Докучливое сновидение
Чучело-мяучело
На трубе сидело.
Чучело-мяучело
Песенку запело.
Чучело-мяучело
С пастью красной-красной,
Всех оно замучило
Песенкой ужасной.
Всем кругом от Чучела
Горестно и тошно,
Потому что песенка
У него про то, что
Чучело-мяучело
На трубе сидело...
М. Яснов
В последнюю треть октябрь пятнадцатого года XXI века, видимо, устал терзать горожан своими каверзами. Неожиданно прекратилось изводящее душу сечение холодным дождём, порывистый ветер отполз в степи, туман, что, казалось, сползал с обступивший гор, зацепился за их вершины и решил остаться там, окутав лесистые склоны серо-белым маскхалатом. Хмурое лицо октября вдруг солнечно рассияло, щедро оделяя всё живое теплом и радостью бытия. Большинство горожан не таило зла на него за недавние издевательства и с обезоруживающей непосредственностью потянулось к нему. Правда, находились такие, что не верили ему, считая тёплые деньки лишь уловкой, за которой надо ждать от него какую-нибудь мерзопакость. Поэтому ходили в куртках, плащах и с непременным зонтиком. Весь остальной люд, особенно молодежь, вновь вернулся к летней вакханалии обнажения тел: шорты, джинсы с рваными просветами в брючинах, топики, блузки, маечки – кожный покров тел за явным преимуществом побеждал матерчатый. Хотя последний в этой схватке преуспел в неожиданной выразительности цвета, форм и надписей. Не упустила своего шанса и татуировка. Маори могли бы найти среди многих горожан достойных последователей великого Жака Паганеля. Ведь их тела изобиловали таким разнообразием тату, явленном долу и миру, что их отсутствие на теле уже казалось вопиющей аномалией. Главный проспект города, за первые 125 лет сосуществования пять раз сменивший своё название в примечательной последовательности: Царский – Романовский – Свободы – Советский – Кировский, вновь воспрянул в своем гостеприимстве и радушии. Кафе, террасы, кулинарные и кондитерские стойки, аттракционы, что уже хотели законсервировать на зиму, воодушевлённые теплом и наплывом посетителей, бойко ринулись в пучину широкого спектра услуг. За столиком на веранде летнего павильона, что напротив здания пятигорского фарминститута, сидела троица, две девушки и молодой человек, потягивающие пиво из горла бутылок, лениво закусывая солёными орешками из пакетиков, что лежали перед ними на столе. Все в маечках с надписями. У одной из девушек она повелевала - «Take me» , у другой увещевала - «Don’t cry», а у парня беззастенчиво и авантажно заявляла - «I want you». Сделав приличный глоток пива, «I want you» с шутливой интонацией обратился к «Take me»:
- Давай придадим смысл нашим слоганам, может быть, у нас что-нибудь получится. Да и атмосфера располагает, заключил он, сделав широкий жест в сторону карнавальной тусовки вокруг.
- Об`ойдешься, мальчик. Не твоего куста ягодка. Не твоего полёта птица. Не для твоего садка рыбка. Не для твоего силка птаха. Не твой шар в лузу.
- Надька, прекрати измываться над Игорёшей, - вяло возмутилась «Don’t cry». – Лучше вспомни свой сон. Ты ведь перед первой парой мне сказала, что не выспалась, так тебя достали ночные сновидения, странные и жуткие. Вот расскажи их. Я до жути обожаю всяческую жуть. Просто тащусь.
- Ну, не знаю. Ты, Игорь, не против? Ладно, если хотите, то попробую вернуться к тем событиям, что я пережила ночью.
- Подожди, я сейчас смотаюсь ещё за пивасиком, - вступил молодой человек, - пусть будет про запас. Мало ли что. Не бежать же на самом интересном. Мне это не в кайф.
