Испытание судьбой. Часть вторая

Владимир Цвиркун
ЧАСТЬ ВТОРАЯ

                Глава первая

Вокруг большого и жаркого костра собралась вся ватага беглецов. Погода стояла тихая и тёплая. Солнце впервые за последнее время не скупилось и пригревало землю. Кое-где в лесу появились первые проталины, а на опушках – рыжая прошлогодняя трава.

К огню костра тут же устремились прутья кустарника, на которых беглецы жарили солонину. На жаркое пламя падали маслянистые капли, при каждом соприкосновении с ним они вспыхивали дымком, дразнящим своим ароматом.
– А ты это давно задумал? – спросил Бородин Прохора.
– Была мысля ещё в начале этапа, но всё не подворачивался удобный случай. А после того, что натворил с тобой гадюка-офицер, решил: точно сбегу.
– Значит, ты специально лодку качнул? – продолжал допрос Бородин.
– Да, и ждал этого момента. Так что не жалкую об этом. А вы, братцы?
– Хорошо, правильно сделал, молодчина,– загалдели все дружно.
– Да понимает твоя голова, что люди погибли?
– Понимает. Жалкую об солдате,  зато вон сколько спас.
– А что же дальше, Прохор? – прямо спросил Бородин.
– Счас пожрём, как следует, и пойдём шукать людей.
– Какие в тайге люди? – удивлённо спросил Бородин.
– Мне хозяин дома Егор шепнул перед нашим выходом, что в этих местах, ну в тайге, живут кержаки-староверы. Надо искать их следы. Думаеца, что Арестантка нам в этом поможет. Как там твои щенята? Мои шевелятся в запазухе.
– И мои копошатся.

Арестантка, почуяв, что разговор идёт о ней, проглотив быстро сало, навострила уши. Прохор погладил собачку, откинув полу своего балахона, положил на них  щенят.
– Арестантка, зачинай кормить своё изделие, – ласково произнёс Прохор.
– Прими, Арестантка, и мох крестников к себе, – улыбаясь, сказал Бородин.
Щенята, почуяв близость материнского живота, подползли к нему и уткнулись бархатными губами в соски с тёплым молоком. Завороженные этой сценой, беглецы заулыбались.

– Давайте покалякаем, как будем действовать даля, – закручивая цигарку, предложил Прохор. – Одно ясно: разбредаться нам не гоже, можем  заплутать.
– Конечно, скопом и пойдём, – поддержал Ефим.
– А можа, кто посильней пойдёт шукать  этих кержаков, а остальные с добром останутся?
– Во, во, тебе только добро на уме, – возразил Ефим.
– А если нам здесь переждать, можа кто и объявится. А, братцы, – предложил Данила.
– Это сколько людей, столь и мыслей. Держаться надо гуртом. При нас жратва, собака, винтовка и два револьвера. И патроны к ним имеются. Нам нечего бояться. Вместе мы – сила. Вот тахто, – возбуждённо произнёс Прохор.
– Прохор предлагает дело, – сказал всё это время молчавший Бородин. – Раз судьба свела здесь нас вместе, значит мы в ответе друг за друга. Если Егор не слукавил насчёт староверов, то будем искать их жильё. На дворе весна, идти надо всей дружиной.

– Вот и порешили, братцы, – беря на себя роль вожака, объявил Прохор. – До захода солнца – на ногах, а там, что Бог пошлёт. Ну что, Арестантка, ты с нами, или как? На тебя – вся надежда.
Собачонка подняла голову, заглядывая в глаза людям. У всех они светились лаской и добротой. Потом посмотрела на своих щенят, мол, берите моих деток, а я вам сослужу службу верную.

Бородин и Прохор осторожно взяли по паре тёплых комочков и положили их к себе за пазуху. Все поднялись и отправились в неизвестную дорогу.
– С богом, крестясь трижды, – произнёс Ефим.
Разделив поровну увесистую поклажу, беглецы углубились в тайгу. Часа два ватага шла молча. Потом Прохор скомандовал:
– Привал, братва, передохнём.
– Никаких признаков жилья, – усаживаясь рядом с Прохором, вздохнул Бородин.
– А ты думал, что они с краю леса поселятся? Небось, не дураки. Во тьму тараканью они залезли. Не скоро, не скоро мы их отыщем. Такая моя думка. На,кури, Бородин. Я сготовил тебе цигарку.
– Спасибо, Прохор. Даю слово, научусь закручивать цигарки, ещё ловчее, чем ты.
– Посмотрим, посмотрим, если к тому времени у нас табачок не закончится.
– А я там, братцы, следы видел,  – вдруг сообщил подошедший Фома.
– И какие ты со своей колокольни усмотрел следы? – спросил Прохор, поднимая голову на длинного и худого товарища.

– Я точно не знаю. Може заячьи или лисьи. А може волчьи.
– Фу, ты мать твою. Я подумал человечьи.
– Ни, ни. Что я следов людских не видел.
Сидели и курили почти с полчаса, озираясь то и дело по сторонам. Но их усталые взгляды всё время натыкались на стволы вековых деревьев.
– Следы есть, а зверья-то не видать, – нарушил тишину Данила.
– Ну, ну. Она, стало быть, должна что ли к нам сама на поклон явиться? – удивился Фома. – Такую ватагу всяк зверь почует и обойдёт стороной. Птицу и зверя надыть выслеживать в затайниках, а не идтить на них грудью. Э-э-э, охота, брат, дело  дюже антиресное и трудное. Я бывал на ней вместе с собаками в загоне у своего барина.
– Оказывается у нас и охотники имеются. Это уже кое-что, – пошутил Боро-дин. – Однако пора в путь.
– До самой ночи блуждали уже свободные люди по тайге. Устав, остановились на ночлег у самых могучих в округе елей, ветки которых касались земли. Они-то и пошли на подстилку для сна. Натаскали дров, чтоб хватило до утра, разожгли костёр. Поздний ужин прошёл молча. Определились с дежурством, и легли спать. Арестантка просунулась под суконный балахон Прохора и уткнулась мордой в щенят.
– А-а-а, покормить хочешь? Давай, Бородин, своих крестников. Пущай она с ними побудет всю ночь.

Бородин, передавая щенят, на минуту открыл глаза и сквозь ветки увидел звёзды. Они мерцали и выглядели так же, как  в Москве. С мыслью о доме уста-лые веки сомкнулись сами собой.

                Глава вторая

Спали мужики долго. Дежурные поддерживали костёр, не жалея дров. Сквозь сон тепло чувствовал каждый. Переворачиваясь на другой бок, они поглядывали одним глазом на окружающую обстановку соображая: живы они ещё или уже нет.  Довольные снова погружались в дебри сна.
Первым проснулся Бородин. Его разбудило виденье гибели подпоручика. Потерев лицо рукой, он посмотрел на дневального Фому. Рукой показал ему, чтобы шёл отдыхать. Тот молча лёг и сразу заснул.
Бородин подновил костёр, подбросив сухих дров. Ему захотелось покурить. Но, вспомнив, что табак и бумага в кармане Прохора, махнул недовольно рукой.
В таком неопределённом положении он находился впервые. Но это всё же лучше, чем идти по этапу в неизвестность. А потом, задумавшись над участью человека,  согласился, что вся жизнь-то и состоит из кусочков неизвестного будущего. А, значит, и сегодняшнее нахождение их в тайге – только часть большой или малой жизни. «Буду принимать реальность такой, какой она есть, спокойно и с достоинством», – подумал  он.
Неожиданно зачесалась спина. «Должно быть заживает, поэтому и беспокоит», –  заключил он, пожалев, что не попросил у Агафьи гусиного жира.
Вдруг заскулила Арестантка.
– Фу, твою мать. Я совсем забыл про тебя, собачка, – просыпаясь, пробубнил Прохор.
– Встаёшь? – спросил Бородин.
– Как видишь. А ты давно у костра?
– Трудно сказать. Два раза сучья в костёр подбрасывал.
– Эх, надо было с офицера часы сорвать. Они-то ему всё равно не нужны.
– Не надо, Прохор, не вспоминай его.
– Давай, друг, посмотрим, что там в его бауле.
– А где он?
– А вот в этих мешках. Вот же он. Так, водочка есть. Смотри, колбаска, хлебец. А это что в мешочках? О! Тяжёлые. Ого! Да это, Бородин, рыжуха. Вот что, значит, он обещал нам за спасение. Ладно. Теперь нашим будя. Ага… Да тут в тряпицах. На,  посмотри.

Развернув, тряпицы, Бородин увидел два новеньких смазанных револьвера с патронами в обоймах и россыпью.
– Прямо на войну собирался наш офицер. Зачем ему столько оружия? А Прохор?
– А ты не сообразил?
– Нет.
– Менял он его по этапу на золото. Продавал, подлюка. Видно, часть Егор за золотишко  выменял. Да, богатенький тут народец.
Сибирь, Прохор, богата и непредсказуема. Здесь, что угодно можно ожидать.
– Ладно, Бородин, поживём – увидим. А что с водкой будем делать? Уж больно я по ней родимой соскучился. Может, хлопнем её? А?
– Надо оставить на всякий случай: рану помазать или ещё что.
– Твоя правда. Спрячем подальше от глаз. Да тут ещё офицерское бельё. Вот паразит, и карты с голыми бабами прихватил.

