Террикон

               

       Захарыча мучила бессонница, как часто бывает у пожилых людей, да к тому же одиноких. Разменяв шестой десяток,   год назад он схоронил жену, а дети с внуками жили   в соседней области.
       Уже  пять лет бывший забойщик шахты «Радуга», находился на заслуженном отдыхе.
       - Эхе-хе, - сказал  старик, после чего встал с кровати, сунул ноги в тапки,   и, прихватив с комода пачку «Беломора» со спичками, вышел, как был в майке и трусах, во двор своего дома.
       Он его построил, вернувшись с войны, на городской окраине, звавшейся Сокологоровка. Та сбегала несколькими улицами к Лугани,  которая огибала рыжий  старый террикон. Местную достопримечательность.
       Когда-то он зачал город, в котором жил Захарыч.
       Пацаном, вместе с друзьями, тогда еще просто Ваня, часто забирался на плоскую верхушку, откуда обозревал  волнами уходящий к горизонту Донецкий кряж, голубые балки и извилистую ленту  реки. Терявшуюся меж полями.
       Ночь августа была непередаваемо хороша. Высоко в небе мигали звезды, в палисаднике  трещали сверчки, пахло ночной фиалкой.
       Усевшись на вкопанную у веранды лавку, Захарыч чиркнул спичкой, закурил и, выдув вверх струйку  дыма, предался размышлениям.
       Что сделано в этой жизни, что будет  потом. Старики, как известно, склонны к философии.
       Затем  из полумрака  нарисовалась тень, в ладонь  ткнулась  холодным носом голова.   
       - И ты не спишь, Мурза,-  погладил ее  старик. - Тоже думаешь?
       Овчарка  вздохнула и легла рядом.
       Так, слушая ночь, они просидели с час, а потом  Захарыч  вернулся в дом. Накатила  дрема.
       Встал он на утренней заре, умылся под рукомойником во дворе, позавтракал и накормил  Мурзу. После  запер  дом  на замок, оба вышли за ворота.
       Окраина еще спала,  на траве блестела роса, алел край неба на востоке.
       Размашисто шагая (на ноги Захарыч пока не жаловался), он прошел по улице до поворота с сельповским магазином, где  свернул  на другую, ведшую в сторону  речной излучины.
       Спустя еще полчаса,  оставив за собой  последние дома, старик,  сопровождаемый четвероногим другом,  оказался у подножия одиноко стоявшего в степи террикона.
       В дни его детства тот казался более  высоким. Да и теперь был будь здоров.
       По вертикали метров пятьдесят до вершины, с  одной  пологой стороной, по которой когда-то вагонетка доставлял наверх породу. 
       Сразу за великаном, степь заканчивалась  неглубокой балкой, поросшей на опушке густыми кустами терна, вперемешку с гледом.
       - Теперь немного отдохнем, - сказал Захарыч, усаживаясь на  плоский кусок песчаника рядом с  терриконом.  Мурза  отдыхать не пожелал и на махах умчался в балку.
       Чуть позже,  старый шахтер начал подъем. Вверх по пологому склону. Тот был достаточно широким, когда-то здесь  проходила узкоколейка.
       На середине хозяина догнал брат меньший (они снова передохнули)  и Захарыч, вынув из кармана складной нож, несколько раз копнул им грунт. Тот оказался довольно рыхлым.
       - Пойдет, - щелкнув лезвием, сказал он Мурзе.
       Вторым заходом оба достигли вершины.
       Та   стала чуть шире (размером с хозяйский двор) во все стороны открывался чудесный вид. Как в далеком детстве.
       - Красота, - поцокал  Захарыч  языком, обозрев   раскинувшуюся внизу, тонущую в садах окраину, блестевшую под первыми лучами солнца Лугань  и туманные у горизонта дали. - Ты как мыслишь? -  покосился на овчарку.
       - Гаф-ф! - басовито ответила она. Типа одобряю.
       - Ну-ну, -  сказал старик, продолжив оглядывать панораму.
       Затем они вместе спустились вниз  и  направились по  выгоревшей траве  к балке.
       Она была обычной для тех мест:   полого уходящая вниз  долина, поросшая на слонах  матерыми дубами с ясенями, дикими грушами,   яблонями и рябинами. Меж них имелась молодая поросль. Земля в долине  была отменный чернозем, когда-то здесь местные сажали огороды.
       Пройдя по балке  метров сто вперед,  Захарыч  спугнул  фуркнувшего из-под куста шиповника фазана, за которым с лаем унесся Мурза  и остановился  у родника. Обложенного замшелыми камнями.
       Из  него  струилась прозрачная вода, а на поверхности плавали несколько уже золотых листьев.
       Старик присел рядом, выплеснул их на траву, а потом напился из ладони.
Вскоре,  тяжело сопя, появилась овчарка.   
       - Ну што? Поймал? - улыбнулся хозяин, после чего ткнул пальцем в родник. - Попей водички.
       Мурза подошел к камням, нюхнул их и  стал шумно лакать. 