- Так вот. Снится мне, что я, как стритрейсерша Мара Багдасарян, топлю вверх по Калинина. Маневрирую на встречке, ухожу, уклоняюсь, обгоняю: педали, руль, клаксон, тормоз. Адреналина море. Я прилично поджарила свечи, когда из Лермонтовских ворот вылезла и двинулась в мою сторону огромная серая жаба, превосходящая размерами Кинг-Конга. Он просто цыплёнок табака по сравнению с этим даром природы. Мне некуда увернуться, и мой чёрный зверь, мерседес-бенц Майбах, на полной движухе влетает в раскрытую желтогубую пасть этого монстра. И наступает темень, только мерцание панели авто. Краем глаза заметила показание уровня масла и тут же подумала, что надо бы сегодня не забыть добавить немного Рольфа. Тем временем машина продолжает движение. Её бросает из стороны в сторону, ударяет боками обо что-то упругое. Пытаюсь тормозить, но колёса скользят и скользят. И вдруг я с мерседесом куда-то стремительно падаю. Всплеск, и мне кажется, что мы с ним плаваем на поверхности чего-то. Зажгла свет в салоне. За стёклами ничего не видно, лишь какие-то силуэты проплывают мимо, иногда натыкаясь на корпус машины. Появилась шальная мысль: покинуть своего друга и попытаться выбраться вплавь. Но тут всё пришло в движение и стало сжиматься вокруг машины. Затем нечто стало давить на её поверхность всё сильнее и сильнее. Затрещали, застонали, заскрежетали все сочленья этого немецкого чуда автопрома. И тут оглушительный оргазм навалился на меня. Каждая клеточка моего тела трепетала, я то взмывалась, то стремительно низвергалась, все мои сочленья стенали и рвались. Душа устремилась вон из моего тела, пронзительный стон разомкнул мои губы и… я проснулась, обессиленная, но удивительно просветлённая.
- А что девственницы испытывают оргазм? – живо поинтересовался «Хочу тебя».
- А чем они хуже трахнутых? – небрежно парировала «Не плачь».
- Учи матчасть перед зачётом по физиологии человека во втором семестре, - посоветовала «Возьми меня», и продолжила:
- Так вот, попив «Новотерской», я, испытывая полное блаженство и забыв про омерзительные внутренности лягушачьего пуза, закрыла глаза и тут же стала участницей следующего сна. Он начался с того, что я сижу на скамейке под ивой на берегу озера, что в парке имени Кирова. Я в купальнике, загораю, откинув голову на спинку лавочки. Глаза закрыты, я вся во власти неги и покоя. Никакие крики плавающих, играющих в пляжный волейбол не воспринимаю. И тут кто-то трогает меня холодными пальцами за разгорячённое солнечным зноем плечо. Я просто взвиваюсь от этой мерзости. Открываю глаза и вижу тщедушную пенсионерку, одетую в цветастую чесучовую пару. Её голову спасала от солнца фетровая шляпка тридцатых годов прошлого века. Сквозь очки на меня умоляюще смотрели бесцветные бездонные глаза. И до меня донёсся тихий шелест её анемичных губ:
- Извините. Я тут участвую в конкурсе составления скраблов, текстов на определённое количество слов. В этот раз задание было на сто слов. Я текст составила, но никак не могу сосчитать количество слов в нём. У меня получается то 101, то 98, то 100, то 102. Извелась вся. Помогите. Вы справитесь. Я вижу, вы дамочка образованная, в грязную застойную воду этого озера не лезете. И правильно делаете: её меняли в последний раз в год окончания правления Хрущёва. Я то знаю. Я тут каждый день бываю. Мне не далеко идти. Я живу вон за теми деревьями, на Власова, у водоканала. Помогите, у вас получится.
- Она так проникновенно смотрела на меня, ну, как смотрит стерлядь в белом соусе на банкетном столе, что я взяла листок, который просительница достала из чёрного ридикюля эпохи горбачёвской перестройки.
«Возьми меня», достав листок из заднего кармана джинс, стала читать.
Бронзовато-медный жареный поросёнок лежал на серебряном подносе посредине стола. Хоровод тарелок с примкнувшими к нему приборами окружил его. Рюмки гардемаринами стояли тут и там, готовые к здравицам. Закуски и соленья благоухали в чашах, создавая вокруг жертвенной тушки своеобразный орнамент дивного раскраса. Серебристые вершины винных бутылок придавали столу возвышенность и одухотворённость, которые не хотелось разрушить присутствием кого-либо за ним.
