О РАБОТЕ И ЖИЗНИ.
Часть 2
ОБЗОР
Можно сказать, что начало семидесятых годов было пиковым в размахе работ по созданию ядерного ракетного двигателя в СССР. Сложилась кооперация предприятий, на которых шла разработка двигателя или велись исследовательские работы в помощь разработчикам, заканчивалось изготовление реактора и двигателя на заводе, строительство стендового комплекса на полигоне. Круг предприятий кооперации в основном охватывал ведущие НИИ и КБ трех Министерств: Министерства обороны, Министерства общего машиностроения, Министерства среднего машиностроения.
От Министерства обороны участвовали научные подразделения семипалатинского ядерного полигона, ряд военных НИИ. Военные занимались полигонным обеспечением испытаний, радиационной безопасностью и дозиметрическим контролем, эта работа у них была очень хорошо налажена при испытаниях ядерного оружия, и разработками по применению ядерного ракетного двигателя (ЯРД) и энергетических установок на базе ЯРД в военных целях.
Предприятия Минсредмаша, входившие в кооперацию, с середины 50-х годов вели разработку активной зоны реактора для ЯРД, проводили нейтронно-физические исследования материалов активной зоны, ядерного горючего для реактора, тугоплавких и жаропрочных конструкционных материалов, создавали и испытывали композиции материалов для изготовления тепловыделяющих элементов, высокотемпературной теплоизоляции, замедлителя, отражателя реактора. Эти работы велись в Курчатовском институте, Научно-исследовательском и конструкторском институте имени Доллежаля, г. Москва, Физико-энергетическом институте, г. Обнинск, Подольском научно-исследовательском технологическом институте, НИИ неорганических материалов, г. Москва.
Уникальная система управления нейтронным потоком (мощностью реактора) разрабатывалась и изготавливалась в НИИ приборостроения Минсредмаша. Отработка вариантов конструкции и элементов активной зоны реактора ЯРД в условиях воздействия интенсивного нейтронного потока и гамма-излучения, при высокой температуре и в среде водорода велась еще с конца 50-х годов на специально построенном реакторе РВД (реактор взрывного действия) на семипалатинском полигоне экспедицией Курчатовского института и НИИ тепловых процессов.
История этого реактора, ставшего поистине незаменимым инструментом для проведения исследовательских экспериментальных работ в области разработки отечественного ядерного ракетного двигателя такова. В 1953-55 годах по инициативе академика Курчатова И.В., работавшего тогда на семипалатинском полигоне, был разработан и построен в считанные месяцы специальный реактор взрывного действия для одного-единственного опыта по исследованию материалов, применяемых при разработке ядерного оружия, в котором он должен был разрушиться. Но, вопреки расчетам, в этом опыте реактор не разрушился и даже не пострадал благодаря значительному отрицательному температурному эффекту реактивности, то есть, чем сильнее реактор нагревался при взрывном повышении мощности, тем сильнее гасилась его мощность. Поэтому в реакторе РВД можно было безопасно, с точки зрения ядерной опасности, получать очень высокий нейтронный поток, который нужен был исследователям для воздействия нейтронов на испытываемые детали активной зоны ЯРД, но, правда, в течение короткого времени, пока реактор не успевал нагреться.
С 1957 года по 1964 год на реакторе РВД экспедицией Курчатовского института и НИИ тепловых процессов были испытаны сотни вариантов конструкций тепловыделяющих элементов из уран-карбидных композиций, высокотемпературной теплоизоляции, опорных решеток активной зоны, образцов материалов замедлителя, отражателя для реактора ЯРД. Получены экспериментальные данные, легшие в основу проектирования реактора ЯРД модели 11Б91. Через школу реактора РВД прошли будущие ведущие сотрудники и начальники экспедиции 20 НИИ тепловых процессов и экспедиции 10 Подольского научно-исследовательского технологического института, принявшей эстафету от экспедиции Курчатовского института: Зайцев, Демянко, Федотов, Порываев, Соболев (НИИТП), Могильный, Грознов, Лавреников, Могилатов, Ивлев, Чайковский и др. (ПНИТИ).
Ряд молодых специалистов 1971-73 годов набора в экспедицию 20 проходили в начале 70-х годов стажировку в Физико-энергетическом институте – кузнице кадров инженеров-физиков. Выпускники МИФИ Мягченко, Сухановский, Шаповалов, Шараментов, Портяной, Шапша, Лучаков учились опыту эксплуатации ядерных объектов, каким должен был стать строящийся на полигоне стендовый комплекс «Байкал-1» для натурных испытаний ЯРД. Ребята участвовали в исследовательских работах на физических и критических стендах ФЭИ, где измерялись нейтронно-физические характеристики опытных образцов активной зоны реактора ЯРД модели 11Б91.
