Вопросы на засыпку
В русской литературе есть прекрасное описание Москвы, сделанное с высоты птичьего полета. Мы уже ссылались на него. Прочитав "Собор Парижской Богоматери" Виктора Гюго, самый космический русский поэт, в то время (1834) еще учащийся Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, Михаил Лермонтов написал "Панораму Москвы". Он рассказал с любовью о Москве с высоты колокольни Ивана Великого.
Другие русские поэты и писатели восхваляли Рим, Париж, Лондон, Петербург. Карамзин в "Бедной Лизе" высказал свою ненависть к столице. (Более того, он проявил себя очень невнимательным человеком, отметив, что православные монахи коленопреклоненно молятся перед распятием, ведь это католическая культура, русские монахи молились иконам).
По мнению Пушкина, "перед новою столицей померкла старая Москва". Карамзин, живший еще до большого пожара в подлинной столице мира, в действительно архитектурно богатом городе, похожим на сказку, пришел в восторг от Парижа, в «Письмах русского путешественника» он цитирует Карла V, который говорил: «Lutetia non urbs, sed orbis» («Лютеция, то есть Париж, есть не город, а целый мир»). Юный Лермонтов выступил в защиту древней столицы.
Вообще, надо сказать, что мы, русские, не без влияния иностранцев, особенно с запада, привыкли отрицать свою самобытность, восторгаться иноземщиной и не видеть своего богатейшего и уникальнейшего культурного слоя. Тот же Карамзин в Париже увидел уникальную библиотеку русских рукописных книг, якобы подаренных Парижу царем Иваном. А может быть, это как раз та библиотека Ивана Грозного, которую до сих пор ищут?
У иностранцев, работающих в университетах, архивах и Академии Наук России было множество возможностей вывезти ценнейшие сокровища. Карамзин называет случаи встречи с книгами, украденными московскими профессорами в библиотеке университета. Более 100 лет в Академии господствовали исключительно иностранцы. «Повесть временных лет» и летописи знаменитого Нестора – это по сути довольно поздние переводы с иностранных языков, выданные за подлинные. А где оригиналы? Я только приблизился к этой теме и увидел, сколько фальши, откровенной лжи, грязно выполненной работы в русской истории. Имена, перед которыми я благоговел, на поверку оказались такими же фальсификаторами истории, как и их многочисленные западные коллеги.
Врал безбожно Николай Карамзин. Впрочем, у него есть страницы, где он очень откровенно говорит о своих врущих на исторические темы предшественниках. От лица Ломоносова и Татищева, как выяснилось, выступили иностранцы, с которыми эти ученые боролись, часть писем и рукописей исчезла бесследно, а ведь архивы были опечатаны и доставлены по величайшему указанию в царский дворец в день смерти великих ученых. Те, против кого они выступали, готовили их рукописи в печать. Архив Карамзина после его смерти исчез бесследно. На стороне фальсификаторов истории выступал многое годы и Александр Пушкин, только после работы в архивах по делам Пугачева и Петра Первого он изменил свое отношение к отечественной истории, а о трудах Татищева он заявил, что им верить нельзя.
Александр Пушкин не зря великий. Он коснулся некоторых вопросов мировой истории и намекнул на события, которые нас заставили забыть. К сожалению, не всё им завершено.
Он рассказал о борьбе за власть между силой и деньгами. Победили деньги.
Он рассказал о гигантской эпидемии в Европе, которую отнесли в глубокую древность.
Он высоко оценил тексты Корана.
Наконец, он сделал наброски к поэме о женщине, избранной римским папой. Нас сейчас убеждают, что такого быть не может. Мы бы поверили, если бы в официальной истории было поменьше противоречивых фактов.
Честными историками, на мой взгляд, выступают и Александр Радищев, и Александр Грибоедов, но их жизни оборвались трагически и слишком рано, поскольку они мешали врать.
Мы отвлеклись. В 30-е годы ХIХ века в России велись многочисленные литературные и общественные споры о Петербурге и Москве, Петербург – это всё, «каждый русский должен любить Петербург», а Москва – это «безмолвная гробница минувшего». Вот главная идея этого спора, и юный Лермонтов встал на защиту древней столицы в своем школьном сочинении. Он писал:
«Москва не безмолвная громада камней холодных, составленных в симметрическом порядке…, нет! у нее есть своя душа, своя жизнь. Как в древнем римском кладбище, каждый ее камень хранит надпись, начертанную временем и роком, надпись, для толпы непонятную, но богатую, обильную мыслями, чувством и вдохновением для ученого, патриота и поэта! Как у океана, у нее есть свой язык, язык сильный, звучный, святой, молитвенный!»