– Закапай их, Прохор, ни к чему они нам.
– И то дело говоришь. Ладно. Остальное потом доглядим. Ну что? Побудка и трапеза?
– Пора. Закрути, Прохор, мне цигарку, пока наши ото сна отойдут.
– Что в одиночестве думки одолели?
– И теперь ты, дружище, прав. Было такое.
Без побудки, от шума двух товарищей по несчастью проснулись все. Они молча, озираясь по сторонам, припомнили прошедшие неспокойные сутки. То, что с ними нет солдат сопровождения, осознали все. Внезапная свобода радостью забилась в груди, но тут же возникла тревога неизвестности.
Шестёрка беглецов окружила полыхающий утренний костёр. Ели не спеша, посматривая, как весёлые всполохи огня скачут между сучьями. Покормили и свою спутницу Арестантку: каждый бросил ей частичку своей доли. На неё они возлагали большие надежды. Только она быстрее всех сможет определить близость жилья или человека. Было забавно смотреть на неё. Казалось, что она, подбирая кусочки еды,  каждому кланяется.

Прожевав, что Бог послал, народ потянулся по привычке за кисетами. Закурили. Задумались. Арестантка, свернувшись калачиком, кормила щенят.
– Куды дальше пойдём? – нарушил тишину Прохор.
– Вот незадача: можна и прямо пойти, а можна и в другие стороны. Прохор, можа тебе Егор привязку какую-нибудь дал? – спросил Фома.
– Он и сам толком не знал. Говорил, что это недалеко от какой-то речушки.
– Во-во. Выходит, куды глаз глянет, – съехидничал Фома.
– А за что, Фома, на тебя кандалы нацепили? – чтоб сменить тему, спросил Прохор.
– О! Барин мой Винокуров, можа слыхали  об таком, – опытный бабник. Во, значит, прям среди бела дня затащил мою дочку в сено и износильничал.
– А ты ж где был? – спросил Данила.
– А меня трое его удальцов держали. Долго плакала дочь. А я ей, мол, тут тебя замуж никто не возьмёт, иди в город. Можа там человека хорошего встретишь. Проводил её. А сам поздно вечером и подпалил дом барина. Он в отъезде был. Поджёг-то я только флигелёк ихний. А там, вот напасть, жила его бабка. Она не то сгорела, не то задохнулась. Вобчим умерла она бедная ни за что, ни про что. Вот я сбежал и подался в бега. С полгода мыкался. И надо же, споймали меня случайно на базаре сподручные барина и приволокли в полицию. Там уже всё было приготовлено. Я только поставил крестик. А дальше – суд, кандалы, этап. Вот тах-то и породнился с вами.

– Вот жизня: бедокурят одни, а наказывают других, – с горестью произнёс Прохор.
– Это точно, – подтвердил Бородин.
– Ну что, братцы, айда искать счастья, – предложил Фома.
– Погодите минуточку, – остановил всех Бородин. – Вот какая думка у меня: ты, Прохор, обмолвился, что староверы проживают у реки. Это логично. Значит, каждая речка здесь разливается, поэтому надо искать пологий уклонистый берег. Он-то нам и нужен.
– А другой-то берег, стало быть, крутой должен быть, – вдруг всех озадачил Ефим.
– Конечно, там, где крутой берег, там и сильное течение у рек. Это – закон, ответил Бородин.
– Ладно. Пойдёмте искать эти берега, – подытожил Прохор.

                Глава третья

– Фома, ты чего там? – обернувшись, окрикнул Прохор.
– Я щас, бегу, – отозвался тот, на ходу поправляя арестантские штаны. – Костёр тушил.
– Чем же?
– Да своей поливалкой.
– Эт ты правильно, чтоб огонь нам в спину не пошёл, – сказал Бородин.
Беглецы шли цепью, чтобы охватить обзором большую территорию. Из-за отсутствия воды каждый из них там, где считал нужным, подхватывал пригоршней снег и клал в рот. Шли, оглядываясь по сторонам и вслушиваясь в таинственную тишину тайги.
Очередной день не принёс им удачи. И ещё два дня блуждали бедолаги по лесу в надежде отыскать загадочных кержаков. Заблудиться в этих местах – плёвое дело, тем более никто из них не знал точно куда идти. И только счастливый случай мог им помочь. Они шли, всё чаще крестясь, призывая Бога указать им нужную тропу.
Неожиданно вышли на большую поляну, остановились, прислушиваясь. Послышался знакомый стук дятла.

– Во, глядите, и белки запрыгали. А раньше их не было, – обрадовано сообщил кудрявый Ефим. Где-то, едва слышно, заявила о себе синица.
– Давайте оглядим поляну, – предложил, Бородин.
– Вы тут пока осмотритесь, а я пройдусь дальше один.
И Прохор пошёл напрямик. Приминая прошлогоднюю рыжую траву. Аре-стантка, виляя хвостом, побежала за ним. Вдруг она резко остановилась, напряглась, подняла голову и навострила уши. Потянув воздух, негромко гавкнула, будто спрашивая: кто там?

Остановился и Прохор, покрутил головой, но ничего существенного не приметил. А Арестантка с каждым мгновением всё больше проявляла недовольство.
– Беги, посмотри, что там, – скомандовал ей Прохор.
Оставшиеся на поляне, заметили замешательство разведчиков. Они выстроились по периметру, просматривая всю территорию вокруг. Арестантка бросилась вперед и саженей через тридцать остановилась как вкопанная. Через мгновенье она залилась во весь свой собачий голос.
– А-а-а, вот оно что. – Прохор показал подбежавшим на волосатое животное, что лежало в метрах трёх от них. – Кабан, кажись, раненый. Что скажет нам охотник?
– Скажу сейчас. Он ранен, но не охотником. Два самца дрались. Тот и полоснул этого клыком в бок. Вон, вишь, кишки торчат. Прикончить его надо. Чего бедолаге мучиться, – дал своё заключение Фома.
– А чем лучше: ножом или пулей? – спросил Прохор.
– Сдаётся мне пулей лучше: и зверя наверняка убьём, и, может, кто живой услышит выстрел, - предложил рассудительный Бородин.
– Во! Теперь опробую свой револьвер. Куда лучше стрелять? – Прохор глянул на Фому.
– В лоб ты его из этой штуковины не пробьёшь. Стреляй, Проша, в глаз. Так наверняка будет, – посоветовал тот.
– В глаз, так в глаз.
Раздался глухой выстрел, кабан дёрнулся и как-то сразу обмяк. Наступила неопределённая тишина.
– Вот и свежина, братцы, – пряча револьвер, Прохор отошёл в сторону.
– Поначалу надыть шкуру снять, а разделку туши начинать с живота, – посоветовал Фома.
– Вот тебе и нож в руки. Начинай, а мы подмогнём, – предложил Прохор.
– Правильно. Двое с кабаном будут управляться, а остальные – за дровами для костра. Будем кабанятину жарить, –  сказал Бородин, снимая с плеча котомку из мешковины.

Положив её на землю, нервно передёрнул спиной. Это заметил Прохор:
– Ты не ходи за дровами, постережи секача. А то, неровен час, и волки подойдут. Что заживает?
– Чешется вся спина. Наверное, подживает.
Охотник быстро и ловко орудовал острым ножом. Сначала он обрезал шкуру на четырёх ногах, потом полоснул по брюху и снял с кабана волосатую шкуру.
– Подержи вот здеся около головы, – попросил Фома Бородина, – Тяни помалу, а я – ножичком…. Вот дело веселей пошло.
Мужики принесли большие охапки сучьев, хвороста, жердей, быстро разожгли костёр. Дыма почти не было. Когда он хорошо разгорелся, начали подкладывать в костёр дрова покрупнее.
– Вот и всё, – со вздохом облегчения произнёс Фома. – Туша – на шкуре, как из банки. Свежая, парная. Сщас голову отрежем и в сторону. Арестантка, где ты там? Иди сюда, теперь тебе жратвы будя вдоволь.
С этими словами он бросил ей кусок кабанятины.  Собачка подошла на зов, понюхала угощенье и с жадностью начала есть.
– Ешь, ешь.  Это ж ты нашла подранка, тебе и первый кусок.
Все улыбнулись. Арестантка ела и тихонько рычала.
– Это на кого она так злиться? – удивлённо спросил Бородин.
– Так собаки и кошки эдак завсегда показывают своим соперникам, мол, не подходи, моё, – сказал Фома и начал разделывать тушу.

