«Или грудь в крестах, или голова в кустах»
Народная поговорка
Прошло более тридцати лет с того дня, как я был призван на службу в армию. Удивительно, но я до сих пор отчётливо и во всех деталях помню события того далёкого прошлого. А начиналось всё так:
Рано утром 1 апреля 1981 года в отделе одного режимного предприятия города Новосибирска появилась сотрудница, инспектор отдела кадров. Поздоровавшись с присутствующими, она сразу подошла к молодому человеку, одиноко стоявшему у окна и наблюдавшему, как местные рабочие воздвигали забор, и вручила тому повестку из военкомата, при этом вкрадчиво, как бы извиняясь, проговорила:
— Собирайтесь, вам надо идти в армию.
Для меня, а именно мне посчастливилось оказаться тем молодым человеком, визит дамы не стал таким уж неожиданным событием. Повестки из военкомата приходили и прежде, почти в течение целого месяца я добросовестно отдавал их в отдел кадров, где их принимали, складывали в особую папку, а взамен клятвенно заверяли, что беспокоиться нечего, на меня распространяется бронь, о чём соответствующие воинские органы хорошо осведомлены. Однако в этот раз что-то пошло не так, видимо, осведомлённости военных пришел конец. Как ни крути, а пришлось мне на самом деле идти в армию.
Оставив наблюдение за рабочими, я поспешил домой обрадовать молодую супругу. Прошло менее года, как мы поженились. Весть о предстоящем событии, службе в вооруженных силах, у неё бурных восторгов не вызвала, напротив, на женском лице появились слёзы. Я, как мог, пытался её успокоить, мол, не на войну ухожу. Хотя, именно в это время наша армия, её ограниченный контингент, принимала участие в военном конфликте на территории Афганистана. Официально это именовалось как «выполнение интернационального долга». Не знаю, кто кому был должен, но война шла и люди гибли.
Признаться, в тот момент я даже не задумывался, что могу попасть на войну. Мне казалось, что происходит она где-то очень далеко, почти на другой планете, а потому встреча с ней невозможна.
Вскоре сборы в армию были закончены, и я в сопровождении взволнованной супруги и с рюкзаком с провизией, перекинутым через плечо, отправился по адресу, указанному в повестке. По пути зашли в парикмахерскую. В маленьком зале в виду раннего часа из посетителей никого не было. Скучающая дама в белом халате смотрела по телевизору фильм «Берегись автомобиля», шёл эпизод, в котором персонаж актёра Смоктуновского – Деточкин на заснеженной дороге останавливал троллейбус. Герой картины подходил к лобовому стеклу и, обращаясь к своей возлюбленной, сидящей за рулём, произносил финальную фразу:"Здравствуй, Люба! Я вернулся». При этом он как-то тоскливо снимал шляпу, и взору зрителей представлялась остриженная под «ноль» голова.
Прийти на сборный воинский пункт с шевелюрой наподобие той, что носила Анджела Дэвис, известная в те времена американская правозащитница, я не рискнул, а потому сев в кресло и направив указательный палец на экран телевизора, кратко, но ёмко произнёс:
— Как его!
Такой не по годам мудрый поступок с моей стороны, как остричь под «ноль» голову, вскоре возымел приятные для меня последствия. Прибыв на место, я не подвергся обычному в таких случаях расстрелу, а только замечанию. Военные тактично напомнили мне, что неоднократно посылали в мой адрес повестки с убедительной просьбой их посетить, пройти медкомиссию и всё такое. Они даже думали послать за мной автотранспорт, который с решётками, но тут я вовремя объявился, и такая нужда отпала.
На призывном пункте в тот день нас собралось человек шестьдесят, все были молоды и стрижены под «ноль». Нас проводили в небольшой зал с рядами кресел. Вскоре к нам вышел офицер танковых войск, в звании майор. Он достал из папки какие-то бумаги, разложил их на столе и начал называть наши фамилии, при этом требовал, чтобы опрашиваемый непременно вставал и вместо всяких там «здесь» и «тут» отвечал, как положено в армии, только одно — «я». На что собравшаяся почтенная публика, хихикая, шептала за каждым ответившим своё, порой непечатное, продолжение фразы. Офицер тем временем спокойно выполнял свою работу, юношеские забавы его нисколько не раздражали. Вскоре и меня сосчитали. Покончив с перекличкой, майор положил бумаги на стол и по-военному чётко проговорил:
— Я вас проверил. В следующий раз проверять буду в бою. Все едем в Афганистан, кто боится, пусть выйдет сюда.
Смолкли усмешки, в зале повисла тишина, из шестидесяти встал только один. Он подошёл к офицеру, тот что-то на ухо ему прошептал, после чего парень вышел из зала.
Позже я часто задумывался, почему майор так поступил, мало того, что сказал нам, куда отправляемся, так он ещё предоставил возможность выбора. Мне думается, офицер поступил правильно. Надобно сразу отсеять слабых, всё равно рано или поздно они проявят себя, а потому лучше сделать это сейчас и здесь, где можно найти замену, в Афганистане этого будет уже нельзя.
