На берегу реки Сейм
Я рад тому, что будешь весела.
Смешлива, а может и печальна.
Твоя со мной беспечная игра.
Все радость для меня, все тайна.
Он любил ее долго, начав любить в детстве, а потом и перенес это чувство во взрослую жизнь. Фотографии Лизы у него были, он сам ее фотографировал, и на них она была маленькой, тоненькой, только во взгляде чувствовалась жесткость и уверенность. И этот взгляд Сергея подчинял, заставлял следовать за Лизой, жить кусочками ее жизни, о которой он узнавал случайно, от случая к случаю.
Пора юности закончилась, и все выбирали что-то для себя новое, и все устойчивое долгие годы менялось основательно, разводя людей по разным городам. Сергей остался жить в городе Курске, помогать матери, которую не хотел оставлять, работать то тут, то там. Но все же были и встречи, только короткие, когда Лиза возвращалась в отпуск, то в студенческие каникулы, то в отпуск, когда начала работать. В эти короткие встречи старался Сергей придумать что-нибудь простое, что позволяло быть с Лизой рядом.
- Рыбалка.
Это не такая рыбалка, когда нужно уезжать далеко, с ночевкой, с палаткой, костром, котлом с ароматной ухой. Сергей постарался все же все сделать так, как это принято у рыбаков серьезных. Вместо палатки взял тяжелый непромокаемый плащ, что служил его отцу, и котелок приготовлен, и лук, хлеб, картошка для костра, чтобы запечь в углях. И место выбрано у реки удобное с местами для рыбалки и местом для костра. Лес подступал к реке близко, у самой же реки ивняк склонялся низко и касался воды, над тонкими длинными листами травы у самого берега вились тонкие синие стрекозы.
- Рыба.
На глади непрозрачной воды изредка поблескивали штрихами спины маленьких рыбок, иногда поднималась струйка крупных пузырьков воздуха. У самого берега, над песчаным дном, стайками кружились мальки. Тишина стояла звенящая, долгим криком бросала поверх тишины свою песню кукушка. Звуки как щепки возникали резко и громко. А потом исчезали вдали, казалось, что она почти рядом, так был чист этот звук, а потом словно в секунду уносилась вдаль, и не чувствовалось ее присутствия рядом.
-Удочки.
Удочки готовил Сергей тщательно, в кладовке в защитном чехле их было четыре штуки, но ему думалось, что и трех будет достаточно. Для Лиза была выбрана простая удочка из желтого бамбука, для себя же одна телескопическая, а вторая длинная гибкая тоже из бамбука, как и та, что предназначалась девушке. Баночки, наборы крючков, ножик перочинный, прикорм для рыбы и наживка. Нужно было подумать и о том, на чем сидеть у берега, пригодились и два раскладных стульчика, металлических с пришитой к ним тряпочкой из тяжелой ткани защитного цвета.
- Служба.
К этому времени Сергей уже отслужил в армии, чувствовал себя уверенно, самому себе казался старше своих двадцати лет. Хотя службу он нес в своем же городе, в той части, что стояла на одном из высоких холмов центра города, и была она для него не тягостной, но все же это был важный этап в его жизни, такой какой многие его ровесники еще не проходили, а возможно и не собирались проходить.
Оформлял Сергей красные уголки, рисовал плакаты, писал лозунги, все, что требовало руки опытного художника, давалось ему легко, да и собирался он после службы поступать на художественно-графический факультет педагогического института. Рисовал он и до армии много, самообразование и студия рисования дали ему основные приемы, и акварель, и гуашь, и масленые краски все было освоено. И портреты ему удавались, особенно руководителей государства, их он выполнил бессчетное количество, благо не только в газетах можно было найти портреты, но и на открытках, где можно было уловить самые мелкие детали лиц. Навыки портретного воспроизведения пригодились, когда рисовал портреты офицеров. И еще много разного чего приходилось рисовать Сергею за два года его службы.
- Дернулся поплавок.
Дернулся поплавок на маленькой удочке слабо, даже кружочки, что легли на плоскость воды, разошлись совсем недалеко и затихли. Поплавки на двух других удочках были неподвижны, стояли ровно, словно приклеенные к воде, тихой в этой маленькой заводи. За рекой, тянулся луг, в июле бушующий разнотравьем, вились колокольчики, опутывая тонкими нитями траву, и поднимались над ней, чтобы поймать редкие капельки росы, что должна скатиться в синюю рюмочку цветка. Поднимались, как одинокие деревца мягкие бутоны малинового цвета колючек. В высоте, на фоне тонкой нити маленьких белых облаков описывал широкие круги коршун.