Через несколько минуть, не разгибая спины, он скомандовал:
– Готовьте себе коптильники из веток. На мою долю – тоже. Счас будем све-женятину жарить.
– Послушай, мясоруб, отрежь немного внутреннего жира, – попросил Прохор.
–Ты что жир любишь?
– Отрежь, надо.
– Ну, надо, так надо, – и, отмахнув белый кусок, подал просящему.
А тот, нанизав его на палку, подержал над огнём. И, как только закапал жир, отошёл от костра и остановился около Бородина.
– Снимай одёжку, давай спину тёпленьким жиром помажем, чтоб рубцы расправились.
– Поможет? – с надеждой спросил механик.
– Поможет, поможет. Свиной-то жир от человеческого почти не отличается. Помажем легонько, чесаться и перестанет.
Бородин после этой процедуры сидел у жаркого костра и млел от тепла и лёгкости во всём теле.

                Глава четвёртая

У костра запахло жареным. Кто второй, а кто уже и в третий раз нанизывал куски мяса и держал над огнём.
– Эх, счас бы сольцы немного! – облизывая губы, произнёс Ефим.
– Постойте, кажется, в офицерском бауле была какая-то баночка.– С этими словами Прохор покопался в его вещах. – Братцы, есть соль! Живём! – радостно доложил он и поставил драгоценную находку на землю.
И каждый, смочив палец слюной, прикладывался к соли.
– Ешьте больше, меньше нести будя, – посоветовал Данила.
– Эт точно. Остаток заберём с собой. Кто зная, сколько ещё плутать придётся, – поддержал его Фома.

Арестантка так наелась, что у неё отвис живот. Она подошла к тряпице, на которой лежали щенки, понюхала их, будто целуя, и улеглась возле них. Почуяв запах матери, кутята подползли к ней.
Такое умиротворение длилось недолго. Вдруг Арестантка ни с того, ни с сего вскочила и, отчаянно залаяв, бросилась вперёд. От неожиданности все вскочили, держа в руках пруты с жареным мясом, и устремили взгляды в след убегавшей собачонки.

– Кто-то там есть, – предположил Бородин.
– Да. Вон за деревом стоит, вижу, – подтвердил Прохор.
Медленно дожёвывая, ватага зашагала к толстой ели, у которой раздавался неистовый лай уже двух собак. Смутное волнение охватило бывших арестантов. Кто-то про себя подумал, что их обнаружили солдаты, кто-то подумал о звере. Но появление другой собаки, говорило явно о присутствии человека.
– Вы кто, люди? – тихо и странно спросили из-за дерева.
– Мы – люди, – ответил Бородин. – А ты кто?
– Я – Прошка. Что вы тут делаете?
– Вот заблудились, –  спокойно произнёс Данила. – Вот блукаем, ищем жильё.
– Послушай, мил человек, что ты за деревом стоишь, иди к нам, вреда не причиним, – позвал его Бородин.
– Что взаправду вы – добрые люди? – спросил Прошка.
– Конечно, слово даю, что  не причиним тебе зла, – заверил Бородин.
– Бобик, к ноге, – скомандовал незнакомец.
– Из-за дерева, наконец, вышел пацан. Только мешковатая одежда придавала ему солидность.

– Ну вот, давно бы так, – миролюбиво произнёс Бородин. – Проша, ты отведи нас к старшим, мы им всё объясним: кто мы, откуда. Хорошо?
– Ладно, пошли, – немного подумав, ответил неожиданный гость.
Три часа шли путники за провожатым, когда сметливый Прохор подметил неладное:
– Слухай, паря, мы на этом месте , где стоим сейчас, уже два раза были. Ви-дишь,  дерево с ободранной корой?
– Вижу.
– Ты чего водишь нас по кругу? Веди к своим.
Хитрый проводник усмехнулся, немного покраснел из-за того, что его изобличили, а потом простодушно сказал:
– Так надо, чтобы не подметили дорогу к нашему жилью.

– Понятно. Ты же видишь, что уже темнеет. Мы можем заблудиться. Проша, пойдём коротким путём. Мы сильно устали, – спокойно и толково объяснил Бородин.
Вся группа вошла в небольшую с виду слободу и остановилась около церквушки, куда сразу юркнул проводник. Чуть погодя, из неё вышел человек в длинной рясе и остановился напротив непрошеных гостей. Он внимательно осмотрел каждого, перекрестился, что-то нашёптывая, и произнёс всего три слова: «Кузня, баня, притвор».

Каторжники гурьбой шли по улочке вслед за Прошкой. Вскоре они подошли к месту, где располагалась кузня. Могучий мужик оценивающе осмотрел пришлых, покачал здоровенной бородатой головой и нырнул, пригибаясь, под навес. Взяв с полки увесистый молоток и пробойник, подошёл к наковальне, стукнул об неё и произнёс:
– Подходи по одному.
– Я – первый. Уж очень жмут кандалы, – нашёлся Данила.
Один за другим вскоре вся братия, освободившись от тяжёлых оков, потирала руки, улыбалась. Радости их не было предела. Они улыбались, хлопали друг друга по плечам.

– Свобода! Свобода! Свобода! Братцы! – кричал громче всех Прохор.
 Не сговариваясь, обнялись. Кто-то от счастья шмыгнул носом. Кузнец смотрел на них с пониманием и тоже улыбался, до конца не осознавая,  что только каторжник может в полной мере понять цену освобождения.
– Вам велено в баньку, – вдруг предложил юный Прошка. – Пойдёмте.
– Прошка, тёзка, в баньку говоришь. Веди, веди, братец.

Парить их в этот раз не стали, только помыли после стольких мытарств. Банщик, увидев на спине Бородина кровавые набухшие рубцы, сказал:
Подожди, горемыка, я намажу тебе спину мёдом. В рубаху пока не облачайся, пусть мёд впитается.
– Спасибо, добрый человек, спасибо, – поблагодарил Бородин с тёплой улыбкой.
– Смотрите, братцы, нам чистые рубахи и кальсоны дали. Ну, впрямь из ада – в рай,  – радостно произнёс Прохор.
– Во-во, я-я-я, – заикаясь, что-то хотел сказать Михей-Заика.
– Глянь, братва, заговорил наш Михей. Знать и взаправду хорошо и радостно нам.
– Подожди, Прохор, в ладоши хлопать. Мы ещё пред очи святого отца должны явиться. В его руках – наша судьба.
– Эх, а я на радостях думал, что кончились уже наши мытарства. Всё прошлое в этой баньке оставим. Надеюсь, что кандалы на чистое тело уже не наденут. А, братцы?
– Посмотрим, – коротко ответил  Бородин. – Пойдёмте на свет Божий.
– Оно завсегда так: после радости – горе, – заметил Ефим.

– Думаю, до кандалов дело не дойдёт, – рассудил Бородин. – У староверов законы жёсткие.  Здесь другие порядки и нравы, чем там, у нас. Хочу всех предупредить: надо больше молчать и слушать. Что скажут, то и  будем делать. Мы здесь непрошеные гости. Нас сюда никто не звал, а, значит, и не ждал. У них жизнь размерена на все четыре стороны. Главное не ругаться против Бога, не брать чужого. Это мы должны запомнить, как «Отче наш». А теперь пойдёмте в церковь. Дальше притвора нас не пустят – такой у них порядок. Там скажут, как нам жить дальше.

                Глава пятая

– Помолитесь, кто, как может, – тихо, но властно произнёс священник.
Гурьба новоявленных грешников без команды опустилась на колени, и каждый наклонил голову, касаясь лбом пола притвора. Шёпотом прочитали молитву и, трижды перекрестившись, встали. Священник дал в руки каждому молящемуся по зажжённой свечке и вышел из церквушки.

Переглядываясь, шестёрка теперь уже свободных людей последовала за ним. Возможно, их покаяния дошли до Бога. А прощёнными ли они стали? Об этом им никто никогда не скажет. Да и перед законом каторжники оставались преступниками.
Их посадили за длинный стол, зажгли  несколько сальных свечей к той, что горела в доме у святых образов старообрядцев. Из боковой комнатушки показался старец.  Он молча прошёл мимо, лишь мельком взглянув на красные рубцы на спине Бородина. Вся братия встала, приветствуя священника.
– Садитесь. Меня зовут отец Панкрат. Волею судьбы вы попали в нашу старообрядческую общину. Мы – христиане, и на первых порах поможем вам. Что делать с вами дальше, решим отдельно. У нас закон – закон Божий. Спрашивать о том, за что на вас надели кандалы, не буду.
– А Бог здесь ты, отец Панкрат? – неожиданно для всех спросил Прохор.
Наступила гнетущая тишина.
– Не надо ёрничать, раб божий, – спокойно продолжил старец. – Я всего лишь наместник, пастух на этом клочке земли.
Он поднял при этих словах двуперстие, и всем показалось, что к лицу устремилась стрела из двух длинных белых пальцев, которая осенила крестом каменное лицо человека.

