замучили господина лейтенанта, детки, а теперь пусть уж тетушка Метте расскажет историю.
– Да, да, тетушка Метте, расскажи, – закричали все разом.
– Ума не приложу, что вам рассказать, – отвечала тетушка Мете. – Но раз уж речь зашла о гномах, расскажу и я об одном гноме. Наверняка, вы помните старую Кари Гаустал, которая была у нас тут в услужении, пекла плоский хлеб6 и блинчики, она знала столько удивительных историй.
– Помним, помним, – закричали дети.
– Ну так вот, Кари рассказывала, как много-много лет назад она служила в сиротском приюте. В этой части города было еще более тоскливо, одиноко, чем теперь, а сам сиротский приют был в темном и мрачном здании. Кари поступила туда в услужение в качестве кухарки, а девушка она была трудолюбивая и расторопная. И вот однажды ночью ей предстояло варить пиво, а другие служанки предупредили ее: «Слишком рано не начинай, прежде чем пробьет два часа, до солода не дотрагивайся.
_________
6 Плоский хлеб – особый вид очень тонкого хлеба, напоминает лепешку, норвежское национальное блюдо.
– А почему это? – спросила она.
– Тут у нас гном живет, и пока он не угомонится, а это будет никак не раньше двух, ты к солоду не прикасайся, а то он ни за что не даст тебе пиво варить.
– Да наплевать мне на это, – сказала Кари, которая, как говорится, была остра на язык, – мне от него ничего не нужно, а коли явится, то поговорю с ним о том, о сем, да и выставлю его за дверь.
Другие служанки еще раз советовали остерегаться гнома, но она поступила по-своему. Когда на часах было начало второго, Кари встала с постели, сложила дрова под бродильным чаном и в чан засыпала солод. Но огонь под чаном никак не разгорался, казалось, что кто-то разбрасывает головешки из-под чана, и как это происходило, совершенно непонятно. Несколько раз она снова и снова собирала головешки, но солод никак не доходил. Наконец, это ей настолько надоело, что схватила она горящую головешку, потыкала ею туда-сюда, а потом как размахнется да закричит:
– А ну-ка, живо убирайся туда, откуда пришел! Не думай, что я боюсь тебя!
–Тьфу, чтоб тебя, – раздался голос из одного из темных углов. – Я забрал из этой усадьбы семь душ, думал, что и восьмую прихвачу.
– С тех пор уже никто и никогда не встречал гнома в Сиротском приюте, – добавила Кари Гаусдал.
«Ой, мне стало страшно, лучше вы, господин лейтенант, расскажите мне что-нибудь, – попросил один малыш. – Когда вы рассказываете, мне никогда не бывает страшно. Ваши истории всегда и более веселые». А другой малыш тут же добавил, чтобы я рассказал сказку, и чтобы была она непременно о гноме, который плясал халлинг7 с девушкой. Эту историю мне как раз меньше всего хотелось рассказывать, потому что там необходимо петь. Но они так меня упрашивали, что я уже начал было своим хриплым, срывающимся голосом напевать мелодия халлинга, без которой эта сказка была не сказка, когда в комнату вошла красивая девушка, племянница сестер – к радости детей и к моему облегчению.
«Ну что ж, дети, я расскажу вам эту историю, если вы попросите кузину Лизе напеть для вас мелодию, – сказал я, как только девушка заняла свое место в гостиной. – А вы сами станцуете халлинг, не правда ли?» Малыши облепили кузину. Она обещала напеть мелодию, и я начал рассказывать:
_______
7 Халлинг – норвежский народный танец.
