Кур Пётр
(поэма-гимн)
Полынь на губах Валуна ощутил Великий в древних киммерийских развалах. Что ощутил, что разглядел? То ли остатках чей-то крепости, то ли вынесенные водами и причудливо вылепленные волнами каменные гряды. Валуны высились не только у самой кромки моря, но прочно вросли в прибрежные пригорки. И, белые, были наполовину занесены нежнейшим, серебряно-зеленоватым пушком от густоразросшейся по всем окрестностям Херсонеса киммерийской полыни.
Великий понял – Валуны говорят. И полынь целует белые камни в губы. В растрескавшиеся от жажды и от любви губы. Они любят друг друга медленной, непонятной никому любовью, которую невозможно увидеть из нынешнего, быстротекущего времени. Он понял это, и молча поклонился камням, овеянным благоуханной полынью, разносящей свой острый, неповторимый свой запах по всему черноморскому побережью…
***
Нашёлся и прозопоэтический опус среди розовых салфеточек Великого, испещрённых бисерным почерком. – «КУР ПЁТР». Предположительно, создан на Черноморье, где отдыхал Великий после непосильной работы на дальневосточной рыболовецкой плавбазе.
Хорошую там зашиб деньгу. Половину, как водится, пропил с товарищами. Не хотел, но пришлось. Об этом – отдельная история под названием: «Друзья у сберкассы» или «Девушка, ну, скорее!..». Последнее, уже как слоган, вошло в поговорку у собутыльников Великого. Ибо расширительный смысл выявлял дополнительное значение, а именно: «Девушка, ну, мы же не дети, оба прекрасно знаем, зачем пришли на танцы, так чего же медлить? Девушка, вон хорошие кусты, в парке темно… девушка, ну, скорее!..»…
Нет. Решительно нет.
Случай тут совершенно иной. Великий после расчёта на плавбазе решил не пропивать заработанное, а перевести на аккредитив. И почти свершил задуманное! Но… девушка в окошке сберкассы вдруг прекратила работу и занялась макияжем. Она прихорашивалась долго, мудохалась тщательно, на глазах у покорной очереди, где Великий стоял – первым! Люди терпели. Терпел Великий.
Терпел, терпел, терпел… пока в окошке сберкассы не замаячили грозные фигуры друзей с плавбазы. Они уже успели пропиться и теперь искали добычу…
– «Девушка, ну, скорее!..» – завыл несчастный Великий, предвидя ужасающие последствия.
Увы, макияжная девушка успела перевести лишь половину денег Великого. Друзья с плавбазы застигли его у самого окошечка кассы, ну и…оставшуюся непереведённой сумму пришлось разделить с товарищами и припортовыми шлюхами. Прогулять в кабаках, в борделях. Но и оставшейся половины, полторы тысячи крепких советских рублей (громадные по тем временам деньжища!) хватило на полноценный отдых у знакомых в чудесной Балаклаве, где и был, скорее всего, создан перл:
«КУР ПЁТР».
«Кур Пётр ядрён.
Так ядрён и могуч, что имя ему не Петел, не Певень и, уж тем более, не какой-нибудь там петя-петушок, а именно что – Пётр.
Именно так – Кур Пётр!
Он царь.
Он живет в своем обрешеченном курятнике истинно царски. Царски же выступает в свет, царски победно возвещает миру рассвет и так же, по-царски небрежно топчет хохлаток.
Их у него четырнадцать.
И живут они в самом благословенном месте – в Крыму, в частном балаклавском доме, дворе… дворце!
Они – дворяне.
Впрочем, такие же дворяне, как их настоящие хозяева – люди, поселившиеся в этом домике и обихаживающие всех: кур, собак, кошек, равно как деревья, кустарники и цветы, волшебно озаряющие чудесный крымский дворик.
Дворик невелик, но хорош.
Он обнесён стеной из старинного таврского камня-дикаря, оплетён виноградными – в руку толщиной – лозами с нависающими на нежных пружинках-стебельках сочными, многорадужно зреющими гроздьями-гирями.
Он обдуваем свежайшим, с тонко-горчащим привкусом степной голубоватой полыни, киммерийским ветром, понизово несущимся вдоль всего побережья и завивающимся даже в частные дворики, обнесённые мощными каменными стенами…
Кур Петр не осознаёт, что он самый счастливый житель мира. Он это просто знает.
Знает твердо и окончательно.
Стоит разок поглядеть на его мощную, плавную поступь, и становится ясно – он воистину благословен, он до самых корней напоен благодатью, благостью, силой…
Вот он провещал миру зарю, и хохлатки выходят вслед за ним из своего глухого кирпичного укрытия, оборудованного в каменной стене, выходят на зарешеченную сеткой-рабицей волю, на белый свет. Они все разные: несколько пеструшек, несколько белушек, несколько чернушек.
