Поздняя осень сорок первого, в гетто была самой тяжелой. Она , словно невыносимо длинная ночь тяжелой болезни ребёнка, длилась и длилась бесконечно.
Как в горячечном бреду, проплывали тягостные картины нескончаемого перехода из Сокирян, где большие ямы на сто человек, педантично вырытые по траурному маршруту каждые десять километров, неумолимо переполнялись больными, стариками и детьми.
Всеми, кто не выдержал очередного дневного перехода в направлении, так называемой, Транснистрии, в обширное пространство Винницкой области. Тех, кто прошёл этот этап, поджидали около двухсот гетто, разбросанных до самой Одесщины.
Как ненасытное чудище, дорога поглощала и поглощала колонны обездоленных из сотен местечек. Они незаметно уходили в небытие. Попросту исчезали.
Растворялись за горизонтом вместе с домами, нехитрым скарбом, скрипками, грустными и веселыми мелодиями, синагогами, хедерами ( хедер, школы при синагогах, ивр), праздниками и романтическими мечтами.
Там, у пыльной дороги, осталась где-то и моя бабушка Хана - мать отца, которую, кроме как на древних фотографиях, я никогда не видел. Прихватило сердце, не выдержавшее тревоги за маленьких несмышленных детей, ничего непонимавших и шедших в страшное, тёмное, безвыходное будущее. В огромную яму ее бросили ещё живой.
С первыми морозами, намертво сковавшими землю, пришли и очередные беды. Ретивые полицаи, не знавшие как ещё выслужиться перед новыми хозяевами, соорудили огромный ров. Неаккуратная яма на окраине гетто, поначалу, была большой мусоркой.
Но вот, первый раз, приехали немцы. Специальная эсэсовская команда 10-б айнзацгруппы, которая только и занималась, что уничтожением евреев. Вернее его организацией. Убивали , в основном, азартные ребята из Буковинского и Киевского куреней. Убивали с удовольствием. С глазницами, полными ненависти и мутного самогона. Все семьи в гетто попали в график уничтожения и каждые две недели должны были отдавать на расстрелы по одному человеку. Все равно, взрослому или ребенку.
Незаметно для детей и многих окружающих , один за другим, ушли в небытие все мужчины нашей семьи - прадед Аврум, дед Мендель, дядя Залман . Они уходили, якобы, по каким-то неотложным делам. Только раз появился человек из похоронной команды, первое время ещё присыпавшей окоченевшие трупы. Молча, он бросил в сторону бабушки Ривы пальто деда Менделя и тут же исчез.
Пришёл страшный черёд детей и женщин.
- Сначала, решила пойти на расстрел сама,- повторяла и повторяла свои рассказы бабушка,- Однако, вспомнив как тяжело умирали от голода дети, оставшиеся без родителей, передумала. Погибая от голода, многие дети невыносимо плакали,- вспоминала бабушка и продолжала рассказывать дальше.
- Твоя мама против того, чтобы все это говорить, да и тяжело вспоминать, но киндерлах тур вистн унд гиденькен ( Детки имеют право знать и помнить, идиш).
- Стыдно вспоминать, но в начале думала отдать на расстрел ее. Потом засомневалась. Клара уже взрослая, все сообразит и будет сильно бояться. А маленькая Цилечка понимала меньше. Ночи перед расстрелом не спала ни минуты и в тридцать один год стала совсем седой,- бабушка отпила воды и продолжила,
- Полицаи явились после обеда. Наглые, пьяные и злые. Все мои прежние расчёты рассеялись как дым. Крепко обняв детей, двинулась вместе с ними к той ужасной яме. Повернулась лицом к пулеметам, закрыла детям личики. Многие несчастные так и остались стоять повернутыми ко рву. Но я не хотела. Было страшно, чтобы дети смотрели на то, что там находилось.
- Сразу обратила внимание, что ствол пулемета был отвернут в сторону. Видимо, когда расстреливали накануне, проводя пулеметную очередь вдоль ряда людей, палачи остановились в тот момент, когда убийственное жерло достигло своего крайнего положения.
- Как только стали стрелять, прихватила детей и упала в яму. Рядом валились в ров убитые и раненые, которые страшно кричали. Но никто никого не добивал. Из гетто, плотно окруженного колючкой, все равно, никакого выхода не было.
