На фото - адмирал Сидоров В.В. Командующий ТОФ.
(Предыдущее см. http://www.proza.ru/2017/12/07/412).
По годовому плану мы должны были сдать корабль и уйти в отпуск. Я уже получил отпускной билет, то есть фактически был уже в отпуске, и собирал с женой вещички в дорогу на Запад, когда мне позвонили: из штаба ТОФ пришло распоряжение мне немедленно прибыть к Командующему ТОФ адмиралу Сидорову. (Забавное получилось совпадение: Петров-Сидоров). Вылетел, конечно, куда деваться.
Как оказалось, Главком ВМФ, видимо после доклада председателя той самой флотской комиссии Старикова, поручил Сидорову «побеседовать» со мной. «Беседа» в таких случаях, как правило, имела целью, во-первых, дать ответы «товарищу, который не понимает», на его вопросы. Во-вторых, сделать всё возможное, чтобы он заткнулся. Ну, в зависимости от того, что это за «товарищ»: глупого – убедить, трусливого – припугнуть, умному польстить, а честолюбивому – предложить повышение по службе.
Принял меня Сидоров подчеркнуто внимательно. Демонстративно, (чтобы произвести на меня должное впечатление), приказал дежурному в кабинет никого не впускать и не звонить, и часа два мы «беседовали». Как и ожидалось, он, конечно же, все понимал. Убедить меня в том, что я ошибаюсь в том, что изложил в «Докладе», даже не пытался. Тем более запугать. Мы просто рассматривали каждый пункт моего "Доклада" и приходили к тому, что из моих предложений следует принять. Получалось так, что, практически, всё.
В конце разговора, Сидоров:
- Если вы так болеете за дело, почему же собираетесь уйти с флота?
Отвечаю, что в командирах пребываю уже два срока, которые предусмотрены Главкомом ВМФ для такой должности, силы и здоровье не те, пора давать дорогу молодым.
- Но мы можем предложить Вам хорошую должность здесь, на ТОФ. Например, возглавить ТОВВМУ им. Макарова. Вы же его заканчивали.
Всё точно, по схеме! Надо что-то отвечать, говорю:
- Да нет, никаких иллюзий по поводу высоких должностей я не строю. Буду проситься на запад, как и собирался.
Он еще пытался меня уговорить, (надо же будет результат докладывать Главкому), предлагал еще что-то. Однако я, зная, что обещать – не значит жениться, а главным образом, чтобы не подумали, будто меня можно купить, отказался. В том, что на уровне Главкома ничего из того, что я предлагаю, не будет сделано, никаких сомнений у меня больше не оставалось.
Не раз думал: ведь все мои предложения просты, из области реальной необходимости, абсолютно понятны и крайне нужны. Так почему у наших военачальников столь негативная на них реакция? Ну не враги же они Родине и флоту? И находил только одно объяснение: им пришлось бы обо всём сказать правду наверху, представить предложения по устранению недостатков, в том числе расчеты дополнительных расходов. А там их самих спросят: как так, вы же только что докладывали, что всё в полном порядке?! Где уж тут после этого рассчитывать на новые должности, звания и награды, могут последовать и оргвыводы.
Признаюсь, возникала и такая мысль, что, может, стоит согласиться на предложения Сидорова? Однако преобладало понимание, что даже если Командующий ТОФ и сдержит слово, то придется замолчать, расстаться с надеждами что-то изменить к лучшему...
Вернулся на Камчатку, семейство собралось, и мы улетели в отпуск. Мы с Верой оставили Марину в Мелитополе заканчивать учебный год в местной школе, (теперь уже на попечении сестры Веры, незамужней тети Нины), а сами на своей машине поехали в давно задуманное путешествие.
На этот раз в Среднюю Азию. Коротко о маршруте: Крым, (Феодосия, музеи, картинная галерея Айвазовского), Керчь, паром через пролив, Новороссийск, (галерея Героев Малой Земли, на первом месте, разумеется, Брежнев), Сочи, Сухуми, Тбилиси. Потом через всю Грузию, через Армению в Баку. Паром через Каспийское море в Красноводск, потом Туркмения, Узбекистан. (Ашхабад, Самарканд, Бухара – одни названия чего стоят!). Мы старались в каждом городе обязательно осмотреть основные достопримечательности. Красота их просто неописуема словами, это надо видеть. Ночи проводили где придется, в гостиницах или в машине.
Остановились на отдых в Джизаке у моего брата Виктора, который работал здесь по распределению после мединститута. С его семейством, (жена Татьяна, маленькая дочь Вика), съездили в Ташкент, побывали в гостях у его друзей, осмотрели город. После чего еще день отдыха в Джизаке, и двинулись в обратный путь.
