Из сочинения Птичья Гавань
Начало на http://www.proza.ru/2017/10/30/323
Часть вторая. Гавань Птиц
Разумеется, это связано с рекой, на большинстве протяжённых берегов которой, сам я не бывал, но описаниям её особенностей специалистами и любителями от географии не доверять нет у меня никаких оснований. Более того, их авторитет призывает использовать право обретённого мной знания для своего уж отражения реальности, хоть и недоступной восприятию в непосредственной форме но всё же животрепещущей и повелевающей выразить словом своё к этой сущности отношение .
Итак, река эта берет своё начало на высоте 1875 м над уровнем моря, вытекая из озера Ильчир в горном узле Нуксу-Дабан вблизи самой высокой горы Восточного Саяна Мунку-Сардык. Она не особенно велика, но отличается поразительным разнообразием ландшафтов и особенностями, которые редко встречаются у других рек. Проложив себе путь к низовьям среди ущелий, порогов и крупных перекатов, она вдруг снова круто поворачивает в горы, пробивая в них себе узкое ущелье.
Вырвавшись, наконец, из тисков отвесных скал или преодолев грохочущий порог, река немного успокаивается и течет среди крутых берегов, поросших темной тайгой, тальником и черемухой. Но затем снова вскипает на стремнинах, говором своим, заглушая человеческий голос.
Так ведёт себя, образно говоря, «настоящий мужчина», который в юности горяч, в зрелости спокоен и уверен в себе, силен и решителен. И это свойство реки нашло своё отражение в названии реки по версии народа, некогда завоевавшего едва ли не полмира. Так вот в верховьях древняя эта река быстра, но, выйдя в широкую долину, вроде бы и успокоилась, но, однако же, во время наводнений, она вновь, словно избыточно пьяный молодец, безумно демонстрирует свою силу, снося все, что окажется на её пути.
Если же возникнет у наблюдателя природных явлений такая прихоть, то реку эту возможно условно разделить как бы на три части, которые различаются рельефом местности, наличием притоков, трудностью передвижения по ней и плотностью прибрежного населения. Самое верховье почти недоступно для любителей побродить по белу свету. Ниже её вода, устремившаяся с поднебесных высот, постепенно сбавляет свой бег, и, протекая среди песчаных берегов привольной долины, смешивается с илистым песком и, постепенно теряя свою горную прозрачность.
Кроме этого, при таянии снегов на гольцах и при ливневых дождях в речную воду попадают шлак и пепел от потухшего вулкана, расположенного поблизости.
Пополнив свои воды за счет притоков, река приближается ко второй её части.Красота этих мест; трудности, с которыми приходится встречаться взыскательному путешественнику, любителю экстрима; наличие прекрасной рыбы, кедровые орехи, обилие разной таежной ягоды - нынче привлекают сюда с каждым годом нарастающий поток людей.
Среди которых обнаруживаем себя и мы, уже готовые вступить в пределы третьего участка нашей реки. Это равнина. И воды здесь теряют свой скоростной напор, успокаиваются – за неисчислимые тысячелетия своей неспешной деятельности намыв на толще многомиллионолетних песчаников широкую долину, привольно раскинувшуюся под небесами в обрамлении древних холмов и увалов.
Сама же эта долина постепенно заполнилась наносами реки, пропиталась её, всегда свежими водами, и обогатила себя семейством озер и болот, доступное таёжному зверю разве что в пору зимних стуж, когда пустыня снегов безмолвно распростерла себя долгими ночами и днями быстротечными, в которых утро вроде бы и началось вот только что; а, глядишь, и багровое солнце уже растворяет себя в сгущающейся синеве наступающей ночи. Только острые вершины дальних гольцов ещё алеют на горизонте, пока и их не скроет морозная темень, словно поглощающая в себе всякую надежду на возможность тёплых дней.
Однако же, весна-красна всё-таки приходит и в эти места со всей неизбежностью победы добрых ожиданий. Она даёт о себе знать в конце марта и продолжается около месяца. В апреле снежный покров окончательно сходит. Но среднесуточная температура воздуха переходит к устойчиво положительной лишь к началу мая. В это же время ото льда очищаются реки. Лето короткое, но может быть очень жарким. Начинается в последних числах мая и длится три месяца. Поверхность земли быстро нагревается, и над ней устанавливается циклонический тип погоды Первая половина лета здесь, как правило, жаркая и сухая. В конце июля и в августе часто отмечаются затяжные дожди. В это время может выпадать подавляющая часть годовой суммы осадков. Осень с резкими суточными колебаниями температур и ранними заморозками длится около месяца и в короткий период с середины сентября до середины октября температура опускается ниже нулевой отметки. Увеличивается число ясных дней. В октябре на большей части территории появляется снежный покров. Основная часть рек замерзает к ноябрю. А глубокой осенью устанавливается ясная и морозная погода.