- Прохладно? – спросил Сергей.
Не дожидаясь ответа, он набросил на плечи Лизы плащ. Утро было теплым, но от воды тянулась прохлада, что накопилась за ночь, и незаметно окутывала все тело, холодила руки и ноги. Казалось теперь, что Лиза оказалась в маленьком домике, который выгладил как кулечек. Домик спрятал ее, не было видно даже стульчика, на котором она сидела. Тонкий платочек закрывал темные вьющиеся волосы и спускался на лоб. В глазах появилась грусть, которая спрятала и резкость, и уверенность, и жесткость. Лиза смотрела на широкие листы кувшинок, что закрывали кусочек заводи и на несколько желтых бутонов, восковых твердых, что между этими листами-кругами виднелись.
- Сорвать?
- Нет, не нужно, так лучше, когда они в воде.
- В банку нальем воды. Поставим.
- Завянут.
По листьям кувшинок пробежала водомерка, потом пробежала по воде, оставляя на ней маленькие серые пятнышки, словно вода прогибалась даже под этим невесомым созданием, а потом возвращалась к гладкой и ровной поверхности. И хотя это была только тень от ножек водомерки, но создавалось впечатление, что это вовсе и не вода, а густая масса, как свинец, что качается и движется зажатая в берега.
- Поймал, - крикнул Сергей.
На крючке висела блестящая рыбка. Карась. Тонкой лески не было видно в ряби, что пошла по воде, и казалось, что рыбка выпрыгнула из воды и летит по воздуху, свежей добычей для коршуна. Но полет закончился быстро и вот уже блеск чешуи идет из травы, на которую опустилась рыбка. Спинка карася казалось раздутой, чешуйки, словно маленькие монетки, которые хотелось сосчитать.
- Начало рыбалки, - заметил Сергей.
Он стоял довольный, что не впустую стояли удочки на берегу, и болтались в воде крючки. Высокий, широкий в плечах, он был доволен началом рыбалки. Волосы прямые, жесткие, падали на лоб, серые глаза виделись сейчас под солнцем стальными. Широкая рубашка с короткими рукавами не прятала загорелые руки, и между воротничком и не застегнутой верхней белой пуговичкой виднелась загорелая шея и грудь.
- Теперь только принимай рыбу, - засмеялся он.
- Проверим, - ответила Лиза.
- Вот она проверка, сейчас приплывут другие крупные рыбы. Сом, например.
- Здесь не может быть сомов. Им нужна глубина и тина, и скрытое место.
- Так это и есть самое скрытое место.
- Здесь мелководье, вон и кувшинки растут.
- Нет, этот кусочек заводи такой, вон за тем кустом ивы уже глубина большая, и водоворот там, здесь в воду входить не стоит, даже, если и вдали от того места плывешь, туда все равно тянет. И тины там много, правда, сам не нырял, но те, кто смог выбраться, рассказывали. Одному здесь и рыбачить нельзя, только с приятелями, желательно сильными.
- А как же мы? Я не смогу тебе помочь, если что случится.
- Так мы за рыбой в воду не полезем.
- Это правильно. Пусть плавают рыбы, кроме тех, что уже поймали.
- А сомов нам не видеть. Разве что щуку возьмем, - заметил Сергей.
Наступила тишина, Сергей смотрел внимательна на удочку, а Лиза смотрела на воду. тепла становилось больше от солнца, но у воды все же чувствовалась прохлада, которая накопилась за ночь. На короткое время Лиза почувствовала, что она ничем не занята, и может что-то неспешно вспоминать. Несколько суетливая, она на этот раз, у этой реки, чувствовала, что ее руки и ноги связали, и попытка вставить и уйти, не могла осуществиться. Оставалось просто смотреть на гладкое пространство реки, на противоположный берег, который был высоким, и весь в круглых отверстий, из которых вылетали стрижи, планировали над водой, взмывали чуть выше, потом вновь возвращались. Создавалось впечатление, что стрижи в таком плавном полете могут уйти и под воду.
- Вот еще рыба, - сказал Сергей, - и опять карась.
