За Камнем. Глава 7. Жизнь полна неожиданностей (Владимир Сорокин 3) / Проза.ру

   Этим днём в кузнице Ивана Степановича горн так и не разжигали. Груня убежала было, прихватив ребятишек, за утешением в родительский дом. Но услышав, на жалобы и рыдания, от своего отца такие слова:
   - А я говорил, схватишь ты с ним горя, вот и получай, что заслужила, - быстро вернулась назад.
   Ближе к обеду, узнав о случившемся, пришли Игнат с Никитой. Всё обдумывали и предполагали, что же делать. Даже приняли решение, Никита, как более разговорчивый, после обеда пойдет и попытается узнать, где находится племянник и в чем его обвиняют. Неожиданно под окном послышался скрип санных полозьев и всхрап остановившейся лошади. Груша выглянула в окно и с радостью вскрикнув:
   - Ой, Степа! – кинулась к дверям.
   Почти все, кроме Ивана Степановича, прямо без верхней одежды бросились на улицу и увидали такую картину. У крыльца Степан нежно обнимал, повисшую на нем и рыдающую жену, еле слышно приговаривая:
   - Ну ладно, ладно, всё нормально успокойся.
   А вдоль по улице удалялась конная упряжка.
   - Возвертайтесь обратно в дом, - гаркнул более здравомыслящий Никита. – Хватит сопли морозить. Видите, живой, целый, невредимый, в помещение зайдет расскажет, что к чему.
   Следом за остальными вошли и Степан с Груней.
   - Ну давай рассказывай. За что тебя забрали? – Нетерпеливо задал вопрос глава семейства, ещё не успевшему скинуть полушубок внуку.
   Тот повесил свою одежду и смущённо заговорил:
   - Да не знаю, как и сказать. Оказывается, отец официально признал меня сыном и завещал мне все своё состояние.
   На мгновение установилась тишина. Это известие оказалось более неожиданным, чем если бы парень сообщил, что завтра на каторгу ему надобно собираться. Он снова прервал молчание:
   - Я вроде отказывался, но его поверенный меня почти убедил о принятии наследства. Словом, он дал день на обдумывание, и если я приму дар отца, то через две недели, с обозом, следующим из Москвы, нам необходимо выехать в Сибирь.
   - О чем тебе думать, - обрадовавшись за племянника, воскликнул Никита, - если богатство само на голову свалилось.
   - Вот я и боюсь, что буду похож на Гордея Нилыча и Тита. Стану таким же скрягой или повесой и за блеском золота не буду видеть человека. А ведь мне тогда придется быть в ответе за многих людей, тех, кто работает на землях отца.
   - Кхэ, - крякнул дед, - это хорошо, что ты о людях думаешь. Богатство, конечно большое испытание для человека, и не так уж много оказывается людей, кто выдерживает его с честью. Но я встречал, в своей жизни, купцов и побогаче Гордея Нилыча, которые не кичились своими доходами, а на равных разговаривали; и с высоким чиновником, и с простым землепашцем и даже с крепостным. При этом они не мало денег жертвовали на благие дела. Так что, чтобы быть достойным человеком не всегда зависит от того богат ты или беден. Поэтому вступай в наследство. Если не понравится заводами руководить их всегда можно продать, а деньги при желании на благотворительность пустить. А если Титу всё достанется, он там работному люду вздохнуть не даст.
   - Хорошо дед, завтра дам согласие. Но ты то здесь как справишься один?
   - Почему один. Игнат, Никита рядом, Тимофей не так далеко, они всегда помогут. А вот тебе, пока, ехать надобно одному, чай осмотреться нужно сначала, ни к чему семью срывать с места незнамо куда. Пусть годик здесь поживут, а следующей зимой, если все нормально будет, приедешь за ними.
   В наступившей, после речи Ивана Степановича, короткой паузе тишины, Степан, вдруг спохватившись, произнёс:
   - Ох, совсем забыл. Матушка, мне же поверенный два письма передал от отца, одно мне написано, а другое для тебя. В кармане полушубка лежат, сейчас достану.
   - Ну-ка давай читай, послушаем. – Улыбаясь молвил Никита.