Подольский научно-исследовательский технологический институт был головным по разработке и изготовлению самого главного узла реактора ЯРД – тепловыделяющих сборок с тепловыделяющими элементами из уран-карбидной композиции, и высокотемпературной теплоизоляцией, окружающей топливные элементы и предохраняющей корпусные и конструкционные детали реактора от воздействия высокой температуры. Для экспериментальной отработки образцов топливных элементов и карбидных теплоизоляционных материалов ПНИТИ нужен был ядерный стенд. Таковыми стали в конце 60-х – начале 70-х годов реакторы разработки института им. Доллежаля на семипалатинском полигоне: упомянутый выше реактор РВД и специально смонтированный на площадке 10 полигона реактор ИВГ (исследовательский, высокотемпературный, с газовым теплоносителем), который вступил в действие в начале 70-х годов.
Для строительства стенда с реактором ИВГ, эксплуатации реакторов РВД и ИВГ в 1965 году в ПНИТИ была организована экспедиция 10, которая в 1969 году была объединена с экспедицией Курчатовского института на РВД. К 1973 году, когда я приехал на полигон, Объединенная экспедиция 10 уже представляла собой солидное предприятие с трехэтажным зданием управления, небольшим заводом по производству азота, станцией перелива и хранения жидкого водорода, расположенными на южной окраине базового городка полигона. Она располагала двумя ядерными объектами, размещавшимися на площадках Ш и 10 полигона – реакторами РВД и ИВГ. Все руководство и ведущие специалисты Объединённой экспедиции 10 были из Подольского научно-исследовательского технологического института и Курчатовского института.
На реакторе РВД, как в «своеобразной ядерной печке» шла интенсивная отработка топливных элементов для ядерных двигателей, на площадке 10 заканчивались монтажные и наладочные работы по вводу в эксплуатацию реактора ИВГ, в котором предполагалась натурная отработка узлов активной зоны реактора ЯРД модели 11Б91. Директором Объединённой экспедиции 10 был Могильный И.А., руководителями исследовательских лабораторий Грознов – физика реакторов, Могилатов – теплофизика, методика испытаний, Лавреников – динамика и процессы управления. Основной контингент инженеров-специалистов в Объединённой экспедиции был из Томского политехнического института (ТПИ), МИФИ, МАИ, МВТУ. Среди них были и мои знакомые из МАИ выпуска 1972 года: Уренский, Пивоваров, Мануйленко, Сысоев, Острянская. Народ в Объединённой экспедиции был в основном молодой, инженеры, рабочие возрастом до 30-35 лет; начальники – до 40-45 лет.
На предприятиях Министерства общего машиностроения, вовлеченных в программу разработки и изготовления ЯРД модели 11Б91, НИИ тепловых процессов, КБ химавтоматики, КБ энергомашиностроения, НИИ химии и механики, шла разработка документации, изготовление и испытания не реакторных (а в НИИ тепловых процессов и реакторных) узлов ядерного ракетного двигателя, ракетного блока и стендов для их испытаний. К таковым относились турбонасосный агрегат жидкого водорода, сопло, система регулирования тяги двигателя, радиационная защита ракетного блока. В большинстве своем эти узлы и агрегаты разрабатывались и изготавливались в КБ химавтоматики, испытывались на водородном стенде НИИ химии и механики (г. Загорск). В КБ Энергомаш (г. Химки) разрабатывалась система выхлопа и утилизации радиоактивной выхлопной струи двигателя при наземных испытаниях.
Уже тогда было ясно, что наибольшую опасность для окружающей среды при наземных пусках ядерного ракетного двигателя будет представлять именно выхлоп, содержащий до 1% радионуклидов, образующихся в процессе деления ядер урана в реакторе при его работе на мощности. Разработчики топливных элементов стремились получить такие их покрытия, которые максимально задерживали бы выход радиоактивных продуктов деления урана из топливных элементов в поток водорода, но по расчетам физико-химических процессов выход продуктов деления в пределах до 1% был возможен. Утилизировать этот 1% радиоактивных йода, цезия, бария, кобальта, стронция, благородных газов и др., вынесенных выхлопной струей водорода из реактора, можно было, либо рассеяв облако выхлопа в атмосфере над малолюдными районами полигона, либо производя выхлоп через специальную систему фильтров, выдерживающих высокую температуру выхлопной струи водорода и способных задержать или аккумулировать радионуклиды из струи.