Впечатлений столько, что о них, конечно, надо рассказывать отдельно. От зноя в пустыне, (в мае месяце!), до снега на перевале Крестовый на Военно-грузинской дороге через Кавказ. Тоннель, в котором застряли машины, и где мы чуть не задохнулись от выхлопных газов. Дарьяльское ущелье с огромным камнем, упавшим сверху на узкую дорогу над обрывом, и как удалось его объехать… В общем, есть о чем вспомнить.
К концу отпуска жену и дочь оставил на лето в Мелитополе, поскольку самому, с прибытием в дивизию, предстояло уйти в море надолго, и улетел на Камчатку.
Прилетел, принял корабль. Убедился, что в моих делах всё глухо. В душе боль – ничего не получилось из моих попыток что-то изменить в наших делах. В голове одна мысль: стоит ли и дальше биться лбом в стену? И тут мне попадается на глаза письмо Ф.С. Фитцджеральда своей дочери:
«…знай, что в трудное время, когда борешься изо всех сил и чувствуешь, что не добиваешься ничего, когда тебя давит отчаяние – вот в это-то время ты и идешь вперед. Пусть медленно, зато верно…».
Усилием воли преодолеваю депрессию, упадок сил, собираю в кулак решимость продолжать. Предупреждаю начальство, что вынужден обратиться на «самый-самый верх», и отсылаю простой почтой это самое обращение на упомянутый «самый-самый верх», разумеется, что только со ссылкой на секретный "Доклад".
На медосмотре перед выходом в море у меня подтверждается язва желудка. Но лечиться некогда, (а при желании можно было просто отказаться от Боевой службы и лечь в госпиталь), надо идти. На корабле тоже есть врач. Да и не демонстрировать же слабость в сложившейся ситуации!
Не знаю почему, но на этот раз я был почти уверен, что это мой последний поход. Трудно представить себе, что так было на самом деле, но это факт - в одном из отсеков, когда я, уже в походе, обходил, как обычно, корабль, один из матросов меня спросил:
- Товарищ командир, Вы в последний раз с нами?
Господи, да они-то как всё понимают?! Может что-то чувствует и природа – погода на этот раз на момент выхода из базы была неважной. Мрачно, темные низкие тучи, временами шел дождь. Я стоял на мостике и, несмотря на непогоду, любовался видами залива, заснеженных вершин вулканов, морем. Именно тогда мне захотелось рассказать о нашей подводной службе, хотя бы о некоторых её нюансах. Как оказалось, такая возможность мне представилась не скоро. Многое пришлось впоследствии восстанавливать по памяти. Ну вот, например, такое.
Атомоход в надводном положении идет мощно, накатывает на носовую надстройку целый вал воды, а за кормой буквально с ревом взбивают воду винты. В штилевую погоду хорошо видно как далеко назад уходят «усы» из белой пены. Перед погружением в заданной точке уменьшаю ход до самого малого и командую: «Все вниз! По местам стоять к погружению!». Остаюсь на мостике один. Вахтенный офицер, сигнальщик уже внизу, ход сброшен до самого малого. Тишина, только ветерок посвистывает, да чуть слышно плещется вода за бортом. Есть еще время докурить последнюю сигарету, насладиться воздухом, морем, небом. После чего спускаюсь вниз, задраиваю за собой верхний рубочный люк и, как обычно: «Срочное погружение!»
По отсекам разносится крякание ревуна, сигнал срочного погружения, подводная лодка под свист воздуха, стравливаемого из цистерн главного балласта и шум воды их заполняющей, погружается, и вскоре над ней уже несколько метров воды… Долго еще не придется подышать и покурить на мостике.
А потом, как сказал один из наших флотских поэтов:
«Расступилась на миг
Ледяная вода
И сомкнулась.
И нет ни огня, ни следа…»
Впрочем, есть и другой вариант, например, в одной из песен о подводниках, о погружении поется, по-моему, несколько веселее:
«Прощайте красотки, прощай небосвод,
Подводная лодка уходит под лёд.
Подводная лодка морская гроза,
Под черной пилоткой стальные глаза!»
После погружения – тщательный осмотр отсеков, нет ли где подтеканий забортной воды, все ли механизмы работают исправно, по-подводному, в первую очередь система очистки воздуха. Если все в порядке, объявляется заступление на вахту первой боевой смены. Пока она заступает, по корабельной трансляции коротко оповещаю в пределах разрешенного – куда и зачем мы вышли, на какой примерно срок. Коротко выступают, мобилизуя массы, комсорг и парторг.
И, наконец, команда: «Подвахтенным от мест отойти. Команде отдыхать!». После изнурительной работы по подготовке к выходу и длительного стояния по тревоге при выходе из базы все незанятые на вахте буквально валятся в койки отсыпаться.