   - А не засиделся ли ты Никитушка, не пора ли домой, - грубо оборвал его старый кузнец. – Да и нам с Игнатом неплохо бы кузню навестить. А Груня, я думаю, желает к родителям заглянуть, обрадовать их, что муж её невредимым вернулся, как раз, глядишь, и ребятишек домой приведет. – Он поднялся с лавки и направился к вешалке с верхней одеждой. – И как бы отвечая на их недоумение, пояснил. – А то письма чужие он собрался слушать. Да может Иван слова в этих письмах перед самой смертью выводил. Возможно, они для него словно исповеди и предназначены для ушей только тех кому писаны были. Что смогут, потом сами расскажут. Всё, выметаемся, пока, а вечером добро пожаловать к нам за стол, с семьями, помянем Ивана Гордеевича. Помянуть человека никогда не поздно. – Уже в дверях, пропустив всех выходивших из дому, он повернул лицо к Степану. – Кстати, теперь это уже не секрет, но то, что сейчас грамотен, ты тоже ему обязан.
   Мать с сыном остались одни. Мария вздохнула:
   - Стёпушка, будь добр, начни сначала с моего письма, свое ты всегда и один прочесть успеешь.
   Парень развернул конверт и, вынув листок, исписанный неровным почерком, начал чтение:
   «Здравствуй Маша, единственная моя любовь. Коли ты читаешь это письмо, значит меня уже нет в живых. Двое суток я был в горячке без сознания, сейчас вроде бы отпустило, но случайно услышал разговор лекарей, когда они считали меня находящимся без сознания, что навряд ли смогу дотянуть до утра. Поэтому вопреки советам докторов, решил воспользоваться временной передышкой от беспамятства, дарованной мне Господом и сделать то, что должен. Я не прошу тебя простить мне мои прегрешения, из-за которых ты осталась одинокой. Да это и невозможно. Но хочу, чтобы ты знала, на смертном одре не лгут, что я всю жизнь любил только тебя. Наверно, почти все доброе, что делал я для людей, это благодаря тебе, всегда словно чувствовал твое присутствие рядом и не хотел, чтобы ты стыдилась за меня. Верно ты однажды сказала, променял я любовь на богатство, но только не стал после этого счастливым. А судьбу, её не повернёшь назад. Желаю тебе счастливого доброго будущего. Я хотел бы все время, пока нахожусь в памяти, писать тебе ласковые хорошие слова. Но нужно ещё немного успеть черкнуть сыну, и отдать последние распоряжения своему поверенному. Да благословит тебя Господь.
Любящий тебя Иван.»
   К окончанию письма, даже у Степана, слезы выступили на глазах, мешая чтению, а у Марии они текли, не переставая, с самого начала послания.
   - Мама, неужели он был тебе дорог? – спросил сын.
   - Я любила его всю жизнь, - был ответ, - и прощаю ему все причиненные мне обиды. Ты тоже не держи в себе злобу и прости отца. Все мы не безгрешные, нам ли судить близких людей.
   Взяв письмо из рук своего взрослого ребёнка, женщина удалилась в отгороженный закуток, где стояла её кровать, чтобы дать полную волю слезам, оставив сына за столом одного.
   Степан развернул листок, предназначенный для него.
   «Здравствуй сын. Я знаю, что виноват перед тобой и перед твоей матерью. Но не об этом сейчас речь. Каяться я скоро перед Господом буду. Прошу тебя принять наследство. Не ради меня, просто я думаю, ты сможешь стать рачительным хозяином земель и производств. Да и родню свою материально поддержишь. Не доверяй на слово никому, особенно чиновникам. Кто более ласково и с заискиванием говорит, от того чаще и подвоха жди. Это не значит, что все скоты и готовы тебя обобрать, но будь всегда настороже. Никогда не знаешь от кого в трудную минуту получишь поддержку, а от кого удар в спину. И прислушивайся иногда, особенно поначалу, к советам моего поверенного. Он, малый, конечно не без недостатков, но человек чести. А это не так часто встречается по нашим временам. Если сможешь прости меня. Да поможет тебе Господь.
            «Твой отец»
   Долго Степан задумчиво сидел за столом, перечитывая местами родительское послание.