Клава Огурцова жила в современном провинциальном городке районного масштаба и
считала себя современной женщиной не без оснований.
Во-первых, на всех юбках у неё были разрезы: где спереди, где сбоку, где сзади. Без
разреза у Клавы ни одной юбки не было.
Во-вторых, несмотря на нелёгкую долю российской женщины из глубинки, свой домик
с небольшим подворьем она называла на сериальный мексикано-бразильский манер
фазендой, а новый второй этаж, который она заставила мужа надстроить над старым
первым, назывался теперь по-французски мансардой.
Правда, муж у Клавы мог бы быть и получше.
Но только где его взять, получше? Да и по местным меркам, Николай Огурцов, как муж
котировался выше среднего. Он, хоть и пьющий, но не хронический. И работник не
последний, руки растут оттуда, откуда надо.
Прижимистый. Но зато по другим бабам не бегает. Может, из экономии не бегает.
А может, и не нужны они ему. Ведь и сама Клава на излишне романтическую мужнюю
любовь пожаловаться не могла. Николай не ревновал её к каждому столбу и не колотил,
как другие очень уж любвеобильные мужья.
Одна только у Клавы была соперница: рыбалка!
Огурцов был таким заядлым рыбаком, что просто кризис! Все свои выходные и праздники
посвящал он ей, рыбалке проклятой. И самое невероятное, что рыбалка для Николая
была именно рыбалкой, а не тем, что под нею обычно подразумевают.
Клава, когда они с Огурцовым только поженились, целых три месяца выслеживала мужа.
И что же? Оказалось, он действительно на рыбалку ходил!
А теперь вот и сын подрос. И Клава уже их обоих на субботу-воскресенье рыбачить
провожала.
Вот и на этот раз выходные дни Клава коротала в одиночестве.
Но она уже привыкла к такому раскладу дел в семействе и, помимо хлопот по дому да
по хозяйству, старалась в свободные от мужа и сына дни уделить внимание себе,
любимой.
Этой ночью, кроме тоски и неясного томления, Клаву мучила бессонница.
Но как женщина современная, наложив на лицо питательно-очищающую маску из голубой
глины, заправленной постным маслом, сырым яйцом и соком лимона, она улеглась на
кровать и читала купленую в районном супермаркете книжку.
Это был роман о дикой и необузданной страсти богатых и пресыщенных представителей
высшего общества, которые в поисках острых ощущений, помимо прочего, грабили банки
и тырили нижнее бельё в секс-шопах лучших городов Европы и Америки.
Потом, выключив свет, Клава лежала, глядя в темноту, и думала о своём. Вернее,
мечтала, что вот сейчас к ней на мансарду прокрадётся пылкий любовник, давно и
безнадёжно влюблённый в неё, Клаву Огурцову, верную жену своего мужа и примерную
мать своего сына.
Но в чём печаль данного повествования?
А печаль эта не в том, что плохо, когда то, о чём ты мечтаешь, не сбывается. Ведь
куда хуже, когда сбывается то, о чём ты даже и не мечтаешь.
Ибо как раз в это самое время на первом этаже со стороны кухни послышался звон
разбитого стекла. На пол как будто бы упало что-то тяжёлое.
Затем заскрипели половицы ступенек, ведущих по лестнице наверх, на мансарду...
Гена Помидоров жил в том же самом городке районного масштаба и тоже считал себя
современным человеком по двум веским причинам.
Во-первых, он любил смотреть по телеку боевики и детективы.
Во-вторых, любил пить по утрам рекламируемое, нет, скорее не рекламируемое, а
разбавленно-разливное и потому доступное по цене, пиво.
По вечерам же Гена предпочитал всё, что жизнь подарит. Но покрепче.
И вообще, Помидоров уважал свою персону как историческое явление.
Однако жена Люся его взглядов не разделяла. Почитала мужа бездельником, пьяницей и
не любила за миросозерцательность.
- Тебе не стыдно? Валяешься тут на диване целыми днями, как бесполезное ископаемое,-
возмущалась она. - Пошёл бы хотя бы в огороде поработал. Ведь работа - это здоровье.
- А я и так на своё здоровье не в обиде, - возражал ей Гена, переворачиваясь на
другой бок. - И вообще, молчи, женщина, твоё место на кухне!
- Интересно, кто это придумал, что место женщины на кухне? - задалась неуместным
вопросом Люся. - А где же тогда место мужчины? Неужели в кровати? Но кто-то же
должен приносить в дом мамонта?!
- На то он и мамонт, чтобы его мамы в дом приносили, - огрызнулся Помидоров.
Он чувствовал, что жена отравляет ему жизнь. И причем очень успешно.
С тех пор как он оставил ряды рабочего класса и выбрал себе карьеру поганого
интеллигента, между супругами неуклонно развивался процесс отдаления друг от друга.