Когда шестидесяти молодым и здоровым парням сообщают, что все они отправляются на войну, недоумения и паники среди них, как правило, не возникает, юношеская психика ещё не в состоянии оценить все предстоящие риски, к тому же присутствие товарищей помогает забыть все страхи. Это, как игра в «казаки-разбойники», кого больше, тот и победил. А умирать молодым никто не собирается, об этом пусть старики думают. Примерно в таком расположении духа я пребывал в тот день.
Подошло время оформлять военный билет. Выяснилось, что я, как и большинство из нас, комсомолец, но не снявшийся по месту учёта. Страшное по тем временам преступление, сродни измены Родины или переходу проезжей части в неположенном месте. Наказание – смертная казнь. И дабы не приводить её в исполнение, каждый патрон в армии на счету, мне дали срок до вечера, чтоб только сбегать на своё прежнее режимное предприятие, сняться с учёта и обратно.
Получив военный билет вместо паспорта, я побежал. Поначалу бежал уверенно, но на Красном проспекте, на самой его середине, в некотором отдалении от «зебры», заметил приближающийся ко мне автомобиль, то был УАЗ-452, в народе его называют «буханкой». Я несколько растерялся. Пропустить или следовать дальше? Всё решали доли секунды. И я побежал. Увы, расчёт оказался неверным. Меня отбросило в сторону метра на три.
Водитель «буханки» тут же поспешил мне на помощь. Вскоре появилась и скорая помощь, люди в белых халатах перебинтовали мне голову. И хотя на лбу была только ссадина, но они, проявив чуткость, потащили меня в неотложку. При этом всё время спрашивали, не кружится ли у меня голова, не хочу ли я прилечь на носилки. Вздохнув тяжело, я ответил, что признателен им за заботу, но очень спешу, а потому должен следовать дальше.
Сразу избавиться от них не получилось, подоспел милиционер. Он хоть и не предлагал носилки, но видом своим подсказывал, что хочет со мной познакомиться. Его напарник уже беседовал с водителем сбившей меня «буханки». Предъявив первому милиционеру военный билет и объяснив, что с ним разговаривать нет у меня времени, так как исполняю армейский приказ, был тут же отпущен нашими органами на все четыре стороны.
Проезжую часть того злосчастного проспекта я кое-как перешёл, прошёл и тротуар, но перейти следующую улицу уже не смог. Стою, как вкопанный, боюсь сдвинуться с места, кажется, что проходящие мимо машины, как артиллерийские орудия нацелены исключительно на меня. Через пару минут шок прошёл. Добраться на предприятие я успел до закрытия комсомольского комитета. Снялся с учёта и поспешил домой, благо всё рядом.
Открывшая дверь супруга поначалу не поняла, кто перед ней. Затем раздался вскрик, и женское тело начало медленно оседать. Придя в сознание, она проговорила:
— Что случилось?
— Не волнуйся, любимая, ранение несерьёзное, пуля прошла навылет – как мог, успокоил я супругу.
И вновь проводы и вновь слёзы. Ох уж эти женщины, провожают мужей в армию – плачут, встречают солдат живыми – опять плачут.
К означенному сроку и с необходимой учётной комсомольской карточкой я прибыл в расположение своего призывного пункта. А уже поздно вечером мы шестьдесят молодых и стриженых под «ноль» парней, не считая одного человека, садились на поезд, что увозил нас в город Бийск. Там нам предстояло пройти последнюю медкомиссию, для меня только первую, помыться в солдатской бане и переодеться в воинское обмундирование.
Ночью плацкартный вагон, в котором нас разместили, буквально гудел и содрогался, но не от качества железнодорожного полотна, с рельсами и шпалами всё было нормально, а в силу всеобщего праздника по поводу окончания гражданской жизни. У каждого нашёлся в рюкзаке хлеб и некий жидкий продукт, уставом не оговоренный. При этом отцы-командиры особых препятствий нам не чинили, лишь только следили, чтоб никто с подножек не прыгал. Гражданские пассажиры дожидаться кульминации праздника не стали, и вагон поспешили покинуть ещё до фейерверка.
Утром состав без потерь прибыл в Бийск. Настроение у всех было бодрое. Лишь отцы-командиры зевали, явно не выспались. Впереди нас ждала медкомиссия. Раздевшись почти догола, мы рассредоточились по специалистам. Мне сразу достался окулист. Вернее это была женщина, военная. В каком звании, сказать не могу, погоны скрывал застёгнутый на все пуговицы медицинский халат. Осмотрев мои очи, она утвердительно произнесла следующее:
— А вас, молодой человек, мы должны отправить в изолятор. Мне не нравятся ваши глаза, белки – жёлтые.
На что я тут же парировал:
— У меня всё нормально с глазами, просто я ехал в вагоне на третьей полке (если кто не знает, это под самым потолком, там, где перевозят багаж).
— К тому же, – продолжал я — не выспался прошлой ночью. Можно мне остаться? Я не хочу отставать от своих.