Лиза встала, подошла к ведру, в котором уже нехотя, осторожно плавала одна рыбка, теперь их уже был две, но Сергей был настроен на долгую рыбалку и приготовленное ведро, должно быть заполнено, пойманной рыбой. Чуть в стороне стоял котелок, закопченный, не раз он требовался на рыбалке, которую любил Сергей. Длинная изогнутая проволока лежала на крышке. Рядом на газете две луковицы, пакет с картошкой.
- Что-то тебе самой не хочется держать удочку? – спросил Сергей.
- Мне и так хорошо, - ответила Елизавета.
- Смотреть на воду?
- И на воду смотреть и на кувшинки.
- А после рыбалки пойдем, и я тебя познакомлю с мамой, - перешел от темы рыбалки к еще одной теме Сергей.
- Так я с ней знакома. Что это еще добавит к нашему старому знакомству.
- Сегодня будет иначе. Она привыкнет к тебе.
- Что ей ко мне привыкать? Бываю только летом, месяц или полтора. Видимся, раз пять, шесть, к тебе захожу раз или два. Правда, каждый раз она хочет со мной поговорить о чем-то интересном для нее, но что-то вновь и вновь не складывается.
Нина Ивановна была женщиной незаметной, если шла по улице, то взгляд куда-то под ноги направлен. Волосы казались серыми, одного неброского цвета. Вязанная серая кофта, юбка прямая, сумка широкая, квадратная, туфли на подошве низкой. Походка тихая, не шаркающая. Ко всему этому серому виду добавлялись и серые глаза. Черты лица правильные, тонкие высокие брови, незаметная, но привлекательная улыбка, словно изнутри иногда появлялась и украшала ее необычно.
Обычно Елизавета заходила к Сергею в двухкомнатную квартиру на первом этаже, окна которой выходили на узкую проезжую часть улицы. По узкому тротуару, отделенному от дома кустами желтой акации, утром шел поток работников к заводу, а вечером так же дружно двигался к своим квартирам, что располагались в таких же пятиэтажных кирпичных домах, белых, похожих один на другой.
- На каникулах? – спрашивала Нина Ивановна, присаживаясь рядом с Лизой на диван, укрытый жестким шерстяным ковром с восточным рисунком. Диван стоял в большой комнате вдоль стены справа.
- На каникулах, - отвечала Лиза.
- Математику, физику учишь? – продолжала расспросы Нина Ивановна.
- Учу, - эхом повторяла Лиза по одному слову.
- Лучше бы профессию медика выбрала, вот я медицинская сестра. И твоя мать тоже работала медицинской сестрой в областной больнице. Мы знакомы, не так хорошо знакомы, но видели друг друга. И хоть она тебя и закончила потом педагогический институт, но вот на заводе сейчас работает. Рабочей.
Начинался долги рассказ Нины Ивановны о пользе работы медицинской сестрой, и о том, что день рабочий у нее короче, и что есть возможность заработать небольшие деньги, если делать уколы уже в свободное свое время. И сколько новых знакомств может появиться на этой работе. Вот делаешь уколы одному из членов семьи, глядь и другому понадобятся уколы, а если кто есть из пожилых, так тут т уж и на годы может все растянуться. Приходите лечите, помогайте. Иногда и о своем можно попросить. Холодильник достать или там телевизор.
- И что хорошего в том, что ты из своего города уехала? Жить по общежитиям, это дело не лучшее.
- Что в том плохого?
- Может кто-то на тебя повлиять плохо, пропасть можно в большом городе.
Конечно, Нина Ивановна, догадывалась, а точнее была уверена, что на Лизу мало кто мог повлиять. С одной стороны это даже было неплохо, но с другой же, как можно обходиться без советов разумных людей, таких, как она сама. Девочкой, а потом и девушкой Лиза была быстрой и энергичной, но виделась рядом с ее Сергеем девушка другая, вдумчивая, хозяйственная, отзывчивая. Точно представить себе ту девушку пока Нина Ивановна не могла, но она точно не должна быть похожа на это крошечное создание с копной черных волос.
- А Сережа учится? – спросила Лиза, хотя точно знала, что тот пока не учится.
- Пока у него другие дела. В этом деле спешки нет.
- А почему?
- Нужно встать на ноги. Армию он прошел, немного нужно поработать. Себя обеспечить. Мне его одной трудно учить. И он это понимает. Он у меня главный помощник.
- Он хорошо рисует. Пошел бы на вечернее отделение. Работал и учился. Что тут плохого.
- А тебе это зачем? Что беспокоишься? – спросила Нина Ивановна.