Одним из оригинальных проектов такой системы было предложение использовать в качестве фильтрующей и аккумулирующей радионуклиды системы выхлопа ЯРД горизонтальные горные штольни семипалатинского полигона, оставшиеся после подземных испытаний ядерных зарядов. Такие штольни длиной 500-1500 метров имелись в наличии в горном массиве Дегелен, и требовалось их только расконсервировать и экспериментально проверить на возможность аккумулирования большого объема водорода, содержащего продукты деления, просачивания его через толщу горы в атмосферу и очистку от продуктов деления урана в процессе фильтрации.
ПОЛИГОН
В конце мая 1973 года мне и другим молодым специалистам, распределенным в экспедицию 20 и находившимся в НИИ тепловых процессов, предложили поехать на лето на полигон к месту будущей основной работы. С нами, четырьмя молодыми специалистами, Осиповым, Дмитропавленко, Кузнецовым и мной, поехал Роберт Суринов, ведущий инженер из группы измерений, уже бывавший на полигоне. Из Москвы мы летели на ИЛ-18 рейсом Москва-Семипалатинск ночью часов пять. Из-за разницы во времени прилетели в Семипалатинск уже утром часов в 9 по местному времени.
Первое, что поразило меня, когда мы вышли из самолета, это сильная жара и сухость воздуха. Я чувствовал себя, как рыба, выброшенная из воды. До сих пор помню специфический запах степи, ударивший в нос, и жаркое дыхание ветра. В Казахстан я, по правде говоря, попал не впервые. Летом 1968 года я работал два месяца в студенческом строительном отряде в Целиноградской области, и теперь снова ощутил те же запахи казахстанской степи. Нас встречала в аэропорту машина УАЗик, и мы отправились в городок полигона. Проезжая через Семипалатинск мы с любопытством разглядывали город. Отличия от европейских городов и, в частности, от Москвы сразу же бросались в глаза. В городе было совсем мало зелени, доминировал серый, пыльный цвет, на земле почти не было травы. С неба без единого облачка светило яркое ослепительное солнце, от асфальта поднимался горячий струящийся воздух. Среди людей на улицах больше половины было с азиатской наружностью.
Мы заехали по пути в несколько магазинов, что-то купили, и выехали на трассу Семипалатинск – Конечная вдоль левого берега Иртыша. Ехать надо было 120 километров, дорога была асфальтирована только до поселка Чаган, промежуточного населенного пункта примерно на полпути к Конечной, так называлась железнодорожная станция в городке полигона. По дороге, изнывая от жары, взирали на унылый степной пейзаж. Взгляд радовался только тогда, когда дорога приближалась к берегу Иртыша. Река завораживала своей голубизной воды, шириной и стремительностью течения. Водитель и Суринов рассказывали о местности, о рыбалке, о новостях в экспедиции.
Часа через два подъехали к контрольно-пропускному пункту (КПП), где у нас проверили командировочные документы и пропустили на территорию полигона. Еще через полчаса мы въехали в городок. По первому впечатлению он напоминал оазис, зеленое пятно в серой пыльной степи. Удивлял строгий геометрический порядок улиц и ухоженность территории. Вдоль улиц рядами в арыках росли тополя, по арыкам струилась вода. Дома были однообразные – квартал трехэтажек, квартал четырехэтажек, далее в степь уходили кварталы современных, по меркам 60-х годов, пятиэтажек.
Мы проехали мимо помпезного, с колоннами и лепниной, здания управления полигона и подъехали к скромной двухэтажке, в которой размещалось управление экспедиции 20 и Дирекция строящегося предприятия. Эта строительная организация нашего Министерства вела строительные и монтажные работы на полигоне для экспедиции 20. Нас сразу же представили заместителю начальника экспедиции 20 Чернову Ю.С.. Он побеседовал с нами, представил другим сотрудникам экспедиции, работавшим в управлении, показал рабочие места и предложил до вечера поселиться в гостинице и отдохнуть, осмотреть город.