– Извините, отец Панкрат, сорвалось, – покорно произнёс Прохор.
– Ладно, Бог тебе судья. Кто чем способен заниматься?
После минутный паузы первым начал механик:
– Я – Бородин Евгений Павлович, окончил Санкт-Петербургский горный институт. Работал механиком на фабрике Саввы Морозова.
– Савва-то из наших: старообрядцев. Знаем, знаем сего человека. Эко вас, сударь, с  таких высот да в пропасть упасть угораздило. Бывает. Все под Богом ходим.
– Прохор я. Фамилия Безбожный. Всю жизнь – по тюрьмам.
– Фома длинный меня кличут. Жил в деревне, знаю гончарное ремесло.
– Данила маленький я, кожу могу выделывать, меха.
– Ефим кудрявый, по железному делу соображаю.
– А этот что молчит?
– Он здорово заикается, отец Панкрат, – разъяснил Бородин.
– Вот ваша и первая исповедь. Неделю от суеты отдохнёте, наберётесь сил, осмотритесь. А потом – за дело. Лето-то у нас короткое.
– Отец Панкрат, при нас имеются три винтовки и три револьвера, – признался Бородин.
– Это нам, староверам, ни к чему. Пусть оно при вас находится. А за кандалы и цепи спасибо: вон сколько нам железа принесли. Имеем в нём недостаток.
– Простите, отец Панкрат, у нас есть золото. Мы бы хотели его отдать вам. У вас будут на наш счёт непредвиденные расходы. Вот, возьмите.
– Благодарствую, Евгений Павлович. Оно нам кстати. На него мы покупаем муку, соль, железо, ткани. И за собачку-сучку со щенятами – особое спасибо. А то у нас одно время мор на них случился, остался один пёс.
– А чем мы можем вам помочь? – спросил Прохор, как бы заглаживая свой неуместный вопрос.

Бородин всё время, пока шла беседа, всматривался в деревянный массивный крест на груди священника. Он весел на золотой цепи. На тёмном кресте выделялось  горельефно выполненное из светлого металла распятие Христа. По периметру крест опоясывала тонкая серебряная нить. «Значит, есть тут умельцы», – восхитившись работой, заключил он.
 
Шесть мисок с наваристым борщом поставили на стол две женщины, строго повязанные платками. После  многих месяцев заключения от аромата домашней пищи закружились головы. Они взяли деревянные ложки, по ломтю хлеба и с прихлёбцем начали есть. Прохор и Ефим переглянулись. Явно они думали об одном и том же: «Сейчас, после долгих скитаний, ох как бы приятно было потянуть по стаканчику сибирской водки». Но, увы, местный порядок напрочь исключал алкоголь и курение.
Не успела братва вычерпать остатки борща, как перед ними на столе оказался большой чугун с кашей и три жирные зажаренные утки. Довольные мужики переглянулись. Прохор первым положил себе кашу.
– Что это? – спросил Прохор у Бородина.
– Это – рис из Китая.
Все, не сговариваясь, потянулись к чугуну, и Фома начал ломать на куски ароматно пахнувших уток.

Открылась входная дверь, и на пороге показался небольшого росточка бородатый  мужичок.
– Это вам настой на травах, пейте сколь можете. Это для тела хорошо, – сказав это, он поклонился и вышел.
– Во как заботятся, – прошептал Прохор.
– С добром люди к нам, – тихо произнёс Бородин.
– Прямо, братцы, не верю, что всё так миром закончилось, – вставил Фома.
– А можа все только начинается? – пожал плечами Прохор.
– Всё имеет обыкновение начинаться и кончаться. Это уж так заведено. За горем всегда в очереди стоит радость. Без этого человеку нельзя, – заключил Бородин.
– То получается так: медок – в праздник, а по будням – горбушка чёрного, – подытожил разговор за обедом Прохор.
Две женщины – мать и дочь – в это время, стоя у печки, слушали пришлых и крестились, не переставая.

                Глава шестая

Подполковник Бородин  приехал в столичный госпиталь через несколько дней после отъезда своего друга  полковника. В приёмной гланого врача его очередь подошла быстро.
– Проходите, – улыбаясь, пригласила его секретарь.
Поблагодарив, Бородин открыл массивную дубовую дверь кабинета.
– Подполковник Бородин прибыл для дальнейшего прохождения службы.
– Здравствуй, здравствуй, герой. Звонили, беспокоились о тебе. Правильно поступили. У нас не служба, Евгений Павлович, а рентген. Просмотрим тебя в разных плоскостях, так сказать. Садись, давай пакет.
– Вот, товарищ генерал, запечатанный.
– Вижу, вижу. Что тут у нас? Э-хе-хе. Да ты, братец, трижды ранен. Понятно. А что так не повезло: всё время в одну руку?
– Не я стрелял – в меня целились.

– Понятно, война есть война. Пуля-дура не выбирает. Евгений Павлович, мы обследуем вас досконально: сдадите все анализы, специалисты проанализируют результаты, а потом назначим необходимые  процедуры. Прошу отнестись к этому серьёзно. Учтите, ваш организм долгое время находился в стрессовом состоянии. Это малоизученная область. И я прошу помочь нам. Вы – один из первых пациентов оттуда. Нам нужна определённая методика. Ваша обязанность по-военному строго выполнять все, я подчёркиваю, все наши назначения. Минимум месяц, подполковник, вы – в нашей власти. Уж не обессудьте. А теперь вас ждут в седьмом кабинете. Там вам расскажут всё, что я не успел. С Богом, офицер.
Бородин на всякий случай прихватил с собой в госпиталь две разные книги: какой-то детектив и увесистый том Льва Николаевича Толстого. Разместившись в уютной палате, достал из сумки сразу две книги и взвесил ради шутки их в руках: какая тяжелее. Великий русский писатель явно перевешивал. «С него и начнём», –  решил он и открыл страницу оглавления. «Детство. Отрочество. Юность».
– Вот с детства и начну, – вслух произнёс десантник.
Устроившись поудобнее на койке, так увлёкся чтением, что даже не услышал стук в дверь. Через мгновение она открылась, и на пороге появилась девушка в белом халате и фирменном колпаке.
– Здравствуйте, – по-женски тихо и спокойно произнесла она.
– Здравствуйте, –  вставая, ответил Бородин, и отложил в сторону книгу.
– Я – ваш лечащий врач Вера Николаевна Зуева.
– Бородин Евгений Павлович, – представился подполковник.
– Давайте присядем, Евгений Павлович, и побеседуем.
– Можно и присесть, – согласился он, внимательно всматриваясь в её лицо.

«Врач как врач, но что-то в её лице мне сродни», – вдруг подумал он.
– Что вас беспокоит в первую очередь, тревожит, докучает?
– Ничего сверхъестественного за собой не замечаю, хотя…
– А как вы засыпаете, спите, как долго длится сон, когда просыпаетесь?
– Не скрою, это слабое у меня место. По ночам хожу в атаку, стреляю, кричу. Вижу во сне картинки прошедших боёв.
– А днём во время короткого отдыха?
– То же самое, но кино длится недолго.
– А утром, когда просыпаетесь, сердце не давит?
– По-разному.
– Наверное, настроение зависит от того, как бой закончится. Так?
– Пожалуй. Кто не порадуется, если бой выигран? И, конечно, печально, когда погибают ставшие близкими сослуживцы. Больно бывает.
– Ваше сознание, Евгений Павлович, перегружено стрессовыми ситуациями. Мозг не выдерживает такого насилия и выплёскивает отдельные негативные эпизоды наружу. В результате страдает ваша психика. И она может привести к самым неожиданным поступкам. Надо разгрузить, подполковник, этот тревожный контейнер. Для начала несколько дней мы проведём в специальном кабинете. Будем беседовать.

– О чём, Вера Николаевна?
– Скажу, не лукавя: надо просто поболтать о гражданской жизни. Вы меня понимаете?
– Вы так хорошо сказали: «поболтать».
– А чем проще мысль, чем доступнее для понимания человека слово, тем яснее видится конечная цель. Так?
– Так точно. А какое у вас звание, Вера Николаевна?
– Я – майор медицинской службы. Заведующая отделением реабилитации, кандидат медицинских наук.
– О-о-о! Вот с кем имею честь беседовать, у кого буду лечиться.
– Вот и хорошо. У вас, Евгений Павлович, три ранения, контузия и три боевых ордена. Связанные с этим боевые эпизоды крепко сидят в вашем сознании. Надо незаметно, а вы в этом мне поможете, сдвинуть эти героические сцены на второй план. Вспомните детство, юность. Непогода загнала вас под крышу старого сарая. С крыши потекли дождевые струйки. А они так озорно звучат. По соседству кудахчут куры. На лугу жужжит огромный шмель. Запах луговых цветов и трав кружит голову. Всё это наполняет жизнь радостью.