- Мне? Это ему нужно. Я свое выбрала.
- Так ты не вернешься назад? Здесь самолеты не строят. Загонят тебя куда-нибудь в неизвестные места. И будешь там цифры писать на белых бумагах или в тайге бродить.
- В какой тайге?
- В дикой.
Сергей смотрел на Лизу, которая не отрывал взгляда от круглого водяную пространство ведра. Там на поверхности воды бежала тонкая рябь от движения рыб, у которых еще была возможность двигаться. Вода в ведре казалась темной, и туда падала тень и от облачка, что неподвижно висело на одном месте в синей высоте.
- О чем это ты задумалась?
- О твоем предложении знакомиться с твоей матерью.
- Ну, знакомиться, это может и не то слово. Просто встретиться.
- Хотя ты возможно и прав, что Нина Ивановна каждый раз со мной знакомится. Все вопросы повторяются. И словно не в одну школу ходили мы, и наши родители там не встречались. А ведь и не встречались. Моя Валентина Александровна ведь и ни на одном родительском собрании и не была. Не признавала она эти собрания.
- Мне хотелось, чтобы у вас с мамой были общие темы какие-нибудь, хоть для разговора. А только и вспоминает, что твоя мать курит, что и ты такая станешь.
- Ах, вот откуда такая забота. А, ее какая забота, что мать курит. Я не курю. И мне искать темы для разговора, чтобы Нина Ивановна могла мне делать одолжение своими беседами. И что мне в ее советах по ведению домашнего хозяйства, советы в выборе профессии, выборе работы и места проживания. И ее постоянное обсуждение длины платья и юбки. А у меня всего два платья. На все случаи, для института и праздников. Если воротничок приколола беленький, то уже и в театр можно пойти. И юбка одна, но блузки две, шелковые, красивые, из одной стипендии выделила деньги, так удачно выделила, теперь долго послужат эти блузки.
- Но, что-то нужно делать?
- Не волнуйся. Приду к тебе в гости. Выслушаю советы.
В квартире на первом этаже в пятиэтажном доме белого кирпича, где жила Лиза, на стене, рядом с маленькой кухней висел черный, маленький радиоприемник. Радио никогда не выключалось, оно задавало темп маленькой семье. Утром играл гимн, и все просыпались, и вечером играл гимн, но не все сразу засыпали. Из приемника слышались голоса, часто можно было слышать пьесы, и что-то оставалось в памяти, а часто просто служило фоном к маленькой жизни маленький семьи в маленькой квартире. И этот фон являлся эхом того, что было за стенами квартиры, и тремя окнами, через которую виделось то, что и так было знакомо.
Вот и беседы Нины Ивановны тоже были звуками того, что Лизе пока непонятно. И не могло ей никак пригодиться, в ее жизни эти разговоры не оставались даже какими-то пунктирами. Уколы и деньги, посадки рассады, о которой тоже иногда упоминалось, банки с вареньем, что появлялись на столе и сопровождались рассказом о пользе, которую приносят на участке ягодные кустарники. И представляла Лиза, что маленькие сморщенные ягодки клубники кладут для маленькой птички, которая должна их клевать, а потом оказаться в клетке. И тогда птичка запоет, и трели будут сказочно чудесными, и литься звонко, и отражаться от стен, от полок с книгами и от дивана, устеленного жестким ковром.
- Я к реке, еще можно ловить.
- Так жара же скоро рыбу прогонит, - решила показать свои знания в рыбалке Лиза.
- Здесь место закрытое, вон и ты плащ не снимаешь у воды, из глубины ключи холодные, верно, бьют, вот и не уходит рыба в глубину.
- Лови. Сегодня день для рыбалки, - согласилась Лиза.
За рекой, на высоком обрыве виднелись темные круги, в которые влетали стрижи. Казалось, что у них нет ног, не останавливаясь, они влетали в отверстия, и так же без всякой задержки вылетали. Полет стрижей был быстрым и дуга, по которой начинался полет, резко обрывалась, и вновь мягкое скольжение, которое тоже недолго длилось. В таком полете не было той мягкости, которая чувствовалась в полете ласточек. Острые крылышки, словно китайские веера, разгоняли горячее марево над берегом, словно охлаждали землю, и отбрасывали зной. Некоторые стрижи пролетали совсем рядом, от воды к ним тянулись водяные нити, которые обрывались мелкими каплями воды. И блеск черного оперения у самой воды становился серебристым, и казалось, что маленькие рыбки оказываются в воздухе, и солнце моментально сушит их чешую.