С усилием я постаралась избавиться от этого моего воображения. Поджарила два яйца. Приготовила чай. Обмакнула два кусочка чёрного хлеба в оставшееся масло на сковороде. Быстро позавтракала. Надо было спешить на стройки капитализма. Его лозунг «Превратим энергию масс в деньги» звал меня.
Прочитав текст, взглянула обладательницу роковой фетровой шляпки и стала считать слова. Но цифры не сходились. То 101, то 99, то даже 103. Я разнервничалась. Кровь прилила к голове. И тут меня накрыл оргазм. Его волны ходили по мне от пяток до головы. Старуха пропала, текст исчез. Только половецкие пляски оргазма в моём теле. Эта утробная пляска рвалась наружу. Мои воспалённые губы раскрылись, и мой вопль разбудил меня. Я проснулась, вся покрытая горячечной жаркой испариной. Не обращая внимания на неё, помчалась к столу и записала, не зная зачем, этот текст по памяти, обессиленно потом рухнув головой на руки перед планшетом.
- Второй оргазм за ночь. И без меня. Ну, ты даёшь девственница-перезрелок, - плотоядно улыбнувшись, заметил «I want you».
- А чем она хуже трахнутых? – невозмутимо бросила «Не плачь».
- Ещё раз услышу от тебя, Игорь, что-нибудь в адрес моей целомудренности, вот эта бутылка закончит свою жизнь у тебя на голове. Я не шучу. Достал уже, козёл.
- Надюха, на больных не обижаются. Козёл – он и Пятигорске козёл.
- Ладно, девчонки. Сболтнул лишнее. Видно, пиво в башку вломилось. Забудем. Пойду куплю вам кофе и пирожные. У тебя, Надя, надеюсь, есть ещё что рассказать. Ведь ты пошла потом спать? Вот я вернусь, и ты продолжишь свои дозволенные речи, как та несравненная Шахерезада, что была усладой глаз своей невинностью для слушающих её.
- Ведь может, гад, быть человеком, - сквозь зубы сказала «Возьми меня». Он прав, у меня было ещё одно сновидение. Дождёмся его, и расскажу, а сейчас давай пока смотаемся и попудрим носики вон в том подвальчике. Его недавно соорудили, и там всё просто супер.
Через некоторое время троица была в сборе. Пирожные были съедены, но в кофейнике и в чашках ещё было кофе.
- По многочисленным заявкам продолжаю. Мне удалось оторвать голову от стола. Затем я попила «Новотерскую» и легла спать. Ведь был только пятый час утра. Морфей тут же принял меня в крепкие объятия, и я, не боясь его поползновений к моей непорочности, тут же уснула. Я обычно сплю без всего. Люблю, знаете свободу. А перед этим сном я зачем-то одела милую пижамку. Она такая вся в василёчках. Нежная и мягкая. И сразу снится мне, что я вхожу в наш ресторан «Бристоль». Делаю шаг и чувствую, что на мне ничего нет. Я нагая. Пытаюсь как-то исправить положение руками. Но их не хватает. И тут, метрдотель, подошедший ко мне, учтиво говорит, что не надо волноваться, ведь сегодня в заведении приём в честь нудистов города, и одежда не рекомендуется. А затем он добавил, что я хорошо подготовилась: прелестно благоухаю, а моя интимная стрижка выше всяких похвал. Нельзя сказать, что его слова меня как-то воодушевили. Как во сне взяла протянутую им руку и позволила подвести меня к столику, при этом я почти никого не замечала. Я присела и обнаружила, что никто не составляет мне компанию. Положив одну руку на грудь и плотно придвинувшись к столу всем телом, спрятав под ним нижнюю мою часть, я другой рукой взяла фужер с шампанским с подноса, тут же предложенный мне официантом. Его изящный передничек спас меня от смущения. Я отпила глоточек и, стараясь не смотреть ему вслед, устремила свой взгляд перед собой. И лучше бы я смотрела вслед обнажённым ягодицам парнишки. От увиденного по моему телу батальон за батальоном, рота за ротой, взвод за взводом замаршировали мурашки. Когда одни уже покидали мои нагие ступни и устремлялись на ковёр, что лежал на полу ресторации, другие уже начинали спускаться с моих молодых персей, чётко