Гостиница-общежитие экспедиции 20 размещалась в новой пятиэтажке в микрорайоне из 3-х таких же пятиэтажек, построенных для проживания сотрудников экспедиции буквально за последний год и большей частью еще пустовавших. Мы поселились впятером в 3-х комнатной квартире. Суринов в отдельной комнате, мы, молодые специалисты, по двое в 2-х других комнатах. Гостиница была меблирована, на кухне была электрическая плита, горячая и холодная вода. Мы сразу же переоделись в летнее и отправились купаться на Иртыш и обедать в общественную городскую столовую. По пути ознакомились с содержанием магазинов. В промтоварных отделах было скудновато, зато в гастрономах поразило наличие дефицитных продуктов по тогдашним понятиям. Копченая и вареная колбаса нескольких сортов, сливочное масло, сгущенка, тушенка, венгерские и болгарские овощные консервы, мясо на прилавках, хорошие вина, все это лежало свободно, по доступным ценам. На улицах почти никого не было из-за жары.
Выйдя на берег Иртыша к пристани, осмотрели окрестности. Весь городок был построен в излучине реки на высоком берегу. Внизу была живописная пойма с несколькими протоками, островами, заросшими зеленью. Зона купания и отдыха была аккуратно оборудована. После купания, мало освежившего, мы еще побродили по городу. Смотреть, в общем-то, было нечего. Архитектура однообразная, строгая, улицы прямые, широкие и их было всего три вдоль берега Иртыша. Это был типичный военный городок, правда, довольно большой. Отдельные территории в городке были обнесены колючей проволокой с КПП и охраной, самое интересное, видимо, заключалось в них.
На другой день начались трудовые будни. Я был определен под начало ведущего инженера Соболева Бориса, который только что заканчивал строительство модельного стенда для исследования фильтрации водорода через дробленую горную породу. Работа относилась к разработке системы выхлопа ядерного ракетного двигателя с очисткой от радионуклидов путем фильтрации выхлопной струи через дробленую горную породу, а конкретно через «гору, встряхнутую подземным ядерным взрывом». Стенд был смонтирован на территории одного из управлений воинской части полигона, работа предполагалась совместной с военными. Главным механиком стенда был Татаренков Николай, прибористами Громов В. и Акимушкин В. из 20-й экспедиции.
Я окунулся в изучение технической документации на стенд, составление программ экспериментов, чтение технической литературы по этому вопросу. Необходимо отметить, что информационному обеспечению работ на полигоне уделялось большое внимание. Технические библиотеки, как у военных, так и в гражданских организациях в городке были обеспечены специальной и общетехнической литературой по высшему разряду. Денег на техническую литературу и периодику не жалели. Потом пошли эксперименты на стенде по фильтрации, обработка данных. Работа затягивала. Целью ее было измерение скорости фильтрации, определение зоны распространения фильтрующейся выхлопной струи, оценка взрывоопасности смешивающейся с воздухом водородной струи.
В ближайшие выходные дни после приезда мы убедились, что население городка в выходные увеличивается раза в полтора, за счет приезда рабочих и военнослужащих с площадок, расположенных на территории полигона. Работа на площадках была организована вахтовым методом. Работники уезжают на объекты в понедельник утром и возвращаются к семьям в пятницу вечером. Площадки располагались в 60-120 километрах от городка. Дороги на площадки в начале 70-х годов были еще грунтовыми. Но в условиях сухого климата в Казахстане грунтовые дороги позволяют ездить по ним почти как по асфальту, мешает только пыль, да в отдельных местах-солончаках они теряют качество на день-два после дождя. В выходные мы встретились со знакомыми однокурсниками из МАИ, Гайворонским, Пискуном, инженерами экспедиции 20, которые стажировались на объекте ИВГ Объединенной экспедиции. В этой же экспедиции нашлись знакомые ребята из МАИ, выпускники 1972 года, Уренский, Пивоваров, Сысоев, Острянская Таня.
Все выходные отмечали наш приезд и встречу. Там было принято отмечать подобные мероприятия в летний период на природе, либо в зоне отдыха на реке вблизи городка, либо с выездом на «рыбалку» в еще более живописные места на Иртыше. Рыба в Иртыше ловилась хорошо. Можно было поймать стерлядь, щуку, окуня и конечно плотву, там она называлась чебак. Мясо было в изобилии в городе. Что еще надо для пикника – уха, шашлык, хорошее вино. Так и проходило на полигоне лето 1973 года. Неделю работали, по вечерам мы, молодые ребята, гоняли в футбол, в выходные отправлялись «на рыбалку».