Возможно, между ними ещё оставалась едва заметная тонкая связь. Но и её, однако,
жизнь пилила настойчиво и каждодневно.
Люся и раньше не очень-то понимала своего мужа. И Гена из-за этого страдал.
Ибо он ощущал себя фигурой, хотя и сомнительной, но весьма значительной. И даже
где-то гениальной. В душе он был слегка аристократ и слегка шулер.
И теперь, слушая заунывно-занудливую песню словоохотливой и голословной жены,
Помидоров внезапно осознал, что на каждый звук есть эхо на земле.
Тощенький, но неистощимый на идеи, он встал с дивана и с достоинством высказал
свою очередную философскую мысль:
- Или чёрная полоса будет сломлена и настанет полоса белая, или...
Он хотел сказать, что мы неотделимы от времени, в котором живём. А время, как
известно, полосатое.
Увидев, что Люся в ответ лишь многозначительно покрутила пальцем у виска и
отвернулась...Гена пояснил свою мысль более популярно, ориентируясь на неразвитый женский ум:
- Когда собаку укусит змея, она куда-то уходит, где умирает или выздоравливает.
И приходит назад тощая, голодная, но здоровая и счастливая.
- Умное животное лучше глупого человека, - раздражённо передернув плечами, ответила
Люся.
Вообще-то, сказать по правде, выразилась она куда покрепче, но смысл был примерно
такой же.
- На этот раз я всё же поймаю золотую рыбку. Она ещё заговорит у меня
нечеловеческим голосом, - пообещал жене Помидоров, прежде чем закрыть за собой
дверь.
Выйдя из дому, Гена вихляющей походкой отбыл в направлении ближайшего
пиво-водочного ларька, попутно выискивая блуждающим взглядом возможных
компаньонов. Которых вскоре и углядел.
Две помятые, но ещё не подмоченные кандидатуры многозначительно замаячили на горизонте.
Закадычные дружки Бураков и Кабачков, сгруппировавшись, поджидали, однако, совсем
не Помидорова. А Морковкина. Который, в отличие от Гены, помимо детей и сильного
впечатления, производил на свет ещё кое-чего неслабого...
И аккурат в этот вечер ему был сделан заказ на пару-тройку бокалов убойного самогона.
Морковкин с обещанным гостинцем нарисовался на орбите одновременно с Помидоровым.
Правда, со стороны противоположной. И двигались они навстречу друг другу, как
курьерские поезда в арифметической задачке.
К Буракову с Кабачковым оба "поезда" прибыли одновременно.
Не имея лишних денег, впрочем, как и любых других, но по достоинству оценив
драгоценную ношу в руках Морковкина, Гена радостно развёл руки и глаза в разные
стороны. После чего радостно поделился с ближними своим оптимизмом, сообщив, что
скоро деньги у него будут и уж тогда-то он всех искупает в море своей щедрости.
Во что вся троица посмела ему дружно не поверить.
По их мнению, Помидоров на этот раз был особенно неуместен, поскольку далёк был
от чувств, волновавших почтенное общество.
- Ты что, хочешь сказать, что у России всего две беды - мы и дороги?! - спросил у
Гены Морковкин от имени всех троих.
На что Помидоров, конечно, обиделся:
- Я честный. Когда нет другого выхода, я говорю правду. И сейчас тружусь на такой
ниве, где бабки зреют не по дням, а по часам. - Он нарочно нагнал туману, надеясь
таким образом вызвать к себе повышенный интерес.
Но оппоненты были не профаны.
- Знаем мы твою ниву! - дружно возразили они.
- Твоё занятие гроша выеденного не стоит! - презрительно сплюнул Морковкин, с
дразнящей гордостью выставив вперёд трёхлитровый жбан с драгоценной жидкостью.
- И яйца ломаного! - с готовностью добавили Бураков с Кабачковым, так как им не
терпелось избавиться поскорее от назойливого четвертого лишнего. И тоже сплюнули.
- Вы очернили мой имидж! - с торжественной угрозой сплюнул в свою очередь и Гена.
Несговорчивые компаньоны посмотрели на него с невольным уважением.
Что такое "имидж", никто из них не знал. Но каждый хотел его заиметь. Белая зависть
смягчила их суровые сердца.
- Когда при бабках будешь? - спросили они.
- Сегодня, - не моргнув глазам, пообещал Помидоров.
- Сегодня уже кончилось, - сказал Морковкин, снова впадая в недоверчивость.
- Ещё не вечер. Нет, уже вечер. Но ещё не полночь. И Золушкины туфельки ещё не
превратились в тыквы.
- Но помни, - предупредил Морковкин, - что после двенадцатого удара в тыкву
превратится твоя репа!
Гена обещал помнить.
- Ладно. Жаль тебя. Божья тварь всё-таки. Господь создал тебя по своему образу и
подобию, как и нас, - сказали Бураков и Кабачков.
