Это было давно, лет двадцать назад. Я служил ещё тогда в Советской
армии. И не где-нибудь на периферии, а в центре Европы в Германии,
в той её части которая называлась ГДР. Берлинская стена ещё была не
рушима и Эрих Хонеккер белозубо улыбался из чёрно-белых экранов
допотопных «Рекордов», и «Изумрудов». Стояло жаркое лето 1989 года.
Наш особый батальон связи располагался где-то в центре Дрездена. Из
окон спальных кубриков были видны полуразрушенный костёл и трамвай-
ные столбы, между которыми, похожие на игрушечные, проскакивали
составы, когда из двух, когда из трёх вагонов.
Выйдя за ворота КПП и перейдя улицу, можно было наткнуться на ещё одни
железные ворота со звёздами, дивизионного полка связи. Со стороны
стадиона был низкий забор, наполовину каменный, наполовину деревянный,
а за ним, пустырь…Там, где кончалось поросшее неизвестной травой поле,
виднелась недостроенная, с десяток этажей, высотка.
В части, я особыми качествами не выделялся и как большинство механиков-
радиорелейщиков, раз в три дня заступал в суточные наряды, то по роте, то
по столовой. Иногда со мною происходили невероятные казусы. Очередной
мой наряд по столовой подходил к концу и тут меня вызывает к себе
начальник гарнизонной столовой прапорщик Малышев и просит помочь
убрать посуду со свадебного стола в ДОС-е и унести всё в офицерскую
столовую. (ДОС – это дом офицерского состава).
Я был конечно, рад стараться, в надежде перехватить лишний кусок колбасы,
или сыра. Но кода, я увидел белые шёлковые скатерти заставленные
грязными тарелками, настроения как-то поубавилось. Единственное, что я
нашёл из съестного в холодильнике, была нарезка шикарного свадебного
торта и две бутылки тёмного саксонского пива.
И тут, я что называется добрался до бесплатного… Торт был бисквитно-
кремовым с коньячной пропиткой. Но пиво оказалось слишком плотным и
горьким. Поэтому торта я съел два куска, а пиво выпил только одно.
Когда я с хозяйственной сумкой полной чисто-вымытых тарелок и шёлковых
штор вышел из подъезда, меня окрикнул сослуживец, Вовка Кравцов:
- Признавайся, Андрюха, что стибрил?
- Да ничего я Вова не тибрил, видишь посуду несу в столовую.
- А – а… Тогда живей, а то ужин скоро.
Я пулей проскочил мимо тучной Вовкиной фигуры. И только тут до меня
дошло, что я немного подшофе. В голове шумело, ноги заплетались.
А если прямо сейчас экстренное построение по тревоге? Нет, нет, нет,
я отмёл эти бредовые мысли. И неспешным шагом направился к столовой.
Солдатская и офицерская столовые находились в одном здании, слепленном
из дерева и проф-настила. Их отделяла друг от друга, лишь тонкая фанерная
перегородка. Я без труда нашёл кабинет с табличкой на двери, «Начальник
столовой», и молча передал хозяйственную сумку Александру Сергеевичу.
На этом, как я думал, моя эпопея закончилась… Но по прибытию в казарму,
я узнал, что все свободные от нарядов военнослужащие, должны пройти
3-х километровый марш-бросок, в ОЗК (общевойсковом защитном костюме),
на время. И тут мне стало дурно…
Немецкое солнце в тот год светило неимоверно зло, 25 градусов в тени.
В каптёрке нам выдали эти самые ненавистные костюмы химзащиты и
противогазы. Командир взвода лейтенант Зайченко приказал строиться
в колонну по двое, на улице. Затем, наш взвод - 15 душ, в линялых х/б
и пыльных кирзовых сапогах, неровным строем направился в сторону
стадиона. По бедру било сразу два подсумка, один противогазный,
другой с ОЗК. Стадион представлял из себя что-то типа школьного
двора, беговая дорожка, футбольные ворота, и полоса препятствий.
А у меня тем временем в животе началась «настоящая революция»,
жирный, сладкий торт никак не хотел мирно сосуществовать с пенным,
горьким пивом в одном желудке. Была дана команда надеть ОЗК и
противогазы. Я слышал её, как бы в полусне. Но всё -таки кое-как
напялил поверх гимнастёрки и сапог, комбинезон «Радость рыбака»,
(резиновый плащ, резиновые сапоги, и даже рукавицы резиновые).
И это всё в такую жарищу. Пробежав один круг, я почувствовал, что меня
сейчас стошнит прямо в противогаз. Перед глазами поплыли белые круги.
А до финишных 3-х километров, оставалось ещё целых пять кругов «ада».
И тут я, некрещённый и неверующий человек начал (про себя) просить Бога
о помощи. Что, если доберусь до финиша «живым», никогда не буду совать
в рот что попало. Потом моё сознание выключилось. Я не помню, как я
преодолел последний круг и упал на траву. Помню только, что когда я
снимал эту ненавистную «резиновую кожу» в ней что-то по лягушачьи
хлюпало, а капли стекали за воротник гимнастёрки. Вот так, с помощью
молитв и хорошего потоотделения, я избавился от хмеля в голове, и от
неминуемой физиологической катастрофы. И я, в тот день, впервые в жизни
задумался о возможном существовании Бога. И мне вдруг стало страшно…