– Да, об этом приходилось только мечтать. Я не против послушать мелодию дождя.
– Ну вот, уже настоящие человеческие мысли и пожелания.
Бородин посмотрел на Веру Николаевну, невольно заглянул ей в глаза. Она не отвела глаз. Они смотрели друг на друга, и думали каждый о своём. Говорят, в такие мгновения близко знакомятся не только люди, но и их души.
Почувствовав некоторую неловкость, Вера Николаевна опустила глаза, поднялась и  спокойно сказала:

 – Главное сейчас, Евгений Павлович, вам нужно внутри себя победить войну и эхо её. Это вы сможете. Вы же военный и всегда побеждали своих врагов. Смена сознания должна меняться исподволь, без внешнего насилия. Не замыкайтесь в себе. Хорошо?
– Конечно, после такой проповеди невольно хочется перекреститься.
– Это неплохо, что вы вспомнили об этом. Лишний раз осенить себя крестом – благое дело. Бог никогда ещё не отталкивал от себя тех, кто вспоминал о нём.
– Я вас понимаю.
– Сегодня, Евгений Павлович, я с вами прощаюсь. Держитесь.
Попрощавшись, он задумался. Она ушла, а её запах в палате остался. Бородин это почувствовал и потянул носом воздух. Немного погодя, взял томик Толстого, открыл на закладке прежнюю страницу и произнёс:
– Такие не только города берут!
Логическая мысль на этом оборвалась. И он понял почему: не было в его голове ещё такого материала, чтобы строить планы на будущее. Особенно на счёт женитьбы.

                Глава седьмая

Ежедневно утренние процедуры затягивались у Бородина до самого обеда. В один из дней за полчаса до обеда он пришёл в свою палату, помыл руки, взяв книгу, задумался. Первое, что всплыло в памяти – Вера Николаевна. Он почувствовал в себе потребность в её женских профессиональных советах, просто в задушевных беседах.
«Детство» Толстого постепенно захватило его. Он переворачивал страницу за страницей, следуя вместе с героем повести Николенькой. В самый интересный момент, когда братья искали закинутую в кустарник палку, в дверь тихо постучали. Бородин оторвался от чтения и поднял голову. Стук повторился.

– Войдите, – решительно произнёс офицер.
Вместе с белым халатом в палату вошла Вера Николаевна и её приятный за-пах.
Он сразу подметил, что в этот раз она выглядела привлекательнее, чем всегда.
– Здравствуйте, Евгений Павлович.
– И вам здравствовать, Вера Николаевна.
– Я вас оторвала отчего-то важного?
– Толстой отвлёк меня и завлёк. Читаю его «Детство».
– Отличная вещь. Но читать в скором времени «Войну и Мир», я вам не советую.
– Понимаю.
– Вы смотрите в своё окно? – неожиданно спросила Вера Николаевна.
– Не помню.
– Значит, и не знаете, что за ним расположено?
– Если честно, нет. Но я начинаю читать логику вашего лечения.
– И что же вы прочитали?
– Вы хотите отвлечь меня от книги и настроить на свою волну.
– Вы человек военный  и логика мышления вам сродни.
– Настоящими командирами становятся те, кто в долю секунды оценивает обстановку и принимает верное решение.
– Чем вы любите заниматься?
– Не знаю.
– А если я предложу вам зелёный берег речки. В руках – удочка. Рядом горит озорной костёр.
– Заманчиво звучит. Это вы пересказываете  какой-то эпизод из чьей-то жизни?
– Нет. Я рисую вам реальную картину, Евгений Павлович. Вы можете оказаться в этом месте, если есть желание.
– Ну, какой русский не любит посидеть с удочкой, посмотреть на воду.
– Тогда приглашаю на рыбалку.
– Вы что – рыбачка?
– Такого звания, товарищ подполковник, мне никто не присваивал, но рыбу удить умею. Дядя мой научил. Здесь неподалёку у него небольшой домик у реки. Прикупил для души. Иногда езжу туда вместе с ним.
– А он там живёт?
– Нет. Тоже наездами. Перед пенсией решил тихое местечко заиметь. Три года уже чинит, ремонтирует, строит под свой вкус.

– Вера Николаевна, а случаем, может быть, и банька там есть?
– О-о-о! С этого и начал заниматься усадьбой. Даже и я иногда балуюсь веничком.
– Тогда больше не уговаривайте. Едем, бежим, летим. А…
– Как лечащий врач, так и записала  в вашей карточке: необходимо нетрадиционные профилактические мероприятия.
– А…
– Дядя-то мой – таксист. Позвоню ему, и он за нами приедет к госпиталю. У вас есть гражданская одежда?
– Сдал в санпропускнике.
– Я распоряжусь, чтобы выдали.
– Когда быть готовым, товарищ майор?
– Прошу к 17.00 явиться в кабинет главного врача, товарищ подполковник.
– Будет исполнено, товарищ военврач.

Вера Николаевна ушла, а Бородин подошёл к окну. Внизу, напротив его палаты, была разбита большая клумба, на которой полусферой красовались цветы. Вдруг ударил гром и пошёл дождь: тихий, сплошной, тёплый. Бутоны от напора воды закачались. Ни одна мысль в этот момент не позволила себе его побеспокоить. Вцепившись взглядом в неповторимый пейзаж, Евгений стоял, как завороженный. Смотрел, смотрел, пока заслезились глаза.

Дождь так же неожиданно прекратился, как и начался. Опомнившись, машинально посмотрел на часы. До приятного путешествия оставалось ещё два часа.
Покрутив головой, нагнулся и достал из тумбочки спортивную сумку. Положил полотенце, салфетки для ухода за лицом и томик Толстого. Машинально провёл рукой по щекам, решил, что надо обязательно побриться.
Уличный воздух, настоянный грозой, запахом мокрой листвы, прибавил настроение. После дождя большинство пациентов госпиталя высыпали из своих палат подышать необыкновенным воздухом. Он всматривался в их лица в надежде встретить своих бывших сослуживцев. Знакомых не оказалось.

А внутри его вдруг загорелся какой-то незнакомый для него огонёк. Он звал в неизвестность, он звал туда, где Бородин никогда не был.

                Глава восьмая

Вдруг позади Евгений услышал настойчивые звуки каблучков. Обернулся. Перед ним остановилась знакомая и незнакомая девушка. Без белого халата Вера Николаевна была совсем другой. Платье, причёска и улыбка изменили человека.
Их взгляды встретились. Небольшая пауза длилась недолго.
– Готовы, Евгений Павлович?
– Жду дальнейших указаний.
– Пойдёмте, такси уже ждёт.
Они подошли к «Волге», из которой вышел приятной внешности не высокий мужчина.
– Здесь – Сергей Сергеевич, – протягивая широкую ладонь, представился он.
– Евгений Павлович Бородин.
– Поехали? Не будем терять дорогое время.
– Да, оно у таксистов действительно дорогое, – пошутила Вера Николаевна.
– Ты, племянница, подшучиваешь над дядей родным, но это – моя работа. Что поделаешь, но у нас и правда время – деньги.
– Не обижайся, дядя Серёжа.
– На врачей я не обижаюсь, – улыбаясь,  произнёс он, поворачивая ключ зажигания.
– Дядя Серёжа, а проедем после дождя к домику?
– Это же «Волга», она, как танк, только манёвр нужен правильный.
– Вот и хорошо, – сказала Вера и посмотрела на Евгения.
Он кивнул ей, мол, всё правильно.
– Заедем в магазин за хлебом, да ещё кое-чего подкупим. Вы надолго?
– Как будет рыбка ловиться, дядя, – хитро улыбнулась племянница.
– Значит, на два дня. Понятно. А вот и магазин. Я всегда тут затариваюсь. И цена в нём пониже, и товар свежее.
Бородин  вошёл за дядей Серёжей, осмотрелся, подождал, пока тот отоварится, подошёл к прилавку и сделал заказ накрашенной продавщице:
– Две бутылки вина…
– Какого?
–  Вон ту красивую бутылку  и рядом с ней французское, две пачки конфет, сервелат, две пачки сигарет «Друг», спички. Соль есть, Сергей Сергеевич?
– Там рядом  с холодильником найдёте.
– У вас всё? – поинтересовалась продавщица.
– Ну, на весь век не запасёшься. Поехали молодёжь.
Поселковая дорога привела к заветному дому.
– У меня, Евгений Павлович,  на всё про всё полчаса.
– Можно просто Евгений.
– Тогда слушай, Евгений. Начнём с баньки. Она тут у меня в усадьбе главная. Знаешь, как лечит нашего брата шофёра. Поясница, будь она неладна, иногда так ноет, просто спасу нет. А попаришься в родной баньке – и полегчает. Так вот. Дрова сбоку возьмёшь, воды натаскаешь из реки. Она здесь чистая. Веники – на стенках. После баньки обязательно прыгайте в реку, там, где дощечка. Там глубже.
– Всё понятно, Сергей Сергеевич.
– Раз понятно, Евгений, тебе и карты в руки. Давай отойдём в сторонку. Скажу тебе, как мужик мужику: смотри, не спугни голубку. А то вы военные привыкли крепости брать быстро. Она хочет серьёзных отношений. Ладно. Разберёшься. Это я так, к слову.

