Жаклин купила билет до Рамбуйе. Как истинная парижанка, она любила свой родной город. Она не верила кем-то высказанной мысли, что Париж – «единственное на земле место, где можно обойтись без счастья». Без счастья, считала Жаклин, нельзя обойтись нигде и никогда.
Ей было 28 лет, она училась на последнем курсе консерватории, но уже имела определённую известность как профессиональная певица. Она выступала не только во Франции, но успела совершить два сольных гастрольных турне по франкоязычной Европе, небезуспешно спела на нескольких конкурсах вокалистов, в том числе в Токио и Петербурге, а теперь готовилась к серии концертов в Монреале и Квебеке.
На вид ей можно было дать и 25, так как она представляла собой маленькое грациозное создание с большими выразительными глазами чёрного цвета a la Полина Виардо и стрижкой a la Мирей Матьё, как бы становясь в один ряд с этими своими великими коллегами, хотя до обеих ей ещё было далеко. И, тем не менее, при должной раскрутке и вложении в неё денег она могла бы стать более знаменитой, если бы не отсутствие богатого спонсора или, говоря языком нового столетия, «инвестора».
Одевалась Жаклин со вкусом, в духе классических истинных парижанок: маленькое чёрное платье, точнее, коллекция подобного рода платьев, которая довольно часто пополнялась, являлось её визитной карточкой. Однако сейчас она была одета не в него, а соответственно погоде: стоял жаркий, обжигающий июль, и на ней было довольно открытое лёгкое нежно-голубое платье. В руках её был дорожный саквояжик и пакет с подарками.
До подачи поезда оставалось десять минут, и она в нетерпении расхаживала по перрону, явно подстёгиваемая желанием побыстрее оказаться в вагоне с кондиционером и быстро домчаться до Версаля. К кому же так спешила Жаклин?
Ты, как всегда, угадал, мой проницательный читатель, - конечно, к Нему, человеку, с которым она познакомилась в прошлом году, на пляже в Конкарно. Влечение очень быстро переросло в страсть, и уже через пару дней они загорали вместе на другом, нудистском, пляже, проведя накануне одну из нежнейших в жизни каждого ночей.
После этого Пьер из Рамбуйе дважды приезжал к ней в Париж и был представлен родителям Жаклин в качестве её жениха. Пьер был на четыре года старше своей подруги. Он был ведущим архитектором в строительно-реставрационной фирме, занимавшейся в основном работами на территории дворцовых комплексов в его родном городе и Версале. По природе он был молчуном, и Жаклин всё время казалось, что он что-то ей не договаривает, как, впрочем, и Жаклин «не успела» рассказать ему о своей дочери, воспитывавшейся у бабушки с дедушкой в Сен-Дени. Отец девочки, студент-однокурсник, понятия не имел, что у него есть дочь: Жаклин переспала с ним всего лишь раз и замуж за него не собиралась, и вот тебе на! Удивлению её не было границ, когда ей было сказано, что она в положении. Родители же восприняли эту новость с энтузиазмом, уговорив свою дочь подарить им долгожданного внука, оказавшегося внучкой. Они взяли малютку на воспитание, предоставив Жаклин решать свои дальнейшие жизненные проблемы самостоятельно.
Катрин родилась в апреле, а в июне её мама уже повстречала Пьера. И вот сейчас экспресс «Париж – Бордо» мчит её к нему.
***
- Пожалуйста, проходите, месьё, в этом купе едет только один пассажир, к тому же, как и вы, только до Рамбуйе.
Проводник был угодлив и сам занёс сумку пассажира в купе к Жаклин. Вслед за багажом в купе ввалилось большое рыжеволосое «чудо», которое до того было похоже на кумира 70-х Пьера Ришара, только посимпатичнее, что Жаклин не выдержала и прыснула. Она поняла только одно – что это был мужчина. Он был весь обвешан какими-то пакетиками, сумочками, из которых торчали букеты цветов, что говорило о том, что он едет в гости, куда собрался весьма основательно.
И только тогда, когда он разложил свою поклажу, он предстал перед Жаклин во всей своей красе. Мужчина оказался хорош собою, довольно высок и статен. Костюм подчёркивал его мужские достоинства, так как был явно не куплен в магазине, а сшит, причём в весьма дорогом парижском ателье. Улыбка у «Ришара» была просто чудесной: когда он улыбался, улыбалось всё - его зеленоватые глаза, пухлые чувственные губы, рыжая шевелюра.
- Жюльен! – представился «Ришар», - а вас как зовут, если это не секрет?
Жаклин подала ему руку и представилась, неотрывно глядя в его глаза и невольно улыбаясь в ответ на его лучистую улыбку. Она с удивлением подметила тот факт, что ей ещё не встречалось в жизни такого оригинального сочетания зелёных глаз и рыжих волос. Этот контраст придавал ему какую-то неподражаемую прелесть всему его облику. Они довольно быстро разговорились и не заметили, как поезд остановился в Версале, историческом городе, где работал её Пьер, Меккой всех туристов, приезжающих во Францию.