- Встречаемся завтра здесь. Ты всех угощаешь, - дополнил Морковкин.
И Гена им клятвенно обещал. Он всегда старался придерживаться этикета.
Потому что, если придерживаться этикета, то будь ты хоть последний остолоп, всё
равно будешь выглядеть заинькой.
Добившись своего, он внезапно почувствовал такой прилив сил, который раздвинул для
него пределы возможного.
И расплывчатый замысел, тлевший в его мозгу давно, начал обретать отчетливую
завершенность.
После общения с великодушными партнёрами и после окончательного принятия на грудь
веселящего душу морковкинского пойла, в сердце Помидорова создалось настроение,
примитивно характеризуемое пословицей: "пьяному море по колено."
Откланявшись, Гена покинул честную компанию и отправился претворять в жизнь свой
замысел.
Так как он был человеком современным и не зря просмотрел, лежа на своем любимом
диване, кучу боевиков и детективов, кое-что для осуществления своего плана Помидоров
заготовил заранее. На всякий случай в карманах его штанов уже лежали: маска из
чёрного люськиного чулка с дырками для глаз; детский пистолет, похожий на настоящий
точь-в-точь; кусок колбасы, щедро заправленный сонным зельем; и фонарик.
Гена нетвёрдой, но решительной походкой направился в сторону фазенды Огурцовых,
считавшихся в современном городке районного масштаба зажиточной прослойкой.
А значит, там точно было чем поживиться.
К тому же достоверно было известно, что мужики Огурцовы, как всегда, отбыли на
выходные рыбачить, и дома была одна Клава. Которая наверняка уже спала без задних
ног и десятый сон видела.
Усыпив бдительность огурцовского Полкана сонной колбасой и натянув на свою голову
маску из чёрного люськиного чулка с дырами для глаз, Помидоров подобрался к
фазенде.
Высадив в одном из окон стекло, он забрался внутрь дома и осветил себе дальнейший
путь фонариком. В другой же руке грабитель держал как бы пистолет. Для устрашения.
На тот случай, если Клава проснётся.
Но Клава, как нам известно, не спала.
Она мало чего боялась в этой жизни. Ну, разве что, летать самолётом: вдруг угонят
в Америку?
Однако, когда заскрипели половицы ступенек, ведущих наверх, в мансарду, к ней, к
Клаве Огурцовой!..Её обуял такой безотчетный ужас, что, движимая им, она сползла
с кровати. И, подложив вместо себя под одеяло подушку, залезла в платяной шкаф.
Помидоров, оказавшичь в мансарде, огляделся.
Осветив фонариком комнату, он решил не будить Клаву, мирно спавшую в своей
кровати.
Увидев платяной шкаф, Гена счёл нелишним его проверить, так как вспомнил, что
Огурцова имела в своём гардеробе приличного вида шубу, а её муж был владельцем
хорошей кожаной куртки. Всё это могло иметь у барыг кое-какую стоимость.
Ведь, как известно, полчеловека сделал Бог, а остального полчеловека делает одежда.
Но судьба - дама ироничная. Порою даже слишком.
Всё предусмотрел в своём плане современный человек Гена Помидоров.
Да только не знал он, что значит, встретить на своём пути современную женщину.
Открыв шкаф и осветив его содержимое фонариком, грабитель офонарел.
Волосы на его голове под чёрной маской из люськиного чулка встали дыбом.
И было от чего!
Круглыми от ужаса глазами из шкафа смотрело чудовище в мертвенно-голубой
фосфорицирующей маске.
Зрелище было не для слабонервных.
А тут ещё и морковкинский самогон, ударив в голову, добавил Помидорову воображения.
Которое, кстати сказать, и от природы было у Гены далеко не бедное.
- Можешь хоть трусы снять, я всё равно тебя не боюсь! - сказало чудовище
сдавленным голосом.
И тут же, правда, упало без чувств, словно подкошенное.
Но грабитель этого падения уже не видел.
Потому что на крыльях ужаса он рванул в сторону балкончика, выводящего мансарду
во двор. И, вышибив лбом все стеклянные преграды, вылетел Гена вон.
Высота полёта, надо сказать, была небольшая.
И наверняка самое худшее, что могло приключиться с приземлившимся, пара-тройка
переломов и сотрясение, но...
В этом отчаянном полёте, не выдержав, разорвалось сердце Гены Помидорова.
Отлетела его душа в мир иной. Отлетела почем зря.
Николай Огурцов, вернувшись спозаранку с рыбалки домой, обнаружил два бездыханных
тела. В масках!
Одно лежало под балконом, в маске из чёрного женского чулка с дырами для глаз.
Другое - возле платяного шкафа, в питательно-очищающей маске из голубой глины,
заправленной постным маслом, сырым яйцом и соком лимона.
Правда, у Клавы сердце оказалось покрепче. Её удалось откачать.
Женщины, как известно, более живучие и более выносливые.