И Кур Петр топчет их всех.
Один.
Ах, как он их топчет, как топчет!..
Он воздымает свою мощную, мясистую, густо опушенную лапищу на уровень грудины и – ждёт. Он точно знает – всё это бабье, якобы независимое квохтанье, мельтешенье по периметру загончика не более чем показуха…
И точно. – Через минуту-другую щупленькая (в сравнении с Кур-Петром) пеструшечка на голеньких, как спички, гладеньких дамских ножках пробегая куда-то по своим таинственным делам, вдруг оказывается как раз под могучею лапою Петра…
«Не стой под грузом и стрелой» – это не для неё сказано. Она замирает, словно завороженная, и стоит как раз под грузной лапой Петра. И лапа небрежно, но дюже опускается на нее…
Боже мой, как она пурхается в железных когтях, как истошно припадает к землице, как стонет, как стонет!..
Поздно.
Кур Петр уже вогнал в неё молниеносную стрелу… он уже совершил своё благодатное дело, и теперь так же небрежно – лапой – отшвырнул в сторону счастливо оприходованную дурочку.
Она отряхивается в сторонке, удовлетворённо квохчет, и этак бочком-бочком семенит подалее от нетерпеливых товарок.
Теперь их очередь.
Петр уже вновь задирает ввысь мохнатую лапу и – ждёт…
И вот чернушечка, спеша по каким-то своим неотложным делам, совершенно случайно оказывается ровно там же, где пару минут назад трепыхалась пеструшка.
Кур Петр не двигается с места.
Кур Петр основательно занял победоносный форпост и вовсе не собирается его покидать. «Не царское это дело за глупыми бабёшками гоняться, сами припожалуете» – читается во всём виде его, во всей важности его местоположения, в самой счастливой и гордой позиции его.
И вновь мощная мохнатая лапа опускается на – чёрную уже теперь – хохлаточку.
И лапа придавливает её к земле…
Курочка трепыхается, выбрасывая из-под себя тоненькими ножонками прах, но лапа, но грузная лапа Петра неукоснительна и беспощадна…
Курочка замирает.
И вновь молниеносная стрела пронзает всё её трепещущее естество.
Дело сделано…
Кур Пётр опять стоит в изначальной позиции. Красно-рыжие его перья сверкают в разгорающейся заре, масляна бородушка вальяжно раскачивается из стороны в сторону, пунцовый гребешок изострён всеми стрелами в небеса, а гордый его глаз недвижно сверкающей бусиной устремлён куда-то в даль: за решётку, за виноградные плети, сквозь каменную стену… в даль, в даль, в даль… в невероятную, непостижимую, невозможную… невозможно прекрасную даль…
А курочки?
Как же, станет он обращать своё высокое внимание на какую-то квохчущую чепуху! Сами припожалуют. А он великодушно не откажет никому, не откажет ни одной из счастливых подданных своего гарема…
Так оно и есть. Воистину!
Часа не проходит, как все четырнадцать хохлаток оприходованы и начинены молниеносной, драгоценною зернью Петра.
Вяло, пьяновато побродив по обрешеченному загончику ещё с полчасика, все они – одна за другой – под молчаливым приглядом Петра заползают в своё каменное убежище и затихают…
Солнце уже в разгаре, крымский зной раскалившейся тушей наваливается на сад, на дом, на курятник, и Пётр, высоко и неторопливо выбрасывая пушистые ноги, шествует по направлению к родимой щели в стене и тоже втискивается в неё.
Ему это посложнее, нежели тщедушным хохлаткам.
Он сначала втискивает в узковатую дыру одну половину мощного тулова, затем
отталкивается от земли ногою, и только тогда заволакивает внутрь вторую свою половину.
Далее – тишина.
Куры сыты, благостны, смиренны. Только радостное, победное квохтанье время от времени разряжает тишину уснувшего сада… это очередная несушка возвещает миру, что дело Петра бессмертно, что она, регулярно орошаемая доблестным мужичиной, в очередной раз скрутила и выкатила из себя великолепное яйцо – гладенькое, чистенькое, с изумительной тёмно-желтой начинкой, нежно обволокнутой жемчужно-серебристою влагой белка…
Кур Пётр, ты – Царь! Ты воистину Царь!!
Ты возвещаешь, ты даришь солнце птицам и людям, ты возрождаешь миры, и ты прав, прав, прав, ты вовеки благословен, о великий, о рыжий, о красный – о прекрасный, прекрасный, прекрасный
Царь
Петр!!!
***
Вот такой вот отрывок из могучего архива нашёлся в целости и сохранности. Причём, это было исключением, – полноценный перл, а не отрывок из…