– Спасибо, Сергей Сергеевич, за напутствие. Постараюсь, чтобы печка в баньке не дымила, – иносказательно ответил Бородин.
– Это  хорошо. Я понял насчёт печки. За дом отвечает Вера, пусть хозяйничает, привыкает. Для рыбалки и ухи все причиндалы на веранде найдёшь. Кажется всё. Заходить, ребята, в дом не буду. Входите первыми.
– Спасибо, Сергей Сергеевич.
– Отдыхайте, набирайтесь здоровья. Вера, не забудь потом ключ от двери положить на место.
– Знаю, знаю, дядя Серёж, не забуду, – откликнулась Вера, издали наблюдавшая за мужским разговором.
– Оглядев доброжелательным взглядом молодых гостей, таксист сел в машину, посигналил им на прощанье и уехал.

                Глава девятая

Он и Она. Рядом – пакеты, вокруг природа, хоть косой коси, не перекосишь. Впереди – неизвестность и ожидание…
– С чего начнём, Евгений Павлович?
– Для начала войдём в дом.
Взяв пакеты, подполковник последовал за хозяйкой, внимательно осматриваясь по сторонам. Очутившись в небольшом зале, поставил на стул припасы, и вдруг неожиданно даже для себя самого спросил:
– Есть бокалы?
– Конечно, - утвердительно  ответила Вера.
– Давайте.
– Сейчас, только протру. Вот вам и бокалы.
– Начнём с французского. Не удивляйтесь, хозяйка, у меня к вам предложение.
– Вы сразу начинаете с предложения?
– С необычного предложения. Давайте выпьем и переведём наши отношения в плоскость друзей: друг другу будем говорить «ты», а звать по имени. Так проще.

– Принимается.
– Вера, хочу выпить за тебя, за эту вылазку и ещё… за будущее.
– Тоже принимается.
– А теперь за работу! Пойдём на свидание с рекой. Ну, держитесь, плотва и окуни. Где там дядя говорил снасти рыбацкие?
– В углу на веранде. А черви – за сараем, – пояснила Вера.
– Побежал за наживкой.
– А я быстро приготовлю удочки и ведро, – поддерживая спортивный порыв гостя, отозвалась хозяйка.
– Вера Николаевна, переодевшись в спортивный костюм, уже сидела на берегу под раскидистым осокорем.
– А вот и я, – садясь на приготовленный рыбацкий стульчик, доложил Евгений.
– Да тебя за версту слышно, Женя. Аж земля трясётся под тобой.
– Спешил, Вера, спешил. Начинаем.
До разгара вечерней рыбалки еще было далеко, но первый заброс Верой удочки принёс глубокую поклёвку. С радостью она вытащила довольно-таки приличную плотву.
– Ой, смотри, я поймала! Даже не ожидала.
– Ого! Подхватил Евгений её возбуждение, явно не ожидавший, что его перещеголяют.
– Гляди, гляди, у тебя тоже клюёт!
– Вот жаль сорвалась.
– А у меня снова – рыба! – по-детски крикнула Вера, не веря такой удаче.
– И неплохая. Есть в реке рыба, есть. Просто она тебя уже знает, вот по знакомству и цепляется на твой крючок.
– Конечно, по знакомству всегда легче делать дело. Ты закинь удочку по-дальше.
В тот момент, когда память приготовилась подкинуть подполковнику картинку из военного прошлого, красный кончик поплавка дёрнулся и решительно скрылся в воде. Бородин, вспомнив детство, подсёк леску и вдруг почувствовал приятное сопротивление удилища.

– Есть, Вера, есть рыбина!
– Вываживай, – спокойно посоветовала Вера. – Не торопись.
– Веду, веду. Ох, как водит. Плыви, плыви к берегу. Ещё чуть-чуть. Всё!
Бородин подвёл свой первый трофей к берегу, решительным движением вы-бросил его на берег.
– Да, редко, как говорится, но метко! – напевно произнесла Вера и посмотрела на счастливое лицо Бородина. Он перехватил её добрый взгляд, а потом радостно рассмеялся.
– Около килограмма будет, – восхищённо предположил счастливчик.
– Наверняка, – подтвердила рыбачка. – Бросай в ведро к моим рыбёшкам.
– Через час с небольшим Бородин запустил руку в ведро и радостно воскликнул:
– Вера, посмотри какой у нас улов!
– Да! Твоего великана поджарим, а остальную рыбу – на юшку. Согласен?
– Как хозяйка скажет.
– А я знаю, о чём ты думаешь.
– Выкладывай свои думки.
– Ты хочешь оставить меня на берегу, а сам займёшься банькой на вечер.
– Истинно так. Но ты не останешься одна, я обязуюсь всё время приглядывать за тобой, чтоб никто не украл. А как ты угадала моё намерение?
– Это  не сложно. Просто надо просчитать твои дальнейшие действия и выделить из  них главное.
– И, правда, несложная задачка. Так я пойду, наношу воды из речки, разожгу печку и будем…
– Женя, ты не спеши. Я вот пакет с собой прихватила…
– Вот растяпа, понял: надо отметить удачную рыбалку. Правильно? Сейчас устроим.
Разложив всё на берегу и наполнив бокалы вином, он внимательно посмотрел на окружающую их природу.
– Как приятно чокнуться хрустальными бокалами на берегу под тенью дерева. Я уже и забыл, когда так сидел картинно. Хорошо тут. Мне даже тревожно, что на душе так спокойно.
– Мир и благодать, Женя, вокруг нас. Так должно быть всегда. За рыбалку!
– За неё, за прекрасные мгновения, – поднося свой бокал к Вериному, поддержал тост Бородин…
Солнце уже начинало задевать за верхушки деревьев лесочка на том берегу. Евгений  присел рядом с Верой.
– Ну, как у тебя?
– Рыбалка удалась.
– Банька уже запарила, прогревается.
– Пойду я почищу рыбу, приготовлю всё для ухи.
– Вера, побольше перца, чтоб за язык хватало.
– Ладно, ладно. Наперчу, как просишь.
Она уже лежала в жаркой парной, закутавшись в простыню, когда он коснулся ручки двери. Неловкость сковала его на мгновение. Пересилив робость, открыл дверь.
– Можно?
– Заходи, заходи, – запросто ответила она, как будто своей подружке.
Бородин осторожно сел рядом, поправил на теле простынь и посмотрел на термометр.
– Ого! Уже под сто.
– Самый раз, – как опытный парильщик, ответила Вера, и, закрыв глаза, окунулась в блаженство тепла.
Бородин сидел молча, не с зная, что делать. Через несколько минут она подняла голову и попросила:
– Женя, возьми из кадки берёзовый веник и похлестай меня им по спине.

Когда он нагнулся, она скинула с себя простынь.
– Ух, как запарился! Ну, держись! – помахивая в воздухе мокрым опахалом, произнёс Евгений.
– Знаешь, ты три раза хлестай, а на четвёртый прижимай веник к телу.

Очутившись один на один с обнажённым женским телом, Бородин оторопел. Перед ним встала нелепая задача, похлеще военной: как поступить, чтоб мужиком остаться и такт соблюсти. Страсть и приличие, как две змеи, сплелись в один тугой узел. Почуяв замешательство с его стороны, она спокойно сказала:
– Сейчас, Женя, мы просто паримся. Это удовольствие не надо смешивать с другим.
– Трудную проблему ты, Вера, передо мной поставила. В ней не каждый разведчик разберётся. Кровь закипает и от жары, и от внутреннего пыла.

Вера не ответила. Она ёжилась и улыбалась, когда мягкий веник касался её тела. А его терзали мысли: как мягко она держит дистанцию, одновременно сдерживает и заманивает. Какое у неё красивое тело! Так бы взял в руки и…

                Глава десятая

Трудно сказать, как выглядела бы Сибирь в двадцатом веке, не будь там староверов. А обживать эти неизвестные, дремучие и холодные края они начали после реформ церкви Никоном. Бегущие с двуперстием в душе от мира подвижники старой веры выживали в упорном каждодневном труде и духовной истовости в вере. Это они превратили Сибирь из ржаной в пшеничную. Жили свободно. Без крепостного права и наследного дворянства, но гонимые постоянно и церковью, и государством. Сохранив русскую общину, старообрядцы выжили и здравствуют по сей день.
Два дня отсыпались и отлёживались бывшие каторжники в новом пристанище. Открывая каждое утро глаз, молча в мутном разуме крестились, вспоминая прошлое. То и дело по чьему-то умыслу их навещал местный знахарь-травник, принося по ведру напитка, настоянного на травах. Вольная сытная еда, свобода, покой уже на третий день подняли дух шестерых беглецов.

– Схожу к отцу Панкрату, спрошу, что нам уже можно, а что нельзя, –  оповестил  однажды утром Бородин друзей по несчастью.
– Сходи, сходи, – отозвался Прохор, – исповедуйся.
Не говоря больше ни слова, Евгений вышел на улицу и осмотрелся. Мимо него проходил подросток.
– Послушай, – окликнул его Бородин.
Но тот прошёл мимо, даже не обернувшись.
– Понятно, значит, не велено с нами общаться, – сообразил Евгений Павлович и направился к церквушке.
Обойдя её кругом, в отдалении заметил человека возле ульев. Осторожно подойдя ближе, узнал в пчеловоде священника.
– День добрый, отец Панкрат.
– И тебе желаю здравствовать.
– Можно посмотреть? – осторожно спросил гость.
– Отчего же, любопытствуй. Только маску надень. А то, не ровен час, тебя и твои братья не узнают.