А далее, сравнивая звон московских колоколов с фантастической увертюрой Бетховена, Лермонтов говорит, что «бестелесные звуки принимают видимую форму, что духи неба и ада свиваются под облаками в один разнообразный, неизмеримый, быстро вертящийся хоровод!»
Ну, кто объяснит толково, почему он сравнивает камни Москвы с древним Римским кладбищем? Не потому ли, что он, отпрыск древнего дворянского рода, знал о прошлой истории больше, чем его современники?
Русские художники толпами отправились в Италию рисовать старину. А Лермонтов им подсказывал: вот, здесь, у вас под ногами древнее русское кладбище. И не одно. И называет их на территории Кремля, в Донском, Симоновом, Алексеевском монастырях, возле «воспитательного дома» Новодевичьего монастыря. Древние могилы в те времена были еще и в других монастырях, но поэт назвал только самые древние, связанные с возвышением Москвы до столицы Римской, то есть мировой Великой империи. Кроме того, в Донском и Симоновом монастыре были похоронены участники Куликовской битвы. Об этом уже было забыто, но даже если бы Лермонтов помнил и написал об этом, в текст бы жестоко втесалась цензура, которая вопреки русской пословице, топором вырубала не только написанное, но и авторов слишком откровенных посланий.
Итальянский Рим придуман, ведь было время, когда тот Рим уступал по роскоши и по влиянию и Флоренции, и Генуе, и Венеции, и Равенне. Его красивое прошлое исключительно на бумаге, но подкреплено строительством «под старину!»
А Москва хранила подлинную старину, потому Наполеон оставил свой Париж и рванул брать сперва имперскую казну в Египте, когда это не получилось, приказал обстрелять из пушек великие пирамиды и гигантского сфинкса, а потом, слегка передохнув, двинул шестисоттысячную армию из двенадцати языков против Москвы и России.
Он, Наполеон, которого нередко называют великим, пошел не на столицу государства, а на Москву как древнюю столицу мировой империи, отсюда он намеревался управлять всем миром. И об этих мечтах Лермонтов тоже написал в школьном сочинении, вспомнив о реке, текущей возле стен Кремля, и о Поклонной горе, «откуда Наполеон кинул первый взгляд на гибельный для него Кремль, откуда в первый раз он увидел его вещее пламя: этот грозный светоч, который озарил его торжество и его падение!»
Лермонтов сравнил Москву с океаном. Это куда серьезнее, чем сравнение Карла Пятого Парижа с миром, поскольку там просто сравнили с крупной величиной, с гигантской планетой без учета ее роли. А Лермонтов нашел очень конкретный, поистине космический образ. Океан вездесущ, он буквально во всем, от него поступает вода в наши жилища, мы дышим воздухом воздушного океана. Океан дал жизнь нашей планете, а Москва, как столица мира, перестав даже быть такой по существу, стремится коснуться всего, отреагировать на все происходящее в мире. Говоря о бестелесных звуках, которые принимают видимую форму и переплетаются вместе с духами неба и ада, Лермонтов косвенно напоминает, что Москва строилась как святой, священный город, как новый Иерусалим, а потому закономерный вывод, что Кремль – алтарь России, он должен возродиться «из пылающего своего праха».
Кстати, это не единственная у Лермонтова хвала Москве, в поэме "Сашка" несколько знаменитых строф посвящены ей. Помните?
Москва, Москва!.. люблю тебя как сын,
Как русский, - сильно, пламенно и нежно!
Люблю священный блеск твоих седин
И этот Кремль зубчатый, безмятежный.
Напрасно думал чуждый властелин
С тобой, столетним русским великаном,
Померяться главою и - обманом
Тебя низвергнуть. Тщетно поражал
Тебя пришлец: ты вздрогнул - он упал!
Вселенная замолкла... Величавый,
Один ты жив, наследник нашей славы.
Ты жив!.. И каждый камень твой -
Заветное преданье поколений.
Я не случайно привел эти строки. У меня такое ощущение, что Лермонтов помнил о древней истории и предназначении Москвы.
Москва - столетний русский великан - это, конечно, преуменьшение заслуг Москвы. За сто лет до Наполеона Москву перестали строить как столицу, перестали вкладывать в нее достойные ее статуса средства, поскольку Петр Первый перенес столицу на берега Невы. Но остается вопрос: «Почему Наполеон рвался в Москву, хотя столицей России уже сотню лет был Петербург?» Существует ведь традиция: взял столицу - владеешь всей страной. О каким обмане («обманом тебя низвергнуть») говорит Лермонтов? Вопросы остаются вне пределов официальной версии истории.