Сергей стоял у воды, потом отходил к ведру с рыбой, склонялся над снастью. Потом вновь возвращался к удочкам, одной из которых должна была заниматься Лиза. Становилось теплее и теплее, ловля рыбы подходила к концу. Уже и мелкие ветки были сложены шалашиком, и от одной спички появился маленький огонек. Пламя, уже разгораясь, оставалось мало заметным в солнечных лучах, но вода в казане закипала. Диза чистила картошку, руки впитывали желтый ее молодой сок. Лук тоже был очищен. Наступил момент, когда в котле оказалась и рыба, сначала мелкая в марлевом мешочке, а потом и крупные куски опустились на самое дно котла. Присыпанные солью куски черного хлеба лежали на расстеленной газете, белым полотенцем были прикрыты красные плоские помидоры и маленькие зеленые огурчики.
- Готово, - сказал Сергей, бросая пару листиков лаврового листа в уху.
Горячее солнце, горячий воздух и горячая уха забивали прохладу, что шла от реки. Вода в реке замерла, не блестела, не было ряби, на которой отразились бы лучи солнца. Они просто тонули в глубине и исчезали. На тонких нитях растений, что тянулись из самой воды, неподвижно висели синие стрекозы, словно крошечные длинные цветочки. Несколько стрелок камыша еще не выпустили свой пух, и казались слепленными из глины и покрашенными в темно-коричневый цвет умелой рукой художника.
- Как уха получилась?
- Отлично.
- Проголодались, ведь утро давно закончилось.
- Не хотелось есть. Только сейчас почувствовала, как все точно оказалось.
- Пока будет остывать, пойду в реке, проплыву к тому берегу.
- Там не выйти, обрыв, - заметила Лиза.
- Так я сразу вернусь. Прохлады хочется.
Медленно раздвигая неподвижную воду, Сергей поплыл к противоположному берегу. Капли воды на плечах и спине наполнились солнцем, потом Сергей исчезал под водой, и на поверхности воды оставалась вмятина, которая чуть погодя затягивалась, а ближе к другому берегу возникали новые вмятины. Когда у противоположного берега, пловец развернулся, то вода встала белой полосой, и так держалась несколько мгновений. Раздумывала, впасть ли ей в оцепенение, в котором пребывала под палящим солнцем.
- Отлично. Там есть холодные ключи. Охладили.
- Отлично плаваешь, - заметила Лиза.
- Обыкновенно. Но люблю поплавать, особенно рано утром. Пробегусь до Сейма и в воду. Потом целый день, словно на пружинах ходишь, усталости нет, бодрый.
- Какая усталость в наши годы? Очень смешно.
Плавала Лиза плохо, даже раз тонула, так, что думать о том, что можно и к обрывистому берегу плыть, она и не хотела. Плескаться же вместе ловли рыбы, где и не было песчаного спуска к воде, тоже не хотелось. Она походила у самого края, где было видно дно, потом смочила руки и лицо, и вернулась к костру, который уже погас.
- Разливаем уху.
- Разливаем.
- Металлические миски тут же приняли на себя и весь жар горячей ухи. Край тронуть было невозможно.
Пока уха остывала, Сергей вспомнил и все свои другие походы и за грибами. Хотя, какие грибы здесь, все больше маслята в низких ельниках.
- А, помнишь, что ты мне в армию писала письма? – спросил Сергей. Его миска была уже пуста, но пока наливать себе еще ароматной ухи он не спешил.
- Да, я всем писала, - ответила Лиза. Говорили, что это важно солдату получать письма. Иногда дурака валяла, писала письма по спирали, чтобы письмо можно было вращать, чтобы веселее солдату было. Но некоторые этого не понимали. Трем одноклассникам писала письма. Потом еще одному все отправляла части какой-то фантастической повести, которую придумывала на ходу. Тоже оказалось, что не такое от меня ожидали. Переписка хоть и не прервалась, но, чувствовалось, что она им не особенно и нужна. Но, говорили, что прерывать переписку нельзя, для солдата это плохое предзнаменование. Вдруг ему больше никто не пишет. Вот и писал все два года.
- Но я твои письма храню.
- Тебе уж совсем ерунду писала. Отрывки какие-то. Без начала, без конца.
- Мне это нравилось.
- Чем же?
- Я представлял, что это такие стихи. Наброски стихов. Стихи еще не получились, но уже контуры у них есть.