В один из дней на улицах городка замелькали гражданские лица, одетые очень специфически, в брезентовые сапоги и шляпы колониального типа. Старожилы предупредили: «Скоро будет землетрясение». И, действительно, через несколько дней утром, собираясь на работу, мы услышали по местному радио предупреждение жителям городка: «Рекомендуется к 9 часам утра закрепить падающие предметы в квартирах и выйти из домов на улицу». Конечно, мы к этому времени уже знали, что означает это предупреждение, на полигоне будет проведен очередной подземный ядерный взрыв на одной из площадок, а приехавшие люди в брезентовых сапогах и шляпах являлись специалистами по проведению взрыва и измерениям из Арзамаса-16. В 9 часов с несколькими минутами земля под ногами дрогнула, затем примерно с минуту было ощущение, будто стоишь на качающейся льдине. В помещении звенела посуда, шевелились незакрепленные предметы. Особенно сильные, пугающие ощущения испытывались на верхних этажах зданий. Вечером того же дня мы услышали сообщение по «Голосу Америки» о проведенном испытании ядерного оружия на Семипалатинском полигоне.
Из других ярких впечатлений этого лета была поездка на так называемое «опытное поле», площадку, где с 1949 года по 1962 год проводились наземные и воздушные испытания атомного оружия. Это «опытное поле» располагалось примерно в 80 километрах от городка, недалеко от площадки Ш, где размещался реактор РВД. В нашу экспедицию приехал высокий чин из Минобщемаша. Его решили провезти по всем достопримечательным местам полигона. Случайно в его сопровождение попал и я. Точнее не совсем случайно, основным экскурсоводом был Соболев Борис, мой непосредственный начальник, а одной из целей поездки было посещение объекта ПС-1, натурного аналога установки, на которой мы с Соболевым проводили эксперименты по фильтрации водорода. На ПС-1 такие эксперименты, правда, не с водородом, а с воздухом проводились на реальном объекте выхлопной системы, горизонтальной штольне 507 под горой, в которой 10 лет назад был проведен подземный ядерный взрыв.
Мы выехали из городка утром на УАЗике, взяв направление на площадку Ш. Через час достигли ее, осмотрели снаружи жилую и техническую зоны. Техническая зона с реактором РВД, разумеется, была окружена тройным забором из колючей проволоки с соответствующей охраной. Борис Соболев в 1958-64 годах работал в составе экспедиции на РВД по испытаниям образцов топливных элементов для ядерных ракетных двигателей. Поэтому он нам подробно, хотя и снаружи, показывал и рассказывал о сооружениях реакторного здания, о проведенной работе, о технологии проведения, о защите от радиации и прочее. Во время нашего посещения эксплуатацию реактора и эксперименты на нем проводила Объединенная экспедиция 10 ПНИТИ.
Площадка Ш располагалась в распадке между грядами невысоких пологих сопок, поросших колючей травой. Слой земли на склонах этих сопок едва достигал 10 сантиметров, глубже они были каменистыми. Местами камень или глина выступали наружу. Встречались солончаки, обширные участки глинистой поверхности с выступившим слоем грязно-белой соли. Такой полупустынный ландшафт тянулся на десятки километров. Лучшего места для такого «грязного дела», как ядерные испытания было не найти. Далее дорога через площадку Ш вела на синеющий отрогами горный массив Дегелен километрах в 100-120 от городка на запад.
Километров через 10 после площадки Ш вдоль дороги стали попадаться странные сооружения - мощные бетонные столбы в виде буквы «Г» высотой 15-20 метров. Основанием этого «гусака» служил бетонный бункер, «загогулины» у всех «гусаков» были обращены строго в одну сторону, туда, куда вела прямая дорога. Располагались они сначала через 2-3 километра, затем стали попадаться чаще. Соболев объяснил нам, что здесь размещались измерители давления ударной волны при наземном или воздушном ядерном взрыве. Местность за площадкой Ш заметно становилась более плоской, исчезли пологие сопки. Приблизительно через 15 километров местность перегородила изгородь из колючей проволоки, уходящая влево и вправо от дороги и теряющаяся вдали. Дорога проходила через калитку в стене колючей проволоки. Через нее мы въехали на так называемое «опытное поле», ровное как стол.
Вокруг стали попадаться полуразрушенные сооружения и гигантские воронки, некоторые заполненные водой. Сооружения представляли собой фрагменты разных строительных конструкций, домов, полуподземных бункеров, участки шоссейных и железных дорог с мостами. Мы вышли из машины возле одной из воронок диаметром метров 20 и глубиной метров 5. Прошло уже 10 лет после прекращения открытых ядерных взрывов и почти 25 лет с момента их начала, но земля еще хранила страшные раны от них на своей поверхности. Трава росла скудно, на краях воронок попадалась остекленевшая масса в виде шариков, разрушения сооружений были неестественного, не природного характера. Например, рельсы участка железной дороги были завернуты в невообразимые узлы. Некоторые сооружения выглядели целыми с одной стороны и развороченными с другой.