Посмотрев на меня удивлённым взглядом, светила глазной науки произнесла:
— Куда вы? Вас всех отправляют в Кушку! Вы понимаете?
Я прекрасно понимал, что Кушка – это самый южный город Советского Союза на границе с Афганистаном (ныне это туркменский город Серхетабад).
Так, не пройдя в тот день всех полагающихся специалистов, я оказался в армейском госпитале, в инфекционном его отделении. Меня положили в палату к больному желтухой. То был грузин, ему по два раза на дню ставили капельницы, кажется, глюкозы. Из тонких полиэтиленовых трубочек и иголок, что оставались после процедур, он мастерил всякие фигурки. Грузин был уже дембелем, он отслужил положенный срок, готовился отбыть домой, но внезапно заболел и оказался здесь на больничной койке. Если бы такое произошло в начале службы, его наверняка комиссовали бы и отправили на гражданку, но это армия и здесь свои законы. Иногда они очень суровы, особенно те, что касаются, так называемых неуставных отношений, в простонародье – дедовщины.
В пору моей службы об этом негативном явлении телевидение и радио не сообщали, как и газеты, не печатавшие слёзные письма «защитников» Родины своим матерям, о том как «их обижают». Какой ты солдат, если не можешь за себя постоять. Впрочем, я несколько отвлёкся, а между тем мой приход в госпиталь незамеченным не остался.
— Парень, ты какого периода? – как-то за обедом поинтересовались у меня солдатики в больничных халатах.
А я тогда и не знал, что два года армейской службы делятся на четыре периода, каждому из которых соответствует своё определение: «дух», «слон», «черпак» и «дед» (возможны вариации). И согласно такому далеко неофициальному табелю о рангах солдаты несут свою нелёгкую, но почётную службу со всеми из того вытекающими последствиями.
Узнав, что я ещё даже не «дух», воинская братия слегка растерялась и не сразу решила, как вести себя по отношению ко мне. Посовещавшись немного, решили, пусть живёт, а мне сказали следующее:
— Парень, тебе повезло, у тебя желтуха! Тебя обязательно комиссуют.
Не допив положенное молоко, я слегка загрустил. Нет, скрывать не стану, мне, конечно, хотелось домой, но при этом болеть серьёзной болезнью не было никакого желания.
Прошло семнадцать суток. За это время из моих вен на анализы откачали не один литр крови, поджелудочный сок во мне не задерживался, его также изымали, как и, простите, другие выделения, в которых армейские доктора пытались найти причины возможной болезни. К счастью диагноз, поставленный ранее женщиной-окулистом, не подтвердился, и меня благополучно выписали, направив далее по этапу.
Помывку в бане, как и переодевание в армейское обмундирование, я пропущу, а начну сразу с короткого собеседования между мной и неким офицером, изучавшим моё дело. Он почему-то решил направить меня в другую команду.
— Товарищ (не помню его звания), но я из команды 275. – отрапортовал я незнакомому офицеру.
Тот посмотрел на меня и сказал:
— Правильно, но их ещё шестого числа отправили в Кушку.
Затем он полистал бумаги, как будто что-то ища, а после не глядя в мою сторону проговорил:
— Будете служить в Германии, в ГДР. Ваша команда – 140.
Ребят, с которыми познакомился в ночном поезде Новосибирск-Бийск, я больше никогда не видел, и что с ними стало, не знаю. Вероятно, кто-то из них был убит или ранен, а кто-то попал в плен... Впрочем, всё могло закончиться совершенно наилучшим образом - все до единого вернулись домой, живыми и здоровыми, да ещё с медалями и орденами. Однако война есть война, и на ней кто-то должен гибнуть.
Два года моей службы в ГСВГ (Группа Советских Войск в Германии) прошли довольно буднично. Особенных наград от Родины я не получил, но дослужился до сержанта, отличника боевой и политической подготовки. На том историю, как я не попал на войну, можно, пожалуй, закончить, но существует один эпизод, очередной поворотный момент в моей биографии, ставший известным мне только недавно, вернее четыре года назад.
Тогда в интернете в социальных сетях мне посчастливилось найти своего однополчанина. Вспомнили службу в ГСВГ, некоторых товарищей. Об одном из них зашёл разговор особый.
— Помнишь Мишку, который писарем был при штабе, он тебе ничего не рассказывал? – спросил мой собеседник.
Я тут же вспомнил невысокого рыжеватого паренька, подумал, неужели с ним что-то случилось.
— А что с ним?
— После армии мы с ним некоторое время переписывались. Он рассказал, что видел список военнослужащих нашей части для командировки в Афганистан. Там были и наши с тобой фамилии. Кто составлял список, он не знает, но позже командир части вычеркнул из него многих, в том числе и нас.
Видимо судьбе было угодно, чтобы я всё-таки не попал на войну. Эх, или грудь в крестах или голова в кустах. Судьба выбрала первое.
Ноябрь 2017 года
(на фото - я, ещё с шевелюрой, незадолго до последней повестки)