«Я не знаю, где точно это произошло, но, кажется, почти уверен, что в Халлингдале8. Одна девушка должна была отнести гному кашу, сваренную на сливках. Сдается мне, это было просто вечером в какой-то из четвергов или в сочельник, впрочем точно не помню. И вот решила эта девушка, что ни к чему давать гному такую хорошую еду, съела сама сливочную кашу, вдобавок выпив растопленное в ней масло, и пошла в амбар с простой овсяной кашей, залитой кислым молоком, выплеснула ее в корыто и сказала: «Вот тебе твое пойло, уродец!» Но не успела она произнести эти слова, как тут же откуда-то выскочил гном, подхватил девушку за руки и так закружил в танце, что под конец она упала без сил. Утром ее едва живую нашли в амбаре люди. Танцуя с девушкой, гном все время напевал», – тут йомфру Лизе запел партию гнома в ритме халлинга:
Затанцую, затанцую ту, что каши не дала.
гному каши не дала
Затанцую, затанцую ту, что каши не дала.
гному каши не дала.
Я отстукивал такт ногами, в то время как дети с шумом и гамом закружились в танце.
– Ох, дети, вы так шумите, всю гостиную перевернули вверх дном. У меня прямо голова загудела от вас, – посетовала матушка Скау. – Ну, давайте, угомонитесь хоть немного, а я вам расскажу несколько историй.
Когда в комнате наступила тишина, мадам Скау начала свою историю:
«Люди много рассказывают о гномах, хульдрах и тому подобной нечисти. Мне лично за мою долгую жизнь, хотя уж теперь дни мои сочтены, многого из них видеть не довелось, так что я считаю все это пустыми разговорами. А вот к примеру, старая Стине уверят, что однажды видела гнома. В те времена, когда я ходила к священнику, чтобы готовиться к конфирмации, она служила у моих родителей, а до этого была служанкой в доме старого шкипера, который к тому времени уже прочно осел на берегу. Жизнь в его доме была спокойной и размеренной. Никто к ним не приходил. Единственным развлечением шкипера была прогулка по набережной. Я прекрасно помню этого шкипера, он прохаживался в домашних туфлях, белом
_______
8 Халлингдал – долина в Центральной Норвегии
ночном колпаке, в широком блеклом сером пальто со стальными пуговицами. В доме все рано укладывались спать вот у них-то дома и жил гном. Однажды Стина вместе с кухаркой сидели в девичьей комнате и занимались всякими мелкими делами, что-то зашивали, что-то пришивали. Приближалось время сна, стрелки часов почти подошли к десяти. Дела с шитьем и штопаньем продвигались не так быстро, потому что то и дело заглядывал старый шкипер и отвлекал их. Тут Стина начала клевать носом, а за ней и кухарка, потому что в тот день была генеральная уборка и они встали рано. И вдруг они услышали страшный грохот на кухне, как будто кто-то брал одну тарелку за другой и швырял их о кухонный пол. Они направились в сторону кухни. Стина воскликнула: «Господи, спаси и помилуй, ведь это гном». Она так перепугалась, что не могла и шага сделать. Кухарка тоже перепугалась, но сумела перебороть себя и вышла на кухню. И что же они увидели: все до единой тарелки валяются на полу, хотя ни одна из них не разбита, у самой двери стоит гном в красной шапочке-колпачке и хохочет от души. Кухарке когда-то довелось слышать, что гном довольно-таки скор на переселение, коли попросишь его об этом да посулишь более спокойное место. И, подумав хорошенько, решила она над этим гномом подшутить. Вот возьми да и скажи она ему, голос у нее при этом слегка задрожал, что лучше бы ему пойти жить в дом на противоположной стороне улицы, к медных дел мастеру, там ему было бы удобней и спокойней. В том доме все укладываются спать уже в девять часов, каждый вечер. Ведь мастер со всеми своими подмастерьями и учениками поднимается в три утра, и все они дружно берутся за работу, стучат и гремят, да так целый день. И вот с того самого момента гном исчез из дома шкипера.
Ему очень понравилось в доме медника, хотя там все время стоял шум да грохот. Кроме того, говорят, что жена медника каждый четверг вечером приносила на чердак тарелку каши для гнома. Вот и не удивительно, что семейство медника разбогатело как раз в то время, когда к ним переселился гном. Стине рассказывала, что все заметили это. Но произошло ли это благодаря гному, этого я точно не могу сказать», – добавила матушка Скау, кряхтя и кашляя. История оказалась непомерно длинной для нее.