Устроившись в своем командирском кресле в Центральном посту, ни на секунду не расслабляясь полностью, (подсознание постоянно контролирует курс, скорость, глубину погружения, работу систем, механизмов), я остаюсь в Центральном посту один.
То-есть, как один? Здесь же вахтенный офицер, вахтенный механик, боцман на рулях, смена БИПа (Боевой информационный пост). Чуть сзади рубка штурмана, впереди – акустиков. И тем не менее, я – один. Я обречен на командирское одиночество. У любого матроса, мичмана, офицера на корабле есть товарищи, друзья. При желании можно с кем-то поделиться своими заботами. У меня – нет. Все свои заботы, тревоги, переживания я обязан держать глубоко в себе. Любой моряк, отстояв вахту, идет спокойно отдыхать. Он знает, что о нем есть кому позаботиться, не допустить беды. Надо мной нет никого…
На этот раз поход – просто на удивление хорош. Всё работает как часы, никаких неполадок, осложнений. Даже с «вероятным противником» как-то полегче, не обнаруживаем ничего, что могло бы означать слежением за нами. Только где-то в конце второй недели акустики обнаружили подозрительные шумы, которые могли быть шумами иностранной подводной лодки. Уверенности в том не было, но, как говорится, от греха подальше, предпринял кое-что, (что именно – секрет командира), для отрыва от слежения.
А потом наверху разразился сильнейший шторм, такой, что нас даже на глубине 80 метров немного качало. Это нам на руку – поднимаемся выше, под поверхность, здесь грохот волн такой, что никакой противник нас не услышит, увеличиваем скорость и уходим подальше в сторону. Пусть нас поищет тот, кто, возможно, там был.
И я продолжаю размышлять о нашей службе. Вот, скажем, продолжая мысль о погружении подводной лодки. Некоторые из тех, кто поучаствовал в нём впервые, признавались потом, что в момент погружения испытывали какое-то жутковатое чувство провала в бездну. У нас, профессиональных подводников, такого чувства нет. Однако, в отличие от моряков надводных кораблей и судов, мне, например, особенно на первых порах, казалось, что, погружаясь на глубину, я не просто ухожу в длительный поход, а вообще покидаю Землю! Не берег, как обычный моряк, а именно Землю. Как будто отправляюсь в космос, только подводный. Длительное время мы не будем знать , что там, на Земле делается. Скупые радиограммы, очень короткие, которые нам дают с берега, и которые мы принимаем не всплывая, касаются в основном наших дел и тоже приходят как будто из космоса. Разница только в том, что радиограммы нам приходят только в строго определенное время. В остальное никаких. Ни известий, ни новостей, ничего. Даже если что случится с нами, в большинстве случаев из-под воды что-то сообщить на берег невозможно. Тем более получить какой-то совет специалистов, как это принято, например, у космонавтов. Один из наших флотских поэтов, на мой взгляд, довольно точно отобразил специфику службы подводников вот в таких строках:
Сомкнулись над рубкою воды,
Затихла штормов кутерьма.
Теперь нам недели, как годы,
а месяцы – вечность сама.
Движений рассчитаны метры,
подчеркнута строгость кают.
И долго студеные ветры
Не вторгнутся в скромный уют.
Дальше он говорит о нелегких подводных буднях, о накапливающейся со временем свинцовой усталости, о дружбе и взаимной выручке подводников. И заканчивает стихотворение так:
Недаром любви и надежде
Особая в море цена.
Так пусть же живут в нас, как прежде,
Величие и глубина!
С точки зрения какого-нибудь литературного критика, стихи не ахти какие. Однако для меня, например, очень ценны последние два слова: ВЕЛИЧИЕ и ГЛУБИНА. Вот именно они, такие чувства где-то в глубине души, (вслух о них не говорят), нас, подводников, и объединяют и возвеличивают в собственных глазах. Открывают в нас неведомые на берегу глубины…
Кстати, тот, кто полагает, будто в глубинах океана тихо, как в могиле, заблуждается. Наоборот, это на поверхности лишь шум волн моря да свист ветра. Погрузившись, мы оказываемся в мире всевозможных звуков. Здесь и «пение», и какие-то щелчки, трещотки, подвывание. Иной раз даже что-то похожее на шум винтов. Различать их очень непросто, достаточно вспомнить, как шведы много лет мучились с ними, подозревая, что в их фиордах, в территориальных водах Швеции рыскают наши подводные лодки. Доходило до того, что шведские корабли применяли глубинные бомбы, чтобы заставить их уйти или всплыть. Но мы-то знали давно, что это всего лишь биологические шумы. И окончательная их классификация входит в обязанности командира подводной лодки.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/12/07/370