Гл. 7
В последующие дни Семен ждал расспросов от жены, но она обходила стороной самые неприятные для него темы, словно душой чувствовала, что не нужно сыпать соль на раны.
Мужчина приготовился к разговору и скрывать от самой близкой и любимой женщины свою историю не намеревался, хоть заведомо знал, что многого она не поймет, даже, может быть, не примет.
Но расспрашивать его стала как раз не Лукерья, а Степанида. В один из воскресных дней, когда Лушка была на дежурстве в госпитале, она пришла к Семену с самого утра, серьезная и очень грустная.
- Скажи мне честно, Сема, что с тобой произошло? – спросила и так в глаза пристально взглянула, ну просто в самую душу, словно священник на исповеди.
- Долго рассказывать, Стеша, - вздохнув, ответил Семен. – Это Лушка тебя подослала?
- Зачем Лушка? Сама я… Может быть, тебя послушаю и что-то про Андрея своего пойму.
Семен знал уже, что сосед прислал последнее письмо в апреле сорок пятого. По сути, бои шли уже на территории Германии, вряд ли его могли опять отправить на фронт. Но случиться могло всякое, это он на своей шкуре испытал. Потому и не стал юлить и выкручиваться, а честно рассказал свою историю Степаниде.
Женщина слушала и качала головой, не веря собственным ушам. То, о чем шептались по углам, теперь звучало из уст человека, коммуниста, которому у Степаниды не было основания не верить.
Когда мужчина закончил рассказ, время близилось к обеду. Семен помолчал некоторое время, потом подытожил:
- Вот почему я не мог сообщить о себе. Теперь понимаешь, что мы все в одинаковых условиях находились, всяко могло быть. Так что, жди своего Андрея. Если он не погиб, то рано или поздно даст о себе знать.
Рассказ мужчины потряс Степаниду. Где это видано, чтобы советского человека, бойца, разведчика, который, будучи раненным, не смог оказать сопротивление врагу и попал в плен, потом бежал из него, прибился к своим, и свои же его под трибунал! За что? А если он даже застрелиться не мог? Ведь даже патронов могло не остаться. Да и не каждый решился бы на то, чтобы самому себя жизни лишить, грех это, да еще какой!
Семену она верила, знала, какой он ярый был коммунист, не один раз слышала, как доказывал правоту своих взглядов, когда с Андреем сидели они за бутылочкой самогона. И в нем усомнились, не поверили, проверку устроили. Если бы не земляк Алексей Горячев, командир взвода, с которым они воевали вместе в составе четвертой Ударной армии, то неизвестно, смог бы он вернуться с мест, где «без права переписки» таких, как он, тысячи.
А если бы этот Горячев погиб, кто бы смог подтвердить, что, действительно, засыпанного землей от разорвавшегося снаряда, изрешеченного осколками красноармейца Талгашева не нашли на поле боя. Ведь он лично докладывал о погибших и вписал фамилию Семена в список тех, чьим родным после отправили похоронки.
Женщина не удержала свои мысли, возмутилась вслух, высказала все, что думала по этому поводу. На удивление, Семен ей возразил:
- Нет, Стеша, так говорить нельзя. Это война. И действия наших властей оправданы с точки зрения безопасности государства. Ты представь, что пока солдат пребывает в плену, его завербовали. Он потом благополучно возвращается к своим и в один «прекрасный» момент делает диверсию. Ну, к примеру, подсыпает в котел с кашей, которой должны кормить бойцов, крысиного яду. Или выводит из строя орудие. Или планы действий армии врагу сообщает. А? Не думала ты так? Вот то-то же! А вот они об этом думать должны были!
- И это ты говоришь после всего, что они там с тобой сделали? – Степанида искренне не понимала Семена, не верила, что так возможно продолжать говорить и думать, пройдя застенки ГУЛАГа.
- Есть, конечно, перегибы, Стеша. Я много историй слышал, но ведь на лбу у человека не написано, враг он или друг…
Степанида не стала продолжать разговор на эту тему, она по-своему поняла Семена – человеку еще жить, работать. Коль так сильны его убеждения, то это и хорошо, даст Бог, забудется все, как дурной сон. Обвинения все сняты, даже партбилет вернули.
Она с другой целью пришла, о своем муже поговорить. Андрей писал, что ранен, ничего такого, о чем говорил Семен, с ним случиться не могло. Так куда же он пропал?
- А скажи мне, Сема, ты моего Андрюху хорошо знал, мог он, например, по другой причине не вернуться?
- По какой это, по другой? Не пойму я тебя, Стеша.
- Ну…, - Степанида боялась это озвучить, но все же решилась, - разлюбил он меня…
- А дети? У вас же дети, Стеша!
- А что дети? Дети при матери, что с ними сделается?
- Не-ет, это ты зря! Вот, взять хотя бы меня, ты знаешь, как я по Лушке страдал?! Думал всякое разное. Боялся, что кто-то тут без меня к ней подкатит…
- Да ты что, Семен?! Не смей при мне даже говорить такое! – Степанида не на шутку рассердилась, так про подругу подумать!
- О том, чтобы домой не возвращаться, такое вряд ли возможно. Разве что ранение такое… ну, понимаешь меня?… когда не мужик больше.
- И что? Из-за этого к детям не возвращаться?
- Тут не о детях речь, о женщине. Кому такой инвалид нужен?
- Э-эх! – Степанида выругалась в сердцах. – Как же вы плохо о женщинах думаете! Да мы…
Резко осеклась, не стала ничего говорить. Глупо это доказывать, да и женщины разные есть, может и прав Семен, не каждая так мыслит, как она.
Лукерья обо всем узнала от Степаниды. Так уж вышло, женщины всегда откровеннее мужчин.
«Оно и к лучшему, - подумала она, - что я сама не стала спрашивать. Чего теперь уж бередить раны, главное, что оправдали мужа, что живой добрался, не покалеченный».
Только с того дня Лушка еще бережнее стала к Семену относиться, каждое слово свое анализировала прежде чем сказать что-то, касающееся войны. Ведь разговоры о ней не прекращались. Сколько горя принесла она, окаянная, советскому народу! Нет той хаты, того двора, в котором не отозвалось отголоском ее эхо. Не родные, так двоюродные, так или иначе, пострадали.
Она сама каждый день имела дело с пострадавшими на фронте бойцами, которые залечивали старые раны, восстанавливали утраченные функции организма, ведь в полевых госпиталях делалось все наспех, многое потом пришлось исправлять, осколки доставать, даже пластические операции осваивать впервые.
Насмотрелась. Одного мужика всем отделением уговаривали жене письмо написать, безногий, он отказался возвращаться домой. А другой, которому нижнюю челюсть оторвало, вены вскрыл, потому что считал, что лучше вообще не жить, чем таким обезображенным оставаться. Об этом она и Степаниде рассказывала, когда вернулась потрясенная. Думалось, а вдруг что-то с Андреем похожее.
Уж очень хотелось Лукерье, чтобы и подруга мужика своего дождалась, совестно даже было перед ней за свое счастье. Старалась меньше о Семене говорить, чтобы по больному месту не стегать.
А Стеша искренне радовалась за подругу, от всего сердца ей только счастья желая. А уж когда, спустя месяц после возвращения Семена, Лушка забеременела, обе женщины просто танцевали от счастья.
- Ой, Стешка, я ему деток нарожаю, сколько попросит!
Жизнь продолжалась. А вскоре и про Андрея узнали…
Продолжение следует http://www.proza.ru/2017/12/06/1524