Неанд. Певчий Гад. Гурман

Вячеслав Киктенко
                Гурман


«Я своих не ведаю прав!..» –  заорал однажды Великий в пивняке. Вероятно, это было нечто ещё не вполне перебродившее в его творческом котле, недозрелое нечто, из «творческих задумок». Скорее всего, так и не написанный роман под названием:
«Исповедь склеротика, фантомная память о Члене».
Великий, судя по всему,  исходил из хреновенькой тезы:

«Член – полноправный доможилец. Член семейства. Член обчества. Следовательно, на него положены конкретные квадратные метры. Как и всем прописанным жильцам. Ордер бы ему… ордерочек бы такой… выписать бы ему…»

***
Записки из подполья, однако. Да, однако, оттуда

Всё у Великого из подполья. Причём, в отличие от Достоевского, это было реальное подполье – в сейсмостанции, в дворницкой. Из «подпольных» отрывочков:

«…иногда кажется – современных детей вообще учить не надо. Зачем и чему их сегодня учить? Ну, три класса, и всё. Куда больше, при интернете-то?  Читать, писать, считать – всё.
Остальному – всей дряни мира – обучатся сами, без школы. Зачем обчеству тратиться впусте? Кому суждено учиться, просиживать в библиотеках, свершать открытия, найдутся и найдут себя без высшей (обязательной, то есть) школы. В детях другое важно – их детство…»
 
***
«…нужно так замучить красоту, чтобы извлечь из неё природный запах, цвет, вкус. И только потом эта мука переходит в слово, краски, музыку. «Красота – страшная сила». Страшная в самом прямом смысле слова, как в романе «Парфюмер…» 

***
«Салфеточки»:

«Она, видите ли, дала… женщина дала мужчине! Что за чушь?
Даёт – Мужчина.
Она – воспринимает. Берёт! Деньги в том числе… а не только кровь.
Женщина мужчине дала один только раз… там, в райском саду.
Дала – Яблоко. А потом – пошло-поехало… Змием обученная, залюбленная им,  хитрющая, всё с ног на голову  перевернула…»

***
«Мужчины – морщины.
Женщины – трещины…»

***
– Родила?
– Родила…
– Ла-ла-ла…
– Ла-ла-ла… –
Кроманьонцы.

***
Неандертальцы говорили медленно…

***

Из штудий Великого на вечную тему временного:

«…железные кличи комиссаров, раскалённые речи пророков… и всё – о конце времён. Накликают! Запретный, страшный, незримый миру обряд:
                «Выкликание демонов».
 Концов-начал выкликаньям не сыщешь…»
***
«…а сколько могил напластали под злодейский шип, вой, свист кликуш, колдунов! Памятников на земле наворотили, ужасти! Неясно уже – кто жив, кто нет. Мистика неподсудна. Но ведь и без неё, без мистики, всё чаще видится невольно:

«Как люди в белых простынях, ночами бродят памятники. По площадям бродят, по кладбищам бродят, стукаются лбами. Иногда друг о друга. Много…»

***

«По переулкам бродит тело…»… или – лето? Тело. Мистика…

***
«Девочка в автобусе, 3-4 годика, в милой косыночке, сидит на руках у матери, играет кисточкой от пальто, смеётся, что-то своё щебечет...
И вдруг дикая мысль: а ведь и она повзрослеет, и она станет матерью…
 и бабушкой?..
А ну представь: вот она уже мать, и даже старше нынешней своей матери… вот уже она старуха, и у неё много детей, внуков, правнуков... вот она мёртвая в гробу, в окружении родных… вот её могила с прахом внутри... 
Нет! Что-то противится воображению, когда глядишь на милую щебе¬тунью 3-4 годков. А уже в самом этом противлении не сокрыт ли предел, то есть крайняя степень (за которую – нельзя!) соблазна? И не в этом ли пределе кроется надежда, пусть мистическая надежда на некую неокончательность повального постарения и неизбежного исчезновения людей?
Нельзя предс¬тавлять девочку старухой, тем более трупом. Нельзя, и всё тут! Будь ты хоть трижды «гениальным» художником с бескрайней фантазией. Здесь – крайний рубеж, форпост, откуда исходит надеж¬да и вера: не окончательна механика повального умира¬ния, и всего лишь на краткий срок запущена эта махина, ме¬ханика времени.
А вот если разнуздаться и дать волю воображению или, пуще того, «художественно» воплощать «декадентские» картинки, это значит одно – предательство. Внутривидовая измена. Или, мягче – ещё одна уступка миру.
Миру, который никогда нигде ни¬кому ничего не уступает!..»