Так, продвигаясь по дороге от места к месту, привлекавшему наше внимание, мы подъехали к не самой большой воронке, уже заросшей травой. Возле нее на деревянном щите была надпись: «Здесь был проведен взрыв первой атомной бомбы в СССР 29 августа 1949г.» Мы постояли около этого ничем непримечательного места и двинулись дальше.
Соболев предложил осмотреть кладбище техники, подвергнутой воздействию наземных и воздушных ядерных взрывов. Мы свернули в сторону от основной дороги и, поехав с километр, увидели огороженную колючей проволокой территорию, на которой ржавела стащенная в одно место разная военная техника, автомашины, танки, пушки, самолеты, понтоны. Видимо, большая часть этой техники побывала недалеко от эпицентров ядерных взрывов, потому что разрушения выглядели чудовищно. У танков были неестественно вывернуты башни, наблюдались оплавления и потеки металла на одной из сторон, у самолетов было исковеркано или завернуто оперение, оплавлены фюзеляжи, машины и другая техника выглядели, как в фантастических фильмах. Вдобавок вся эта техника была изрядно пограблена мародерами, не ведавшими, видимо, что они берут. У нас, к сожалению, не было с собой показывающих дозиметров, и мы не знали насколько весь этот металл фонит, т.е. уровень ионизирующего излучения от него, но, что он должен фонить, в этом не было никакого сомнения, хоть уже и прошло более 11 лет после облучения этой техники. Несомненно, фон на «опытном поле» был повышенным, но неопасным, иначе эта зона была бы охраняемой. На полигоне у военных была очень квалифицированная и действенная служба радиационной безопасности.
Осмотрев этот своеобразный «музей под открытым небом», мы выехали за пределы «опытного поля», над которым или на котором в течение 13 лет с 1949 по 1962 год сверкало атомное пламя и поднимались зловещие «атомные грибы», и направились на площадку Г, расположенную в кольцевом горном массиве Дегелен километрах в 30-40 от «опытного поля». Этот массив из гор или высоких сопок, высотой до 1 км, находился на территории полигона и использовался для проведения подземных ядерных взрывов. Под выбранной отдельной горой делалась горизонтальная горная выработка (штольня) длиной 500-1000 м примерно до центральной оси горы. В конце штольни устанавливался ядерный заряд, штольня замуровывалась пробками из бетона, гравия. В специальных боксах устанавливалась испытываемая техника. Проводился взрыв. Гора из сплошного каменного монолита превращалась в «кучу щебня» с обрубленной вершиной, она проваливалась внутрь горы. После взрыва все образовавшиеся радионуклиды оставались в недрах горы; исключение составляли только благородные газы (криптон, ксенон), которые просачивались через трещины наружу в атмосферу, но время просачивания было достаточно велико, и за это время их радиоактивность спадала до приемлемых уровней.
Ландшафт и природный вид на Дегелене значительно отличался от окружающей полупустыни. Местами ландшафт даже напоминал виды в горах Южного Урала. Между склонами гор протекали ручьи, впадающие в небольшую речку, затем эта речка, выходя за пределы Дегелена, становилась летом пересыхающей. Ручьи и речка заросли высокой травой, камышами. На некоторых склонах гор росли деревья, деревья и кустарники росли и в пойме реки. Встречались скалистые склоны, но чаще горы были в виде крутых сопок. Говорили, что в этих горах водятся горные бараны – архары.
Поселок шахтеров и военных располагался в распадке между двух гор на берегу речки, где она образовала небольшое озеро. По одной из дорог, ведущих из поселка, мы подъехали к объекту 507, высокой безлесной горе-сопке высотой 865 метров под названием «Елена». Снаружи она казалась обычной крутоватой сопкой. У подножия была отсыпана щебнем ровная площадка у входа в устье штольни. На площадке располагалось оборудование стенда ПС-1: спарка из 2-х турбореактивных авиадвигателей, трубопроводы, ведущие в штольню, щит управления, фургон с измерительными приборами, еще какое-то оборудование, пара жилых вагончиков. Вверх по склону от площадки вела протоптанная тропинка. Осмотрев стенд, мы решили подняться на вершину «Елены».