Взяв понюшку табака, старушка оживилась и продолжила:
« Мамочка моя была очень правдивой женщиной, и она как-то рассказала мне одну историю, случившуюся однажды здесь у нас в городе на рождество. Я уверена, что все именно так и было, как рассказывает она, потому что никогда ни единого лживого слова не вылетало из ее уст.
– Как хотелось бы услышать эту историю, мадам Скау, – попросил я. «Расскажи, расскажи, матушка Скау», – закричали дети.
Матушка Скау откашлялась и начала новую историю: «Когда моя мамочка была еще девочкой, то порой, бывало, захаживала в гости к одной вдове, погодите, как же ее звали? Мадам, да, мадам Эвенсен. Была она женщиной в расцвете лет. Но где она жила, на Мёллергате или в районе Лилле Кирксбакке, этого я точно сказать не могу. Итак, тогда, как и сегодня, был рождественский сочельник, вдова решила, что рано утром она отправится на праздничную службу в церковь. Была она прилежной прихожанкой, приготовила все заранее для кофе, чтобы на рассвете глотнуть горяченького да перехватить чего-нибудь, чтобы не идти совсем натощак. Когда она проснулась, то увидела, что луна во всю освещает комнату и отблески ее света отражаются на полу, но, взглянув на часы, обнаружила, что они стоят: стрелки показывали половину двенадцатого. Так что она понятия не имела, сколько проспала и который был час. Тогда она подошла к окну и посмотрела на церковь. Все окна в ней светились. Мадам разбудила служанку и велела побыстрее подать ей кофе, пока она будет одеваться и найдет псалтырь. Когда она, наконец, вышла из дома, на улице было тихо и безлюдно. Войдя в церковь, она села на свое обычное место и тут заметила, что все люди вокруг были какие-то странные, очень бледные, прямо как мертвецы. Хотя некоторых, как ей показалось, она встречала раньше, но никак не могла вспомнить, где именно. Когда на кафедру взошел священник, она поняла, что он явно не принадлежал к местному духовенству, она никогда не видела его ни в одной из городских церквей. Когда он начал проповедь, почудилось ей в нем что-то знакомое. Говорил он очень красиво, ему не нужно было откашливаться, прочищать горло, повышать голос, как это обычно делают другие священники во время столь ранней проповеди. В церкви стояла такая тишина, что, наверняка, можно было услышать, если бы на пол упала булавка, ей вдруг стало страшно от такой тишины. Когда все начали петь псалом, одна сидевшая рядом женщина наклонилась к вдове и прошептала ей прямо в ухо: «Расстегни пальто и уходи
отсюда, коли останешься здесь до конца, они убьют тебя. Ведь эта паства – мертвецы».
«Ой, ой, как страшно, матушка Скау!»– захныкал один из малышей и забрался на стул.
«Тише, детки, тише, ничего плохого не случится, слушайте дальше, – увещевала их матушка Скау. – Наша вдова напугалась не на шутку, когда услышала голос, и взглянула на сидящую рядом женщину. Она ее узнала, это была ее соседка, умершая много лет назад. Теперь, когда она оглядела церковь, она поняла, почему многие из присутствующих и сам священник показались ей знакомыми. Она видела этих людей, когда они были еще живы. Вдова замерла от ужаса. Она расстегнула пальто, как велела ей соседка, и направилась к выходу. И тут все прихожане вскочили и разом бросились за ней. Ноги у нее подкосились и она едва не упала. Добежав до ступенек при входе в церковь, она почувствовала, как несколько рук одновременно схватили ее за пальто. Она рванулась вперед, оставив пальто в руках мертвецов, и со всей мочи бросилась домой. Когда она добежала до дверей гостиной, то услышала, как пробило ровно час. Она была едва жива от страха. На утро люди нашли ее пальто на церковных ступеньках, оно было разодрано в клочья. Это пальто моей матери доводилось видеть несколько раз, так же, как и позднее, один из клочков. Пальто было ярко-красное, на заячьей подкладке, с оторочкой внизу, такие носили во времена моего детства. Теперь их редко встретишь, но порой некоторые пожилые дамы из центра Старого города приходят в них на рождественские праздники в церковь».