Существам, имеющим ноги, неприступно летом это болото, зато птицам здесь раздолье: богатое пищей мелководье; густая болотная растительность дающая возможность для гнездования, укрытое от пернатых хищников – всё месте это привело сюда, в центр Азиатского материка поток перелётных птиц, весьма высоко оценивших особенности климата этой местности и условия для гнездования.
Так получилось, что на небольшой по площади территории, удачно расположенной на пересечении путей миграции перелётных птиц сформировался уникальный озёрно-болотный комплекс с непроглядных времён истории земли дающий жизнь огромному числу обитателей птичьего племени.
Но не только птицы облюбовали это место. Они, может быть, первыми восприняли невыразимую сакральность здешних пространств, где сошлись воды трёх азийских рек, по берегам которых стали расселятся и люди. С древнейших времён находятся на возвышенных берегах, окружающих птичье болото стоянки человека, видимо не случайно выбравшего в своей кочевой жизни себе здесь пристанище.
И этот «человек разумный» проживал здесь издревле. Об этом свидетельствуют найденные археологами остатки жилищ древнекаменного человека, предметы его культуры и быта. Ученые обнаружили больше сотни захоронений, которые объединили под названием Глазковский некрополь. Часть из этих захоронений датируется бронзовым веком. Но большое число находок относится к более древней эпохе с возрастом 20 –30 тысяч лет. Вместе с останками было обнаружено и большое количество артефактов: наконечники, ножи, женские и шаманские украшения из бивней и костей, железа и бронзы. Все предметы очень искусны и сложны по технике исполнения, и— загадка, как их можно было изготовить в то время. Останки погребенных и утварь, несмотря на свою тысячелетнюю историю, дошли до нас в очень хорошем состоянии. Из-за особых климатических условий артефакты как бы законсервировались в земле
Особенность этих памятников в том, что один памятник мог находиться над другим, но их отделяют друг от друга не только тысячи лет, но и метры наносов без всяких следов жизнедеятельности человека. Яркий пример -- «переселенческий пункт» на склоне горы, обращённый к нашему болоту.
Теперь легко себе представить женщину, которая - из стоянки своего племени на откосе горы - смотрит на привольную долину реки - она не только умеет поддерживать огонь в кострище, разделывать добытого мужчинами зверя, шить из шкур одежды и рожать и кормить грудью своих детей. Она уже может осознавать то чувство, что возникает вот только что, только лишь в ней самой и нигде больше. Да, она ещё не знает, как ей удержать в тысячах перемен времён весёлых тёплых дней на долгую зимние стужу то, что возникает в ней прямо вот сейчас:
На долину реки наплывает туман.
Птицы кричат: - Пора, Пора!
Скоро они улетят за вершины гольцов.
Снег упадёт и замёрзнет вода.
Дождусь ли тебя - о,прекрасная птица весны.
Но вибрации её души передаются в эфир - да, исчезающе ничтожные - они не затухают там на совсем, а существуют незримыми в тысячелетиях, может быть для того, чтобы достигнуть в ночи резонаторов моей души - человека, может быть оказавшегося и потомком в сотнях поколений от этой женщины. И вот те вибрации обнаружили себя вновь, и побуждают меня употребить свой навык на то, чтобы воплотить прежде неуловимое в знаках текста. Теперь уж они могут жить как бы сами по себе, доступные каждому, кто сохраняет в себе способность к эмпатии или просто не мудрящему сопереживанию человеком человеку, о существовании которого ты до этого и не подозревал.
И вот стоит та древняя баба на склоне горы свои тысячелетия и замечает, как сакральные эти места заполняют существа, внешне похожие на любого человека из её племени, но поразительно странные.
Они могут творить чудеса, представления о которых совершенно не умещаются в её сознании. Может это и есть боги, сошедшие на землю, чтобы научить её соплеменников жить в тепле и сытости, предаваясь чувственным удовольствиям? Хорошо бы. Да только вот почему тогда они безрассудно чудят, без видимой надобности уничтожая мир, который единственно и даёт жизнь всему, существующему вокруг неё. Может быть, они пришельцы иных миров, некие несовершенные джедаи, всегда готовые поиграть в благородство, а в случае неудачи покинуть опустошённую экспериментами землю, да и возвратиться восвояси с непонятно какой добычей?
А вот что тогда будет с её детьми, детьми её детей; им-то как жить дальше?
Ещё ей не ведомо понятие о имперской цивилизации. Да и о просто цивилизации она не имеет понятия.