- Да, странная штука получается, Жаклин. Через неполный час мы с вами из резиденции королей переместимся в резиденцию президентов, где и выйдем. У меня там родители и вообще, - Рамбуйе моя родина. Я и школу здесь закончил, но живу в Париже, а работаю в основном именно в Версале. Я историограф, такая вот редкая профессия.
Словоохотливый Жюльен продолжал, что никогда не был женат, что едет на юбилей брака родителей, которые делают всё, чтобы окрутить тридцатилетнего перестарка и даже сейчас грозились познакомить его в Рамбуйе с какой-то новой кандидаткой в его невесты.
- И где они только её раскопали на мою рыжую голову! – махнул он рукой, и этот жест сказал Жаклин о многом. – Послушайте, Жаклин, а ведь у меня есть ощущение, что я где-то уже встречал вас.
- Ну, если вы хоть раз посещали Оперу, то могли видеть меня там или на каком-нибудь камерном концерте в филармонии.
- Ну, конечно же, как я сразу не догадался! Жаклин Вильмандуа, восходящая звезда французского вокального искусства! Ещё как бывал – и в филармонии, и в Опере, где вы пели Валентину в «Гугенотах»!
- Ну, вот видите – мир наш тесен. А вот я вижу вас в первый раз.
Они вышли в коридор и закурили у открытого окна. Жаклин посмотрела на часики и заметила, что до прибытия экспресса в Рамбуйе остаётся чуть больше сорока минут. И в этот миг она совершенно отчётливо почувствовала, что не желает, чтобы поезд прибыл на эту станцию так скоро… Что-то защемило в её душе, как-то неожиданно возникшее желание захватило её врасплох. Она взглянула на Жюльена. Он взял её за руку и мягко пожал. Она ответила тем же. Оба всё поняли без слов.
***
Они быстро зашли в купе, и едва за ними захлопнулась дверь, их, достаточно уже наэлектризованных этим пожатием рук, буквально швырнуло в объятия друг к другу. Они не помнили, как разделись, и кто кого раздевал, словно находясь в каком-то трансе. Единственное, что они ощущали, это стремление как можно быстрее познать друг друга. И они познавали – с громким биением сердец, со всей силой страсти, напористости и, одновременно, нежности. Казалось бы, познали, но плоть требовала более полного насыщения.
- Я хочу тебя, Жюльен. Ещё, пожалуйста, ещё.
- Да, Жаклин, дорогая, да…
Жаклин, успевшая уже родить дочку, а потом, как ей казалось, влюбиться вторично, поняла, что до сих пор просто не знала, что такое настоящая страсть, лепящая из мужчины и женщины всё, что захочет. Какой удивительный это опыт, когда растворяешься в неожиданно полюбившемся человеке, вся, без остатка!
Жюльен тоже не был баловнем таких отношений - две-три краткосрочные связи к тридцати годам.
Так что же произошло сейчас?
Наверно, биологические ритмы обоих настолько совпали, что сексуальная сила, дремавшая в обоих, вырвалась наружу и теперь творила с ними чудеса.
И только тогда, когда они достигли высшего пика наслаждения, они обмякли и стали ласкать тела друг друга.
Неожиданный стук в дверь вывел их из состояния расслабленности.
- Мадам, месье, через десять минут мы прибываем в Рамбуйе.
Проводник подёргал ручку запертого купе и всё понял.
- Что будем делать? - испуганно спросил он.
- Я не знаю. Мы просто не можем выйти здесь. Мы не можем расстаться сейчас. Расстаться – и, может быть, больше не встретиться никогда! – голос Жаклин дрожал.
Он поцеловал её запёкшиеся губы и сказал:
- А мы и не выйдем. Мы поедем до Ле-Мана, а там живёт мой старший брат. Он приютит нас. Видит Бог, я тоже не могу расстаться с тобой.
Он сходил к проводнику и, урегулировав вопрос с финансами и дальнейшим маршрутом, вернулся в купе. Поезд в этот момент уже отходил от перрона вокзала Рамбуйе.
- Нам нужно сходить в ресторан, дорогая. До Ле-Мана ещё три часа.
- Нет, я ничего не хочу. У меня есть ветчина и пара круассанов.
- А у меня немного груш.
- Отлично. Этого нам хватит.
Они подкрепились. Жюльен посмотрел на часы: как быстро летит время! На горизонте уже замаячили башни знаменитого Шартрского собора.
***
Поезд мчался сквозь сумерки, догоняя отставание от графика.
- Он не щадит нас, - сказала Жаклин.
- Кто? – не понял Жюльен.
- Поезд! Он хочет, чтобы мы быстрее доехали до Ле-Мана. А потом расстались.
- Ну, что ты, дорогая. Мы поживём у моего брата несколько дней, отключив телефоны.
- А как ты представишь ему меня?
- Я пока не знаю. Как ты захочешь – как возлюбленную, как невесту. Брат никогда не вмешивался в мою жизнь. Он закоренелый холостяк, ему уже за сорок. Да, решено. Я представлю тебя, как возлюбленную.