выдерживая количество шагов в минуту и равнение на середину. К моему столу приближалась пара. Это был декан моего факультета и заведующая кафедрой органической химии моего института. Седовласые, стройные и поджарые. Он, лысый, с неизменной палочкой, она с янтарным ожерельем и очками в золотистой оправе. Нагие и неотразимые. Я с ужасом вспомнила, что такие тела я видела только в анатомичке на практике, правда, без палки, очков и ожерелья. Подошли, дружелюбно поздоровались, попросили у кельнера шампанского. Дама, кокетливо поправив ожерелье, заметила, что я, видно, замёрзла, так как моё тело покрыто пупырышками, и предложила заказать на всех стейки, сборный салат и графинчик водочки. Я не стала ей рассказывать, что сейчас принимаю парад, а с заказом согласилась, решив, что надо бороться со своей адекватностью, а добрая порция водки в этом вопросе наилучший вариант. Приняв пару стопочек благодатного российского напитка, я почувствовала себя значительно уверенней, а мои мурашки строй за строем сразу убрались неизвестно куда. Тут появился джаз-квинтет и заиграл «Отель Калифорния». В его игре было столько чувственности, что я не выдержала, встала и пошла по проходу между столами, чтобы присоединиться к танцующим. Я шла, чуть откинув в сторону левую руку, а правой - изящным жестом поправляла свою причёску, Мои бёдра покачивались в такт музыки, заставляя пару изумрудных змеек, что я недавно вытатуировала на них, зайтись в страстном извивании. Меня тут же пригласило на танец лицо кавказской национальности. Он был весь покрыт такой темной кучерявостью, что я не могла увидеть подробности его тела, кроме одного органа, который, к моему удивлению, вёл себя весьма прилично. Мне даже захотелось его приласкать за такую европейскую толерантность к противоположному полу. Но не успела поддаться этому естественному девичьему жесту благодарности, как распорядитель зала объявил, что подведены итоги конкурса, проведённого среди мужчин, находящихся в этом зале. Они должны были выбрать «Мисс очарование». Итоги конкурса уже известны, и «Мисс очарованием» стала «Мисс изумрудные змейки», то есть я. Меня попросили встать на маленький подиум и сделать несколько поворотов разными сторонами моего тела к присутствующим. Я несколько раз повернулась, подняв руки над головой и слегка покачиваясь в ритме танго де аморе, исполняемого джаз-квинтетом. А потом мне вручили приз-награду. Это была полуметровая бронзовая фигура нагого юноши, с раскрытыми объятиями и восставшим пенисом. Вслед за этим кто-то подарил мне букет роскошных белых хризантем, и меня попросили сесть в кресло, а мужчины один за другим стали ко мне подходить и целовать мою руку. Они всё подходили и подходили, вытягивались передо мной, невольно демонстрируя свои мужские достоинства. Эти достоинства были такие разнообразные, такие впечатляющие, что я вдруг…
- Что ты вдруг испытала потрясающий оргазм, который потряс твоё девственное младое тело! – со смехом закончили друзья рассказчицы.
«Take me» не успела усмотреть в этом смехе выпад против себя, возмутиться и обидеться, как октябрь вновь «дохнул осенним хладом».
Ему, видно, надоело ублажать горожан теплом и солнечной щедростью. И он взялся за привычные занятия. Укутался в тёмные тучи. Распугал люд дождём с градом. Занавесил склоны Машука и Бештау плотной серой пеленой, которая клубами стала наползать на город. Призвал из степей шальные ветры. И те, как заправские стритрейсеры, помчались по улицам курортного городка. И небо вновь «задышало осенью». «Унылая пора» продолжалась. Лишь несколько десятков разноцветных плащей маячили то тут, то там. Для них, очевидно, райновский мем «нет ничего лучше плохой погоды» не был просто набором слов. Он выражал их философию жизни: живи вопреки внешним обстоятельствам жизни.