- А не понимаешь – так и нечего голову себе морочить, давай двигай на становище да займись делом.
Конечно же, она пойдёт – и без чьих-либо принуждений. Только вот вопрос-то этот останется, спрятавшийся в потаённые глубины примитивного сознания. И не будет бабе ответа. Как нет его и у нас, живущих на земле в наши дни.
Да, похоже, ответ этот нам не очень-то и нужен.
Первые пришельцы из неведомого мира мало чем отличались от древних кочевников, но были умелы в делах интриг и обустройстве жизни на новом месте. Два века сосуществования пришлых людишек с местным населением мало что изменили в укладе жизни сторон. А Город, образовавшийся на этом месте, рос, осваивая не только близко расположенную местность; но и свою экспансию распространяя до самых окраин материка; и даже далее того – побережье Нового света почувствовало на себе смелость, отвагу и предприимчивость людей, вроде бы самих себя и представлявших.
Первый свой удар по болоту, с его бесчисленными стаями перелётных птиц, империя нанесла арканом, которым она намеревалась усмирить вольность местных дельцов, возросших в отрыве от метрополии. Весьма срочно проложенный железнодорожный путь разрезал болото на две неравные части. Ну, да в этом не было ничего необычного. Подумаешь, болото! И не такие препятствия становились на пути строителей великой магистрали. А преференции от этого события весь народ дремучей стороны ожидал небывалые. И они таки дали о себе знать. Жизнь местного сообщества существенно оживилась, но и первые проблемы не заставили себя ждать, заявив о себе неким, ещё только вскипающим, остервенением.
А пока по сторонам дороги стали возникать строения: станционные, складские, казарменные – всё, что нужно было для закрепления империи в этих местах.
Потом империя стала воевать, не совсем понятно за что. Ну и, в результате, народ окончательно разгулялся да и обрушил метрополию. Новые власти с ещё большим энтузиазмом принялись поднимать народ на борьбу с мрачным прошлым, да весело строить себе светлое будущее.
Это будущее не замедлило явиться; и разрешилось новой войной, в которой империя оказалась победителем, но от победы своей всё никак не оправилась, отчасти (отчасти ли?) от того, что все свои силы мобилизовала на подготовку войны новой. Но рухнула из развитого своего состояния в одночасье без какого-либо военного вмешательства враждебных сил.
Теперь империя снова поднимается с колен.
Народ же имперский всё это время умудрялся выживать, строя свою жизнь по современным лекалам, но всё как- то не то чтобы очень уж ладно; эту свою не ладность вроде как бы и не замечая.
Сам же Город рос, поглощая под свои запросы всё новые пространства в вековой своей полудрёме. Да и то – что жалеть эти леса, пустоши да болота, когда земля наша, эвон сколь изобильна!
Однако же болото это птичье с маниакальным упорством всё больше теснили теперь уж базы да конторы, резали вдоль и поперёк гражданские сооружения таинственной обусловленности, больше похожие на элементарные сумасбродства. И от него почти ничего не осталось; только редкие, в конец уже обленившиеся птичьи экземпляры ещё замечены горожанами через окна проезжающих мимо лихих автомобилей; зато появились защитники природы, именовавшие этот объект природного наследия гордым и романтичным именем Птичья Гавань. Три десятка лет идёт противостояние этих борцов за сохранение остатков природы против более убедительных знатоков сугубо важных обстоятельств.
Птичья Гавань сегодня – одно только название, того, чего уж нет.
Да только – что за беда, когда и от здешнего, мирового значения обширного археологического памятника, тоже осталась едва ли десятая часть. Всё реже стараются упоминать эту тему люди местной культуры. И что – жители новых времён, города изо всех сил называющего себя культурным и столичным – предчувствуют ли они признаки беды, как расплату за кощунства по отношению к матери своей природно исторической? Кажется, что нет! Ну, вот и славненько!
Ну, может быть и не совсем уж мы бесчувственны. Кое-кто ещё возьмёт да и и опечалится. Возможно, напримерЮ себе представить, как другой бабе - уже из нашей общей истории - в тех же с точностью до метра координатах как и баба древняя на склоне горы- и придёт нй в голову прихоть постоять на балконе новёхонькой многоэтажки; и уж тогда она обругает себя за то, что в погоне за дешевизной, прикупила себе эту квартиру с видом на промзону болотной части своего города.
Не ругай себя, моя бедняжка – бывают случаи и похуже.