Поднимаясь по тропинке, примерно с середины склона мы стали замечать камни разной величины, разбросанные по склону. Чем выше, тем больше попадалось камней. Складывалось впечатление, что они были как будто бы выброшены из жерла вулкана на вершине горы. Ближе к вершине стали попадаться трещины в каменистой структуре горы, разломы, провалы. Поднявшись наверх, мы увидели, что собственно вершины горы не было, был неглубокий, неправильной формы кратер диаметром метров 30, заполненный раздробленной горной породой. Там встречались камни мелкие, но были и целые скалы. Таков был эффект от проведенного 10 лет назад внутри «Елены» подземного ядерного взрыва.
Поверхность кратера и прилегающие склоны горы были размечены и утыканы вешками, на которых располагались пробоотборники и газоанализаторы, приборы стенда ПС-1. Суть эксперимента на этом стенде заключалась в следующем: авиадвигатели нагнетали через штольню в раздробленную центральную часть горы воздух с подмешанным газом (фреоном), имитируя выхлопную струю ядерного ракетного двигателя. Пробоотборники и газоанализаторы в кратере и на склонах горы реагировали на выход по трещинам фреона. По времени начала реагирования датчиков и концентрации фреона судили о фильтрующих свойствах раздробленной горной породы, о том, как она будет задерживать радионуклиды из выхлопной струи ядерного ракетного двигателя. На этом стенде работали инженеры-физики нашей экспедиции: Лучаков, Мешин, Мягченко, Сухановский; механики: Татаренков, Громов, Акимушкин. Руководителями работ были Соболев и Порываев. Работы на стенде велись только в теплое время года, с мая по октябрь. Место это было, как уверяли ребята, змеиное. В мае они встречали там на камнях змей десятками.
Осмотрев стенд ПС-1, мы решили возвращаться в городок или, как его все называли, «на берег», заехав еще на две площадки полигона, на Балапан, где проводились подземные ядерные взрывы по «американской технологии», и площадку 10, нашу, где шло строительство стендового комплекса для испытаний ядерных ракетных двигателей. На Балапан от Дегелена степная дорога вела вдоль русла речки. Километров через 15 от Дегелена, когда местность опять стала ровной, русло речки обозначалось только растущей осокой, да изредка встречавшимися небольшими озерцами. Большая часть ее уже в начале лета была пересохшей.
Через 30-40 километров езды по ровной, как стол, степи нам стали попадаться буровые вышки, это шло строительство скважин под будущие места проведения подземных ядерных взрывов. Вышки располагались на расстоянии 5-10 километров друг от друга. Мы насчитали по дороге 5-7 вышек, возле каждой стояло по 2-3 вагончика. К каждой вышке тянулась линия электропередачи от магистральной линии вдоль дороги. Изредка встречались в стороне от главной дороги, по которой мы ехали, сооружения из бетона, металла. Мы подъехали к одному такому сооружению. Это был, видимо, колпак подземного командного пункта или ракетной шахты, подвергшийся сейсмическому воздействию подземного ядерного взрыва. Оголовок скважины, в которой на глубине был проведен взрыв, мы обнаружили метрах в 100 от сооружения. Это был забетонированный бугорок с торчащими из него трубами, кабелями, металлическими конструкциями, огороженный забором из колючей проволоки. Взрыв был проведен, видимо, «чисто», так как вокруг не было никаких вздутий поверхности земли, трещин. Сам оголовок скважины тоже был целым, хоть и постаревшим от времени. Мы еще раз пожалели, что не взяли с собой показывающего дозиметра.
Сооружения, полуразрушенные временем и сейсмическими воздействиями подземных взрывов, стали попадаться чаще. Иногда это были фрагменты кирпичных или бетонных домов, внутри которых были металлоконструкции, трубопроводы, агрегаты. Дорога вела мимо странного фантастического сооружения. Оно представляло собой вертикальную цилиндрическую шахту на поверхности земли диаметром примерно 30 метров и глубиной 40-50 метров, стенки которой были выложены бетонными арочными плитами. На дне ее поблескивали лужи воды. Сверху по периметру шахты было сделано ограждение из арматуры высотой 1,5 метров, чтобы не упасть в нее. Мы постояли на краю этого циклопического отверстия в земле, этакого «колодца Вельзевула». Видимо, это тоже был объект для сейсмического воздействия.