       На обратном пути (время близилось к полудню), они  навестили   старинного приятеля  Захарыча, жившего  на соседней улице, рядом со школой.  Звали  его Петро, тот тоже в прошлом был фронтовик. Но годами чуть моложе.  Оба до пенсии работали на одной  и той же шахте. 
        - О! Вовремя зашел, - обрадовался Петро. - А я ночью выгнал самогон.  Давай примем по чарке, пока моя на базаре.
        Чуть позже оба сидели за дощатым столом в саду, где продегустировав продукт, закусили   домашним салом с житным хлебом. Мурзу угостили  горбушкой.
        - Чисто спирт, -  оценил Захарыч. - С чего брал?   
        - Грушевый.
        Усугублять не стали, приняв по второй закурили.
        - Вот ты скажи, Петро,  што мы сделали в жизни? - с минуту  помолчав, сказал Захарыч.
        - Ну как што? - пожал плечами  приятель. - Воевали, потом  рубали уголь в шахте.
        - А какая память о нас останется?
        - Да никакой. Помрем, отнесут на кладбище и забудут.
        - То-то и оно, - глубоко затянулся  Захарыч. - А надо, чтобы  была память.
        - Мало ли чего надо, - нахмурился Петро. - Ее на всех не хватит.
        - Ни скажи, - прищурился гость. -У меня есть предложение.
        -  Какое?
        -  Давай  засадим деревьями  террикон. Который  у Лугани.
        - Ты это серьезно? - выпучил глаза Петро. 
        -  Серьезней не бывает. 
        - Не, я не согласный, - отрицательно покрутил головой  тот. - Кому это надо? Да и здоровье не позволяет.
        -  Ну и  хрен с тобой, - встал   из-за стола гость.  - Пошли отсюда Мурза. И они покинули усадьбу.
        Следующим утром Захарыч, облачившись в старенькое х/б и  прихватив штыковую лопату, вместе с Мурзой отправился по тому же маршруту. День, как и все в этом августе, выдался погожим.
        На востоке  золотился край солнца, из степи доносило чабрецом, в балке за терриконом  на что-то жаловалась горлинка.
        Бросив Мурзе «гуляй» и  перекурив на песчаной плите,  Захарыч встал,  взял в руку лопату, а затем   поднялся на вершину террикона.
        Там, успокоив дыхание,  прошелся по ней, радуясь простору и, поплевав на ладони, стал копать у кромки  яму.
        Грунт был податливый и однородный,  дело спорилось. Завершив первую,   отсчитал пять шагов по дуге,   принялся за вторую.
        Когда  закончив ее, смахнув со лба пот, издалека донесся стрекот мотора.
        Потом из окраинной улицы с высокими тополями,  возник мотоцикл с коляской и покатил по  степной дороге  в сторону террикона.
        - Это и следовало доказать, - удовлетворенно хмыкнул  Захарыч.
        Вскоре  мотоцикл  стал у подножья, рядом с  пологим склоном, и на вершину, сопя, взошел  Петро. Тоже в  рабочей одежде и с лопатой.
        Он  молча протянул  другу руку, тот ответно пожал,   оба громко рассмеялись.
        - Ну как, продолжим? - оглядел прибывший  фронт работы. 
        - Продолжим, - согласно кивнул Захарыч.
        Когда  солнце поднялось к зениту,  по окружности площадки темнели десять ям. Каждая  размером метр на метр.
        Посчитав, что  на вершине их достаточно,  ветераны столкнули  лишний грунт за кромку, после чего Степаныч сказал «шабаш», и, прихватив лопаты, оба  спустились вниз.   
        Затем сходили к роднику, попили из него воды и перекурили.
        Чуть позже, мотоцикл неспешно катил обратно. В сопровождении овчарки.
        В течение недели, на пологом склоне приятели отрыли еще  полсотни ям, а затем принялись  их наполнять черноземом из долины. Грунт  поднимали  в рогожных мешках, до середины сентября.
        Когда же на деревьях  стали опадать листья, а в блеклом небе потянулись к югу журавли, приступили к посадке.
        В качестве саженцев использовали молодую поросль  дуба, ясеня, клена и рябины, что произрастали в балке, экономно поливая их водой из кринички.
        Зима в тот год выдалась  снежной, к декабрю террикон стал празднично  белым от подножия до вершины.
        Когда же  наступил апрель, и  проклюнулась первая трава, старики навестили  его  и проверили все, что посадили. Почти на всех деревцах были живые почки. 
        - Ну што, в таком случае будем продолжать?  - довольно крякнул Петро.
        - Будем, - утвердительно кивнул Захарыч.
        А на следующее утро, когда оба копали новые  ямы, к ним присоединились  два десятка ребят - старшеклассников из местной школы, которых привел учитель.
        - Принимайте подкрепление, отцы, - пожал он  обоим руки.
        Спустя  полтора десятка лет,  мне пришлось  работать в том городе.
        Захарыча и Петра уже не было. 
        А террикон стоял, радуя глаз живой зеленью.