- Вытащила детей из страшной ямы , когда уже стало темнеть. Выползли и вернулись обратно. А там? Там меня уже ожидал спасительный заказ.
- Вот. Возьми, Ривка, - незнакомый мужчина протянул целую буханку, невесть откуда взявшегося за колючкой, черствого хлеба. Ты же вернулась! Сходи, пожалуйста, завтра на расстрел вместо меня. Умоляю. У меня дети. Жена умерла. Только я один у них остался. Если не пойдёшь,- добавил он,- пойду к полициям и расскажу, что ты вернулась.
- Дело оказалось очень выгодным. Парнусым (люди, приносящие прибыль, идиш)- клиенты, вместо которых я шла на растрелы, не жалели ничего. Акции, как называли этот ужас пьяные молодые весёлые убийцы, мне пришлось испытать на себе не менее десятка раз.
Сразу же определяла , куда смотрит ствол пулемёта, и становилась в сторону, как можно дальше. Кошмары расстрелов закончились в конце декабря. Как только немцы получили по зубам от Красной Армии под Москвой, все прекратилось. Полицаи испуганно притихли. Многие со страху разбежались.
- Придет Сталин и всех повесит!,- кричали они с переляку ( от испуга, Укр), напиваясь до бесчувствия.
- Чтобы не говорили, но и немцы здорово переполошились. Уже после войны, мы узнали, что после разгрома под Москвой, гауляйтер Украины распустил курени оголтелых украинских фашистов. Часть убийц, для близира, даже в лагеря посадил. Включая самого главного - Бандеру.
Немцы, якобы, и знать ничего не знали и ведать не ведали, о массовых еврейских погромах и прочих безобразиях, которые творило местное население.
Большинство националистов фашисты устроили потом в свои эсэсовские зондеркоманды, прославившиеся, и в Треблинке, и в Хотыни, своей особой нечеловеческой жестокостью.
Сверхчеловеки из Германии , падали в обморок, видя как стреляют в живот беременным женщинам и разбивают об угол хат головы малым детям. Пусть навсегда будет проклята память тех улыбавшихся детоубийц и не найдут они покоя ни на земле, ни под землей,- завершала бабушка очередное повествование об ужасах сорок первого.
..........
С раннего детства мне пришлось привыкать, слыша как мама кричала во сне. Ко всему привыкаешь, особенно, если это повторяется еженощно.
- Один и тот же сон ! Тот самый! За мной гонятся немцы и полицаи. Хотят убить,- виновато улыбаясь, дрожа и стуча зубами по краю стакана с водой, оправдывалась мама, когда ее будили. После смерти отца, она очень переживала, что некому будет ее растолкать посреди ужасного сна.
Миллионами смертей жиды и негры, заставили называть себя евреями и афроамериканцами по всему. Расизм и антисемитизм в наши дни порицаются официальным общественным мнением, считаются неприемлемыми в любом приличном обществе.
Но гидра фашизма кажется бессмертной, впрочем, как и сам махровый человеческий эгоизм. Теперь, вместо слова Жид, которое летело вслед мне - ребенку, из подворотен маленького местечка на Украине, я слышу во многих странах змеиное шипение,- москаль, рашн, русский.
Украинская девушка - героиня очередного американского боевичка душевно рассказывает супергерою о богатстве своей духовной натуры и ее кардинальному отличию от всего грубого и некультурного российского.
Вместо жадных и опасных евреев-отравителей, любителей отведать свежей христианской кровушки, появились зловредные русские химики, изводившие шпионов с наркоманами в Солсбери и насытившие бездарных спортсменов сумасшедшими энергиями бесконечных допингов. Замогильные, хорошо проплаченные голоса изнывают от тревоги в миллиардах телевизоров, рассказывая о тайных лабораториях и гипербомбах.
Русская мафия и русские проститутки, русские хакеры, вскрывающие все компьютеры, русское пропагандистское телевидение и русское влияние на самые честные американские выборы! Какое исчадие Ада.
Бей русских, спасай цивилизацию. И бьют. Пока из фильма в фильм. От санкции к санкциям.
Осталось , только, на выбор, поприветствовать новый миропорядок. Хайль, Хай, Хай живе. Только, жить в результате будущего катаклизма, который стараются приблизить с таким упоением, будет, скорее всего, некому...