Вот же на краю этой Птичьей Гавани шесть десятков лет тому назад, совершенно даром отхватила себе немалый кусок болота некая контора, входящая в систему предприятий объединения, претендовавшего некогда на гордую роль всеобще Восточно-сибирского. Около восьми десятков лет назад - в год, когда дело новой войны пошло на лад семимильными шагами, решено было в верхах подзаняться на этих горно-таёжных просторах поисками нефти и газа. Принялись было искать это богатство, как к тому времени было принято, изображая энтузиазм и рвение, на деле же - ни шатко и ни валко. Да тут война подсобила. Тут уж стало не до поисков подземных; на поверхности бы найти, где укрыть себя от неуёмных бедствий.
А после войны контора несколько активизировалась. А уж как – об этом не будем судить, когда и начальству верхнему вроде бы как достаточно было знать, что вот она есть и делает своё дело в меру отпущенных ассигнований. Поругивало, конечно, разведчиков тех медвежьих мест, но до крайностей дело не доходило.
Но какие-то соображения всё-таки подвигли правительство страны немножко взбодрить гордых лодырей своим Постановлением. Дело стало приобретать нешуточный оборот. Были отпущены на это немалые средства. Промышленность стала щедра на поставки оборудования и материалов. Так что и на берега Птичьей Гавани вагон за вагоном пошли поставки труб, техники, оборудования и многого чего, для размещения которого уж не хватало десятка гектаров собственной территории; в дело пошли и прилегающие пустыри, ещё разделяющие прочие местные хозяйствующие субъекты, подчинённые различным ведомствам хитроумной метрополии.
Народ базовский, конторский не шибко-то и рад был такому оживлению после полувековой дремоты. Но продолжал посещать привычные рабочие места, всё более увязая в проблемах развития производительных сил региона, пока проблемы более высокого порядка не накрыли нашу контору отнюдь не «медным тазом», а элементарной процедурой ликвидации.
В это людское болото судьба забросила и меня, не вполне адекватного человека. С удивлением находил я для себя ответ на былой мой вопрос – почему же на места производства основной деятельности так скупо и неритмично идут средства для работы? Да вот же – на таких базах и зависают, да дербанятся помаленьку. Короче, оказался я вроде бы чужим среди своих.
Конечно же, не в явно выраженной форме. Но конфликт созревал. Но не о нём сейчас речь.
В эти дни я бодро входил в роль комплектовщика бурового оборудования, пытаясь привнести в дело своё видение систематизации и организации работы. Резво скакал я по трубам, силовым агрегатам, трансмиссиям буровых установок, и прочим местам комплектов поставок, запоминая, что где лежало, и лежит ли на сегодняшний день.
А тут ещё сподобились явиться литерные платформы с техникой, не наше дело какой. Выгружаем мы эти автолаборатории, а сопровождающие матерят аборигенов, взявших себе за моду кидать в окна проходящих составов меткие свои камни. Побили стекла автомашин.
- Ты что, разве не знаешь, зачем нас сюда привезли? – удивляются моей дремучести приезжие парни?
-Не знаю и знать не хочу. Потому что живёт во мне приобретённая каким-то непостижимым образом способность улавливать разрозненные факты да умолчания и сводить их в некоторые для себя открытия. И эта способность выдаёт мне тайну миссии этой экспедиции региональной геофизики.
Неужели и до нас добрались специалисты наводить тень на плетень?
И в подтверждение моих подозрений не замедлили появиться строгие парни с многозначительными номерами своих авто, и, не мешкая, увели, типа, геофизиков в свой режимный лес.
Так что с планами обмыть приезд у прибывших получился облом, на счёт которого для принимающей стороны я сильно сомневаюсь, но ничего определённого сказать не могу. По какому поводу на это раз грузчики с крановщиком совершали свои ежедневные возлияния я не догадался уточнить.
Взорвут лесные люди свой заряд, замаскированный под мирный атом, уже после того, когда в приёмную нашего начальника поступит некая телефонограмма.
У тех бойцов невидимого фронта, борьба за мир во всём мире продолжится и без моего там участия. А мне же надлежало ехать косить сено на берегу Птичьей Гавани. Успеть бы только выполнить задание партии, пока наша империя ещё не рухнула в очередной раз.
А уж о том сенокосе взыскательный мой читатель может прочитать на http://www.proza.ru/2017/10/30/323, если на то обнаружится у него охота.
Некое пояснение к иллюстрации в начале этой публикации:
1. На правом снимке мной графическим редактором смонтировано на фоне остатков Птичьей Гавани изображение КТГУ (Ключа трубного усовершенствованной конструкции для захвата тела трубы при свинчивании-развинчивании нефтепромысловых насосно-компрессорных труб).
2. Левый снимок изображает вид ночного города. Остатки Птичьей гавани здесь находятся в правой верхней части тёмной области, расположенной между двумя рукавами светящейся городской территории.
В этих двух снимках видится мне некая ассоциативность.
24.11.2017 03:20:03