И еще вопрос: Почему Наполеон, которого до сих пор почитают как гения, приказал взорвать Кремль? Почему этот гений приказал взрывать памятники древнего Египта, а сфинкса обстреливать из артиллерии? А может, все гениальное ему просто приписали, когда переписывали историю? Из волка задним числом сделали ягненка? Впрочем, все это не имеет никакого отношения к нашей теме.
А говорим мы о Вавилонской башне, находясь наверху которой, может быть, мысленно, (у меня нет никаких доказательств, что Лермонтов когда-либо поднимался на колокольню Ивана Великого) юный поэт рассказывает о панораме столицы мира.
Понятно, что открытым текстом Лермонтов не мог сказать, что Вавилонская башня и колокольня Ивана Великого - это одно и тоже сооружение, но отпрыск древнейшего дворянского рода, он вполне мог слышать мнение о Москве как Вавилоне и о самом высоком сооружении на тот момент - колокольне Ивана Великого, для которой Романовы пытались изготовить самый большой в мире колокол. Но романовские исполнители уже не имели тех навыков, какими обладали древние русские мастера. И Царь-колокол навечно остался возле подножия Вавилонской башни, осколок держит его настолько прочно, что, кажется, никакая сила не способна поднять этот Колосс на высоту птичьего полета.
Только в русском языке есть понятие со своей колокольни. В других языках ничего подобного по образному составу нет, а по смыслу сколько угодно. Со своей колокольни - значит иметь собственное мнение, поступать по своему убеждению, действовать самостоятельно. Я пересмотрел много двуязычных словарей идиом, пословиц и поговорок, но нигде не встретил даже упоминание слова колокольня. А между тем в прошлом слово было популярным.
Ты что, с колокольни упал (свалился)? - спрашивали у того, кто не может понять, что происходит. Даль относит эту поговорку исключительно к семинаристам, которые во время обучения оказались оторванными от реалий жизни и не понимали многих простых вещей.
Ограда выше колокольни, то есть из-за шапок бояр царской короны не видно. А потом выражение стало иносказательным: за царя все делают его чиновники, царедворцы.
Церковь грабит да колокольню кроет - говорили о позолоченных церковных куполах.
В городе живет, а колокольне кланяется. Пословица появилась во времена возрастания негативного отношения к церкви. Образованный человек не должен демонстрировать подобострастное отношение к вере.
А вот загадка. Колокольня нова, колокольня бела, под маковкой черно, маковка золота. (Свеча).
Нынешним читателям приходится разъяснять значение, поскольку не все знают, что колокольня - это звонница, башня при церкви для подвески колоколов.
Кстати. Возле подножия Вавилонской башни до сегодняшнего дня стоит самый большой в мире колокол - Царь-колокол. В немецких лексиконах его называют колоссом. И это правильно, поскольку этот колосс когда-то и считался одним из семи чудес света, но после победы Реформации и раскола Великой империи из истории вытравили все, что связано с ролью Руси в процессе просвещения народов и объединения стран. А одно из семи чудес света до сих пор стоит. Как и Вавилонская башня, ставшая для реформаторов и участников раскола мировой империи символом самого раскола. Удивительно, но эта колокольня присутствует во многих справочниках, лексиконах и энциклопедиях Западной Европы, как и рассказ якобы о теории «Москва – Третий Рим».
Уточним. Вавилонская башня стала символом распада мировой империи. Похоже, что с этим символом связано и нашествие Наполеона на Россию. Судите сами. В романе Толстого "Война и мир" одна из глав начинается со слов, что двунадесять языков напали на Россию. А в немецком переводе говорится не о языках, а о двенадцати европейских народах, которых Наполеон привел в Россию. Символика несколько другая, хотя перевод для немцев готовил сам Лев Толстой. И Наполеон намеревался взорвать этот древний символ, да порох отсырел.
За 150 лет до этого Иван Грозный задумал взорвать стены Великого Новгорода. И взорвал, башни стоят до нынешних времен, а стен нет. Получается, что русские взрывники задолго до гения Наполеона сделали то, что ему не удалось.
Мне возразят, что все стены нынешнего Великого Новгорода восстановлены. Я знаю об этом, поскольку Иваном Грозным стены были взорваны в столичном городе империи Ярославле. Пройдите в Ярославле вдоль берега Волги: стен нет, только башни. А знаменитую библиотеку Ивана Грозного, похоже, надо искать в запасниках музеев Западной Европы. Карамзин ее видел там более 200 лет назад.