Километров через 10 от этого колодца дорога привела нас на знаменитое «Атомное озеро». В 1963 году в целях обоснования народнохозяйственного использования ядерных взрывов был проведен наземный взрыв большой мощности в русле реки с целью образования искусственного озера. В результате взрыва образовалась воронка в земле диаметром метров 500 и глубиной 100 метров. Земляной вал из выброшенной породы вокруг нее был 10-15 метров высотой. Среди этой породы встречались каменные глыбы размером до 5 метров.
В ближайшие после взрыва годы воронка заполнилась водой, берега начали зарастать травой. В это озеро была занесена или запущена рыба. Радиологические исследования показали, что рыбу из этого озера можно есть, и мы, впоследствии, в 70-е, 80-е годы, не раз ее ели. Мы подъехали к воронке, поднялись пешком на вал, спустились к воде, искупались. Берега были очень крутыми, и купаться было неудобно. В нескольких местах на земляном валу были вертикальные шахты-скважины. Говорили, что из них брали образцы проб для исследования на радиоактивность. Эта воронка на «Балапане», пожалуй, самое большое из искусственных сооружений, виденных мной, причем для его сооружения потребовалось несколько секунд в 1963 году.
В 10-15 километрах от «воронки» находился центр площадки «Балапан», поселок военных и буровиков, типичный для любой площадки полигона. Там стояла пара трехэтажных зданий и бараки. В них размещались штаб воинской части, казарма, гостиница для офицеров, столовая, бараки для технических служб. Особенностью «Балапана» было то, что все здания стояли в исключительно ровной степи, вокруг не было ни бугорка. До «Берега», «столицы» полигона, отсюда было километров 100. Проехав 50 километров, мы выехали на трассу «Берег-площадка 10», самую оживленную по движению транспорта.
В это время на площадке 10 шла подготовка к вводу в эксплуатацию реактора ИВГ. Место расположения площадки было в пологой котловине между грядами низких каменистых сопок. Жилая и техническая зоны были на значительном удалении друг от друга, это диктовалось условиями радиационной безопасности. Первые испытания ядерного ракетного двигателя предполагалось провести с открытым выхлопом в атмосферу. При значительном выбросе радиоактивности в случае аварии, а авария не исключалась и впоследствии произошла, или при неблагоприятном изменении направления ветра во время длительных испытаний, радиоактивное облако не должно было достигать жилой зоны, куда на время испытаний эвакуировался весь персонал объекта, кроме дежурной смены.
Сама техзона была значительных размеров. Большинство сооружений в ней были подземного или полуподземного типа. Там размещались хранилища водорода, азота, воды, вентцентр, электроподстанция, реакторные помещения, хранилища радиоактивных отходов и облученного оборудования, помещения для аппаратуры и персонала и прочее. Над заглубленными реакторными помещениями и хранилищами облученного оборудования и блоков радиационной защиты ходил козловой кран для монтажа и демонтажа реактора ИВГ, реакторов и двигателей 11Б91, технологического оборудования рабочих мест и радиационной защиты вокруг и над реакторами. Все сооружения соединялись между собой подземными галереями-потернами для прохода персонала. Такая же потерна длиной около 2-х километров вела к выходу из техзоны до КПП. От КПП до жилзоны была проложена бетонная дорога. Жилую зону составляли две пятиэтажные гостиницы, двухэтажная столовая, множество бараков, котельная, гараж, сооружения инженерного обеспечения. В отличие от других площадок на 10 площадку был протянут с «Берега» водовод, так как испытания на объекте и проживание на площадке большого количества персонала требовали значительного количества воды.
Возвращались домой на «Берег» уже под вечер. В степи наткнулись на стаю дроф, больших степных, почти не летающих, птиц, размером с журавля. У Николая Татаренкова с собой было ружье, и он настрелял их штук восемь. Вечером эти трофеи жарили на ужин. Мясо дроф оказалось очень жестким и сильно пахло полынью, но под вино пошло.
В начале августа молодежь обеих экспедиций шумно отпраздновала свадьбу Валерия Гайворонского - молодого специалиста экспедиции 20 и лаборантки газового завода Объединённой экспедиции Ларисы Нужной. Свадьба была в ресторане «Иртыш», единственном и очень популярном заведении в городке.
Для меня горячее лето 1973 года заканчивалось неудачно. Почти весь август я провел в инфекционном отделении госпиталя, куда попал по подозрению в дизентерии на третий день после свадьбы Гайворонского. Диагноз правда не подтвердился, но, тем не менее, меня три недели держали в карантине для сдачи и подтверждения анализов. В городке и на площадках в это время действительно свирепствовала дизентерия.
Октябрь 2013 г.