***
«…нет, не мистика. Перенаселение смерти».

***
            «Все живы смертью. Изначально – естественно, это был способ выживания. Неестественно ныне. Свежайшее мясо умерших не едят. Даже собаке не отдают, лучшему другу человека. Даже человеку не отдают! Безоговорочный приоритет:
это – никому.
            Как это никому? Есть кому. – Господину Чревоугоднику. Главному Гурману земли. – Червю. Глупо? Каннибалы, однако, умнее. А, пожалуй, в этом ракурсе и гуманнее».

***
  Послушал по «утюгу» Великий живого ещё классика. Не удержался, переложил своима словесы:

«Лев Гумилёв рассказывал. Попал с этнографическими целями в племя. Вождь племени закончил в Москве Университет Патриса Лумумбы, по-русски чесал заправски. Устроил праздник белому гостю: костры, пляски, веселящие напитки.

***
… под дикий речитатив, судорожные пляски у костра, после баньки с паром…
– «С лёгким рэпом!..»
***
Выпить Лев Николаевич был не дурак. Выпил, развязал язык, и хамит Вождю:
«Какие вы ужасные!»
«Почему?»
«Убиваете людей, а потом ещё и съедаете их… ужасные!..»
«А что, разве у вас войн не бывает?»
«Ещё какие! Не то, что у вас!..»
«А что вы делаете с убитыми?»
«В землю закапываем»
Вождь покачал головой, отхлебнул из глиняной чаши веселящего напитка, и грустно-грустно молвил цивилизованному человеку:
«Какие вы ужасные... убиваете людей… а потом ещё и в землю закапываете...»

***         
                Послушал Великий классика, и дописал ещё в тетрадочку нечто кощунственное о смерти и погребении:      

              «А вдруг прав именно Вождь? Хоронить надо – кость. В Писании ни слова о мясе. А вот сохранить кость, не преломив колено, важно. Даже до чрезвычайности важно. Сохранить  по-коление – главное. Об этом, главном, в Писании много. Через всю книгу проходит это Главное. А что мясо? «Пакости». То есть – то, что сверх кости и есть – паки. Паки и паки.
…так из первичного цеха выходит голая труба. А  уже потом, в следующем цехе её обматывают в мягкий материал: изоленту или асбестовое покрытие. Обмотка эта поверх  трубы – патрубок. То есть – паки. То есть то, что теперь находится сверх голой основины. Несмотря на грубость сравнения, и здесь проступает та же суть: вот  кости, а вот – и пакости поверх костей. Кости – внутри. «Ливер» и мясо – пакости. Они снаружи. Это – и есть Паки…
В Писании ни слова о каннибализме. Но если отстраниться от общепринятого и,  возможно, глупого, то…
…то мясо следует – жрать! Особенно родственникам почившего. – Вот лучшие поминки, вот лучшая, прочнейшая память об ушедшем.
Там встретимся. Обнимемся, обсудим, поговорим. А мясо-то причём? Неужто Господин Червь, Главный Гурман благороднее собаки, человека?
Смертью живы, смертью! Смертью травы, деревьев, скота, друг друга. Скоро на земле, при чудовищном распложении, перенаселении планеты людьми, пропитание человека станет главной проблемой. Это давно поняли китайцы, у них в дело идёт всё, что содержит белок: черви, змеи, тараканы… а ты, ты, гуманист цивилизованный, шаурмы не кушал, кошатинки-собачатинки-человечинки не пробовал? Ага!..

***
Праздник.«День Смерти»

***
       Вот, Битва и не уходит. Никак. Никуда! Не уходила, и не уходит. Червь – уходит. В своё Метро. Уходит, и там нажирается до отвала. На следующей остановке выползет. У него на кладбище хорошее Метро, с разветвлённой системой тоннелей и переходов.
Выползет иногда под солнышко, оглядится, погреется…
      Учует свежак – нырк в Метро! – в тоннель кладбища – за свежачком, за новым покойничком, за деликатесом…
                Идиотизм «цивилизации»
 ***
…папы попивали,
     Мы поблёвыва…
     Мамы завывали,
     Мы позёвыва…

***

Великий о глупостях школы, ненавидимой вообще:

«...человек только-только научился стоять на ногах.
Является какой-то физкультурник и учит стоять на голове…»