Дети, которые вначале с восторгом и замиранием сердца слушали рассказ матушки Скау, сказали, что больше уже не хотят слушать подобные страшные истории. Они расселись по стульям и канапе, многим казалось, что под столом кто-то сидит и может на них накинуться. Когда внесли свечи в старинных подсвечниках, мы увидели, что кое-кто из детей закинул ноги на стол. Благодаря ярко зажженным свечам, рождественскому пирогу, варенью, печенью, меду, все эти истории о привидениях и мертвецах улетучились и разговор перешел на реальные явления и житейские темы. Наконец, в довершение всего подали рисовую кашу и жареную грудинку, что окончательно направило мысли в сторону всего земного. Все сосредоточились на поглощении этой сытной пищи, а затем разошлись, пожелав друг другу счастливого рождества.
Как ни странно, но я пережил весьма беспокойную ночь. Уж и не знаю, то ли под влиянием всех этих историй, то ли в связи с обильной пищей, или из-за моей слабости после перенесенной болезни, а может быть, из-за всех этих причин сразу, только я метался в своей постели, и чудились мне всю ночь напролет какие-то привидения и духи, гномы и хульдры.
В конце концов я прямо по воздуху под звук бубенцов перелетел в церковь. Церковь была ярко освещена, и когда я вошел в нее, я понял, что это та самая церковь, которая находится у нас дома в долине. В ней собрались исключительно местные жители, в красных вязаных шапочках, солдаты в парадной амуниции и розовощекие крестьянские девушки в шалях. На кафедре стоял священник. Это был мой дедушка, который умер, когда я был еще маленьким мальчиком. На самой середине своей блестящей проповеди он вдруг неожиданно для всех перекувырнулся и оказался прямо посреди церкви, он был известен своей удалью, так что подол сутаны на мгновение оказался наверху, а воротник внизу. «Здесь похоронен наш пастор, а здесь – я, – проговорил он, шевеля круглой дыркой вместо рта, – а теперь давай спляшем с тобой спрингар10.
В то же мгновение вся паства бешено закружилась в диком танце, а ко мне подсел высокий и дородный детина, схватил меня за плечо и сказал: «А ну-ка, пошли с нами, парень!».
Я долго не мог понять, где я и что со мной, когда проснулся от того, что кто-то крепко ухватил меня за плечо. Это был явно уроженец моих родных мест, он был в красной вязаной шапке, натянутой на уши, в руках у него был лапландский тулуп, а его огромные глаза прямо-таки сверлили меня насквозь.
– Вижу, что тебе что-то снится, приятель, ты весь в поту, а спишь крепко, как медведь в берлоге. Счастливого рождества и божьего благословения желают тебе твой отец и родня из нашей долины. Вот письмо от господина нотариуса, а вот лапландский тулуп, а Буланка ждет на дворе.
– Господи помилуй, никак это ты, Тур? – Тур был отцовский управляющий, типичный представитель наших мест. – Господи, да как же ты сподобился попасть сюда? – закричал я радостно.
¬______
10 Спрингар – норвежский народный парный танец.
– Сейчас расскажу, как оно получилось, – ответил Тур. – Поначалу я был
с господином нотариусом в Несе, а тут он мне и говорит: «Тур, тут совсем близко от города, возьми-ка ты сани с Буланкой и езжай к лейтенанту, коли он уже здоров и хочет ехать домой, забери его с собой».
Когда мы выехали из города, уже рассвело, и дорога была прекрасной, Буланка бежала, проворно переставляя свои старые ноги, а уж рождественского сочельника подобно этому не было в моей жизни больше никогда.