–Да, да. Это вполне возможно. Укусов пчёл с детства боюсь.
Пожилой пчеловод деловито вынимал из улья соты, облепленные местными пчёлами, внимательно их осматривал, а потом, что-то бурча себе под нос, вставлял на место.
– Не лежится, Евгений Павлович? – косясь на него краем глаза, спросил отец Панкрат.
 – Это точно, что не лежится. Пришёл спросить.
– Спрашивай.
– Можно нам осмотреть деревеньку и окрест?
– Отчего нельзя. Это можно. К вам подойдёт наш Прошка и обскажет, что к чему.
– Спасибо. После завтрака ждём провожатого.
– С Богом, – сказал пасечник и углубился  в дело.
Разведчик пришёл в дом вовремя: братия садилась за стол.
– Если есть охота, то можно осмотреть слободу,  – объявил присутствующим.
– Погодь, а ты что уже разговаривал со старшим? – удивился Прохор.
– Он, кстати, у них ещё и пчеловод, – с уважением известил всех Бородин.
– Осмотреть-то мы осмотрим. А делать-то мы здеся будем что? – спросил Прохор.
В это время подоспел травник с ведром свежего настоя, а вместе с ним вошёл и Прошка.

– А вот и наш спаситель. Он-то нас по деревеньке проведёт, всё расскажет, – пояснил Евгений Павлович и вдруг неожиданно спросил: – А скажи, Проша, что ты тогда в лесу делал, когда наткнулся на нас?
Прошка не отреагировал на вопрос.
– Это тайна? – уточнил Бородин.
– Ходил вокруг нашего селения, смотрел чужие следы.
– Вот как. Обходчик ты, значит?
– Что можно, я сказал, – сухо сказал гость и сел на лавку около двери, дожидаясь пока все позавтракают.

Они шли россыпью по улочке, всматриваясь в незнакомые строения. Бывшие крестьяне и остальные с восхищением про себя отмечали добротные дома здешних жителей, каждый из которых был обнесён высоким забором из нетолстых брёвен. И хотя община считалась единой, но семьи жили своей жизнью.  И лишь иногда счастье и горе перепрыгивали через частокол. Заглянуть внутрь этого мира можно было только с разрешения хозяина. Срубы ставились двояко: «в угол» и «в крюк».

Одноэтажные крытые дворы отличались целостностью планировки, туда входили и помещения для скота. На задах выделялись балаганы для хранения сена. Крыши всех жилищ были покрыты плотной дранью. Два ряда домов для осмотра закончились, но свободного места для продолжения улицы оставалось ещё много.

– А что же дальше не строите? – спросил Прохор.
–Дале нельзя. Займись пожар в тайге, нам не устоять, – пояснил Прошка.
– Это правильно, – отметил его тёзка.

Вдруг дверь в заборе последнего подворья открылась, и из за неё выглянул  любопытный малец. От удивления, что перед ним малобородые мужики, он сощурил один глаз, открыл рот, но ничего не смог сказать. Сбоку от него в свободное пространство прошмыгнули дикие гуси и утки. Остановясь метрах в пяти, стали жадно клевать молодую травку.
– Смотри, не улетают. Приучили что ля? – поинтересовался Прохор.
– Да у них крылья подрезаны. Вот и живут при дворах, – пояснил провожатый.
– Умно, – отметил Бородин.
В этот момент вышла молодая женщина, повязанная платком, шикнула на сынишку и молча загнала пернатых восвояси.
Ватага любопытных гостей во главе с Прошкой обогнула крайний двор.
– Порядок, как в немецких слободах, – сказал Бородин, стреляя взглядом  вдаль.
– Нашим далече до такого, – подтвердил Ефим.
Посередине улицы был обустроен большой колодец с ведёрной кадкой. Около красивого сруба с навесом стояли несколько огромных бочек с водой: запасная вода на случай пожара.

Вдруг к ватаге подбежали две собаки. Поравнявшись с людьми, Арестантка села около Бородина, а местный кобель – у ног Прошки. Обе завиляли хвостами, показывая свою преданность и покорность.
– Подружились без всяких рекомендаций, – отметил Бородин, гладя Аре-стантку по голове.
– Каждая тварь нуждается в друге, – заключил Прохор.
– А эта тропа куда ведёт? – поинтересовался Бородин, показывая на тропинку, убегающую в гущу леса.
– Гуляйте за мной. – Паренёк махнул рукой при этих словах и повёл группу вниз по лесу.
Через пять минут они оказались у небольшой речушки.
– Разлив зачинается, – отметил проводник и пошёл дальше к небольшой пристани, где, привязанные к кольям, качались на воде несколько лодок.
– Рыбачите? – спросил Евгений Павлович.
– На малых лодках ставим верши, а на больших… 
Вдруг Прошка замолчал.
– А что на больших? – почти одновременно загалдели мужики.
– Об этом скажа отец Панкрат.
– Ясно, что ничего не ясно, – пояснил Прохор.
Собаки, всё время кружившиеся у ног, вдруг, навострив уши, залаяли и бросились в лес.
– Зверя почуяли, - заметил Фома.

                Глава одиннадцатая

Показав гостям всё доступное, Прошка привёл их к церквушке. Он усердно перекрестился, избавляясь от грехов, и сказал:
– Зайдите в притвор и помолитесь, там меня и ждите, – сказал он, скрываясь в небольшом проёме двери.

 Войдя  внутрь, упал на колени и начал читать молитву, кладя поклоны до самого пола. Слабый свет из окна освещал внутреннее убранство скромного храма. На стенах висели старинные деревянные иконы с ликами святых. Подле самой большой –  Христа Спасителя – горела толстая свеча. Прошка встал, подошёл к ней и вновь опустился на колени, шепча молитву и осеняя себя крестом.
 
Через некоторое время, выйдя в притвор, он сухо сказал:
– Теперь ступайте к себе.
Близился обед. Вдруг на маленькой колокольне в таёжной тишине тайги по-слышался знакомый каждому русскому голос колокола. Когда он поёт, то напоминает всем о чём-то  важном и сокровенном: зыбкой границе этого мира и другого. Только прекратился звон, как на смену ему проникла в уши мелодия наковальни и молотка. Здесь напев другой: ратный труд и военный рядом идут. Он позвал людей к себе в гости.

Местный кузнец – автор данного мотива – лишь мельком окинул взглядом к нему пришедших. Отрываться от дела нельзя. Пока металл горяч – куй. Закончив с поделкой, окунул её в воду. Запах кисло-сернистого пара ощутили все. Бывшие каторжники увидели в углу свои кандалы, и им стало не по себе. Отводя тяжёлые взгляды от своего прошлого, с лёгким поклоном и почти хором они произнесли:
– Бог в помощь, мастер.
– И вам тоже – Бог в помощь.
К ещё тёплой наковальне подошёл Ефим и взял в руки молоток. Не раздумывая, настучал на ней свою мелодию. Её понял кузнец Тимофей и, одобрительно махнув головой, спросил:
– Ты что же понимаешь железо?
– Толк знаю, - с гордостью ответил Ефим.
– Тогда приходи мять железину.
– А можно?
– А чо талан скрывать – в дело его.
– Приду, – довольный отозвался Ефим.

Ватага вошла в дом. Кто сел на лавку, прижимаясь спиной к срубу, а кто – на своё ложе. Бородин, оставшийся стоять посередине избы, сказал:
– Братцы, а вы заметили, что нам на глаза не попался ни один человек. Это как понимать?
– А просто, –  решил Прохор. – Им нельзя с нами болтаться.
– Ан, нет, – вдруг возразил Фома. – Кузнец-то Тимофей запросто с нами речь держал. Правда, не особо он говорлив. Дело у них в начале, а потом – слово. Вот как я думаю.
– Да! Делу – время, а потехе – час, – добавил Ефим.
– И балалаечкой тут, конечно, не пахнет, – вздохнув, произнёс Прохор.
– Уверен, что скоро мы увидим и услышим нечто, что от нас сейчас скрыто. Ладно. Поживём, посмотрим, – заключил Бородин. – А вот и обед подоспел. А где же травник?

И тут, как по команде, явился он, без слов поставил деревянное ведро с травяным настоем на лавку и удалился.
Обедали молча. Каждый думал о своём, вспоминая увиденное. В красном углу находилась божница. Под ней, на полках, лежали старинные богословные книги. Рядом – листовки, типа чёток. Изготовлялись они из кожи, и представляли собой плетёную ленту. Употреблялись для облегчения подсчёта молитв и поклонов. Печь – царица дома – была обустроена посередине. По бокам её над полусводом  виднелись два отверстия – глазницы. В одной сушились хозяйские варежки, в другой лежали серники для розжига дров. Слуги печки – ухват, кочерга и гусиная щётка – тоже находились под рукой. Рядом на стене висели шкафчики, где хранилась утварь для выпечки, ёмкость для хлеба, молочная посуда. Столовая посуда размещалась уже в другом месте.