- Ну, так иди же ко мне. Твоя возлюбленная уже соскучилась…
При свете ночника в купе тело её казалось матовым. Груди, почти девичьи, смотрелись бутонами. Небольшой животик, завершавшийся тёмным лобком, сводил Жюльена с ума. Она, в свою очередь, подсознательно отметила его широкие плечи, узкие бёдра, сильные, мускулистые руки и ноги. Особенно ей нравились пальцы рук – большие, в меру полные, они скользили по её телу, вызывая трепет и содрогание. Они могли зажечь пламя, высечь искру, могли быть то нежными, то требовательными, то безрассудными. Они были нужны ей. Они помогали ей выдержать схватку двух тел, но она могла усмирить их одним прикосновением своих рук или губ.
Жюльен был в боевой готовности.
На этот раз он напористо и жадно взял её, опрокинул, измял. Она не сопротивлялась, она знала: это он от отчаяния, что всё, что есть между ними, может исчезнуть по велению кого-то или чего-то.
Когда первая волна, словно электрический ток, прошла по их телам, она прильнула к его губам. Но тут вторая обожгла, ошеломила…
Отвечая на её поцелуи, он продолжал совершать главное дело. И вот они уже лежат, опустошённые после очередного отлива.
Когда дыхание восстановилось, он заговорил:
- Жаклин, нам нельзя расставаться. Такого у меня не было до тебя, не будет и после, я знаю.
- И у меня не будет, - ответила она. – Только ты, Жюльен, сможешь теперь играть на струнах моей души, только тебя я допустила бы туда, куда никого не допускала.
- Ты моя боль, нежность, страсть. Что бы ни случилось, помни: у тебя теперь есть я, и, стоит тебе только захотеть, - приду, откликнусь сразу, только зови.
***
Неожиданный резкий гудок локомотива прервал их. Поезд начал тормозить, а сквозь зашторенное окно стали пробиваться станционные огни: поезд подходил к городу Ножан-ле-Ротру. Жюльен и Жаклин сидели молча, взявшись за руки, а поезд, между тем, снова разгонялся, чтобы домчать их до следующей, конечной для них остановки. Он спешил, надрывался: Ле-Ман - город большой, стоянка целых пять минут – многие сойдут, многие сядут, чтобы к утру попасть в Бордо…
- Остановись, дорогой, - шептала Жаклин, перебирая кудри заснувшего на её плечике Жюльена. – Что-то нехорошее у меня предчувствие. Слишком много счастья было, а так не бывает за такое короткое время.
Но поезд, не слушая её, продолжал мчаться во мраке.
И вот они выходят из вагона. Жюльен ещё после Рамбуйе позвонил брату, чтобы предупредить его о своём приезде. Робер был его братом по отцу и на юбилей второго брака ехать не собирался, однако взялся за психологическую подготовку родителей Жюльена, которым придётся подождать прибытия сына пару дней.
- Живите, сколько вам потребуется, у меня просторно, - сказал он, встречая парочку парижан у ворот свой усадьбы в предместье Ле-Мана.
- Да, особнячок у вас славный! – воскликнула Жаклин, разглядывая в полумраке очертания почти что замка.
- Ещё бы! – поддержал её Жюльен, - Робер уже много лет главный архитектор города.
Мини банкет на троих состоялся в одной из гостиных дома, после чего, учитывая поздний час, гости отправились в спальню на втором этаже.
- Да, это чудо! Я согласна на неделю, если ты не возражаешь.
- Возражений быть не может! Завтра придумаю, что сказать своим, и позвоню.
- Жаклин, Жаклин, вставай! – услышала она голос сквозь полудрёму.
- В чём дело? – с трудом раскрывая глаза, пробормотала Жаклин.
- Несчастье! Моя кузина, точнее, моя невеста, которую приготовили для меня в Рамбуйе, что-то сделала там с собой. Мне только что звонила мама. Надо ехать!
- Но она же не знает тебя! Почему такая реакция?
- Заочно знает, по фотографиям и по рассказам. Она и влюбилась тоже заочно, как в старину.
- Какое горе!
- Собирайся, Жаклин, поедем.
- Нет, Жюльен, поезжай один. Я пока побуду здесь.
- Хорошо. Я быстро всё улажу и приеду. Ты только дождись меня.
Он уехал. А через полчаса Жаклин собрала свой саквояж, спустилась вниз и попрощалась с Робером.
- Мне надо ехать тоже. Вот мой парижский адрес. Позвоните Жюльену и скажите, чтобы он не возвращался в Ле-Ман. Я еду прямиком в столицу.
***
Они больше никогда не встретились.
Девушку откачали без особых проблем. Она оказалась весьма милым существом и, как ни странно, понравилась Жюльену. Торжество родителей прошло на высоте. Жюльен остался в родном городе надолго, а потом – и навсегда. У него и Жермен родились двое сыновей и дочь.
Жаклин так и не вышла замуж. Она достигла многого в вокальном искусстве и сама воспитала дочь, которая пошла по стопам матери. Иногда она вспоминает свой дорожный роман и улыбается сквозь слёзы. «А поезд ведь так и мчится каждый день по тому же маршруту», - мысленно говорит она себе при этом.
19.7.13