- Я стихи не пишу. Не понимаю, как можно предложения рифмами заканчивать. Мысль одна, но ее нужно разорвать, чтобы рифма место свое нашла.
- Есть же поэты.
- Другого времени. Все тогда было другими, и скучали они и их подруги скучали, вот и придумывали для себя занятие. Теперь заводы, машины, краны, станки. Тогда нужно иметь рабочие стихи для рабочих, что мне в той давней их тоске прошлого века. Мне думается, что между стихами и современной жизнью лежит пропасть. Хочется ее не замечать, хочется разбить цветник, засадить его цветами и забыть о бездне, что уже существует за ними. Вроде бы пропасть есть, но ее не видно. Вот и цветы есть, но чувств нет.
- Просто ты еще сама не догадалась, что стихи твои уже существуют. Ты их еще не записала. Они лежат в твоей памяти, в дальнем уголке, готовые, точные, яркие. Ты их хранишь, только забыла куда положила. Вспомнишь, достанешь. Когда же они возникнут, и ты их запишешь, то нарисую к ним иллюстрации.
- Какие?
- Да, хоть те, из чего состоял сегодняшний день. Из этого неба, коршуна в небе, прибитых к небу облачков, из воды, из полета бабочки и стрекозы, из костра, закопченного котелка и этих алюминиевых ложек. Из каждого листочка и цветочка, что рядом оказался.
- Только я стихов не напишу.
- Пусть пока не пишешь, но иллюстрации подготовлю. Это будет для тебя запас, для тебя, будущей.
Вода высохла на плечах Сергея, только волосы еще были влажными, оттого казались темнее, а не выглядели светлыми и выцветшими на солнце. Он говорил спокойно, не выделял слова более высокими нотами и не подчеркивал важность того, о чем говорил. Просто так он всегда разговаривал с Лизой. Дружески, приветливо.
- А можешь ты вернуться в Курск после учебы? – спросил Сергей.
- Куда?
- Город большой, можно найти работу разную.
- Да, на бумаге можно все писать, хоть формулы, хоть стихи. Буду писать формулы. Мне кажется, что я привыкла уже к большому городу. Раньше уставала, из города Жуковского приезжала в центр Москвы, и от всего, что перед глазами неслось, хотелось убежать, в маленький городок, где все пешком можно пройти. А потом заметила, что в этой толпе остаюсь даже больше одна, чем там, где людей меньше. Растворяюсь. Никого нет рядом знакомых, вот, только видел глаза, видел волосы, даже слышал вопрос, который тебе задавали, и все, никогда не увидишь этого человека, никогда не встретишь. А цвет радужки вокруг значка останется в памяти надолго, может и навсегда.
- Некоторые, как и ты, уехали на учебу из Курска, но собираются возвращаться.
- Кто знает, что будет. Никто меня еще в Москву не приглашал, не москвичка я. И хочется мне там остаться или нет, никак не связано с возможностью это сделать. Распределения самые разные, закрытые предприятия, много в закрытые города уезжают. Не хочу в маленький город.
- А у тебя там есть друзья, такие как здесь?
- Есть, но мало.
- Они для тебя важнее, чем мы?
- Важнее? Об этом не думала.
Лиза вспомнила своего друга Анатолия, дружба с которым была незаметной, но оказалась важной. Это был среднего роста, казавшийся полноватым молодой человек. Анатолий был спортивным парнем, борьба дзюдо. Он оказался прекрасным собеседником. В начале разговора давал возможность собеседнику произнести несколько фраз, а потом уже сам начинал говорить о многом, а знал он не мало. Но это было не главным, более важным было то, что он мог быть очень нужным советчиком. Каждое событие разбиралось Анатолием досконально, определись причины проблемы варианты е решения, и последствия каждого действия. Сама Лиза не обладала такими качествами, свои действия обычно не обдумывала, ничего не предугадывала. Действовала часто интуитивно, как получится.
- Есть и хороший друг. Думаю, что он как все.
- Сколько еще дней до отъезда?
- Двенадцать.
- Пойдем еще на рыбалку?
- Нет.
- Почему?
- Такой уже не будет.
Потом в одной книге Сергей нашел рисунок, там шла девушка и обернулась, художник уловил и поворот и что-то еще, что не могло показать простое движение. Вот этот рисунок, карандашный, только черным, а после печати серым штрихом на желтой странице стал для Сергея портретом Лизы.