Деревянные крепкие полы, столы, табуретки, сундуки составляли убранство старообрядческой избы. Небольшие и редкие оконца освещали весь этот сибирский быт. Ко многим вещам пришлые не притрагивались. Без позволения пользовались лишь ложками и чашками.
В конце обеда Бородин, перекрестившись вместе со всеми трёхперстием, а не   двуперстием, как хозяева, сказал:
– Хозяйка, разреши нам к вечеру заготовить дров.
– Это возможно, – сразу ответила не очень разговорчивая бездетная Марфа.
Жила она с матерью и, на первый взгляд, была довольна своей судьбой, всякий раз повторяя про себя: «Что Бог даёт, тому и рады».

Часов в доме не водилось. Время в этом заброшенном и тихом месте определяли по наитию. Привыкшие целый день трудиться, а вечером долго молиться, что укрепляло их дух, староверы добровольно выбрали эту нелёгкую судьбу. Но у них было весомое преимущество перед оставшимися на материке людьми: они были свободны.

 Свобода в делах и поступках в границах общины. Не знавший многие столетия кнута надсмотрщика, местный люд жил мирно, с достоинством, с хлебом-солью.
За дни пребывания здесь Бородин уловил главный смысл их жизни: трудиться на своём месте в меру сил, молиться, вымаливая себе будущий рай.
Государство на старообрядческие колонии не оказывало существенного влияния. О помощи и говорить не приходилось. А трудясь, как муравьи, кержаки заваливали страну хлебом, мясом, крупами и другими товарами. Часто от их поставок на большой рынок зерна зависели цены на хлеб в Англии, Франции, Германии и других европейских государствах.

«А если бы так  жила вся Россия? – вдруг подумал Бородин. – Но тогда куда деваться полицейским, столоначальникам, царскому двору и другим прихлебателям?»
Эта не характерная для него мысль возникла неожиданно. Однако в дальнейшем  подобные наблюдения будут часто посещать голову бывшего механика. А сейчас, пообедав и оглядевшись, он спросил у хозяйки:
– Марфа, можно покормить собачку?
– Божью тварь, ежели взял в свою судьбу, надыть кормить. Возьми вот эту чашку. В ней и суп с хлебом, и косточки.

                Глава двенадцатая

Сколько спал, а провалился в негу сна моментально, Бородин не знал. После обеда и небольших философских размышлений в постель его потянула какая-то неведомая сила. Приснилась ему его семья. Будто бегут сыновья, а он – за ними. И никак не может догнать. А они смеются и всё удаляются и удаляются…

Евгений повернулся, открыл глаза и задумался: «Как там они и жена? Плохо им без меня. Это точно». Мысль о доме он всё время старался отгонять от себя, чтобы не тревожить лишний раз душу. Теперь они, правда, во сне, явились к нему сами. «К добру это или как?» – тревожно подумал он.

На инициативу Бородина напилить и наколоть дров Марфе охотно откликнулись все мужики. Хозяйка указала, где у неё лежат необходимые инструменты, какие брёвна можно использовать. Долго молчавший Заика взял в руки двуручную пилу, посмотрел на глазок развод, пальцем оценил остроту нескольких зубьев, и, мотнув головой, выдавил:
– Н-н-н-надо п-п-поправить.
– Дай-ка я налажу её, – отозвался Фома.
– А мы пока займёмся чурбачками, какие есть, – предложил Бородин.

 Данила в это время вроде невзначай заглянул в хозяйские постройки. Справная корова, а рядом в тёплой клетушке – телёнок. Они смотрели на него большими удивлёнными глазами, как будто впервые увидели мужика. В другом отсеке жевали коровьи недоедки несколько овец с ягнятами. Из-за стены слышалось хрюканье поросят. К этим голосам добавилось гагатанье гусей и кудахтанье кур. И все эти звуки  вдруг перекрыл хозяин двора – петух – своим раскатистым: «Ку-ка-ре-ку!».
– Справно бабёнка живёт, – доложил Данила Прохору.

– Что на бубу потянула? Мотри, предупреждаю: она уже замётана.
– Эт кем же?
– Мной. Всё. Об этим хватит.
– Ладно, ладно. Тиша. Вот оно как, Прохор, в жизни: неплохо бы и бабёнку под боком иметь, а к ней в придачу – скотину справную.
– Вижу у тебя, Данила, губа не дура.
– Эт верно. А ты женись, Прошка, на ей, ежели приглянулась. Она же вдова.
– Вдова-то она вдова, да дела решает не сама. Здеся всем правит отец Панкрат. Без него в этих краях, я думаю, и дождь не пойдёт. Вот в чём заковырка, Данила.
– Да, законы тута покруче тюремных. Но зато свобода. Порядок, Прохор, надобен везде. А то ты не знаешь нашего брата. Он таков: отпустишь вожжи – жди беды.

– Уж знаю, Данила. Ладно. Хватит лясы точить. Пора за дрова.
Солнце в тайге заходит раньше, чем на равнине. Высоченные вековые ели, лиственницы крадут часть его заката и восхода у местных поселенцев. А что поделаешь? Зато живут в затишке.
Пилили, кололи и складывали дрова молча, отдаваясь этому чисто мужицкому занятию сполна. Большая поленница под навесом светилась желтоватым оттенком.
Во двор вышла Марфа, оценила быстрым взглядом  добротную работу своих постояльцев. Довольная кивнула головой:
– Добро. Ступайте уже в дом. Еда поспела.

Прохор улыбчиво глянул на хозяйку. Она зацепилась за его лукавый взгляд. Под длинным до пят сарафаном он заметил движение её фигуры.
«Наверное, и, правда, справная бабёнка. Вот бы…». Но вдруг произнёс:
– Марфа, опосля такого костолома не грех и крепача пропустить?
– В нашей общине  это – большой грех, – сухо произнесла она и скрылась в доме.
– Изрекла, как отрезала, – сожалея, обронил Ефим. – А мысль-то хороша.
Бородин тоже не остался в стороне в этой оценке происходящего и, улыбаясь, добавил:
– Привыкайте, казачки, к местным порядкам. Не вспоминайте о прошлой жизни. Думаю, надолго мы здесь осели. Надолго…

Перед ужином работники помолились и молча сели за стол. Как подметили пришлые постояльцы, народец в слободе жил неразговорчивый. А если что и скажут, то в аккурат подарят слово. Вот и они начали привыкать больше молчать. Всякий раз, когда кому-то был не по нутру местный порядок, то он сначала разевал рот, чтобы возразить, но вспомнив, где они, лишь почёсывал затылок. Быстро поняли все: в чужой дом со своим уставом не ходят.

К концу ужина явился травник со своим снадобьем. Если в самом начале они посмеивались над своим благодетелем, но вскоре, почувствовав в себе прилив сил, стали относиться к нему доброжелательно и с почтением.
– А как зовут тебя, мил человек? – попытался заговорить с ним Бородин.
– Это вам на вечор и спозаранку, – объяснил травник и молча ушёл, не ответив на вопрос.
– Будем меж собой калякать, раз с нами боятся говорить, – объявил Прохор и тут же спросил: – Фома, а как тебя зовут?
– Как, как? Фома. Чего пустословить. Ты лучше свою байку расскажи. За что тебе кандалы нацепили?
– Знамо дело: не за красивые глаза, – начал Прохор. – Был у нас в тюрьме надзиратель по фамилии Жилодёр. Он и впрямь из нас жилы тянул. И вот падла, что удумал: зимой нашу похлёбку на мороз выносил. А как замёрзнет, так приносил. Мы ложками кололи лёд, а он стоял и смеялся, в окошко глядя. Сколь раз подсыпал соль в воду и снова хохотал, когда мы морщились. А то среди ночи проверки устраивал. Всё не расскажешь. Ну, я, улучив случай, пришпорил его кулаком. А он, упав, об угол головой стукнулся. Как счас помню, как он с ключами в руках по стене вниз пополз. Помер, говорят, сразу. За служивого и наградили меня цепями. Вот и весь сказ.

Все примолкли, а Прохор, потерев ладони, сказал:
– Эх, сейчас бы самокруточку подружку подымить. Да вышел весь табачок. Сколь уж прошло, а тянет. Ну что об этом лясы точить. Раз дали слово отцу Панкрату не пить, не курить, в карты не играть, значит, завязано.
На мгновение он смолк, а потом снова заговорил:
– А первый раз я подлетел по молодости. Жили мы тогда в небольшом городке. Заглянул как-то в харчевню. Гляжу, купец стоит. Вынул свою мошну с деньгами и положил её на стол, а сам подошёл к даме ручку поцеловать. А я тут как тут: хвать кошелек и дёру. Спрятался за бочки, сижу, дрожу. Чую меня ищут. Свисток полицейский раздался. Мне бы отсидеться тише воды, ниже травы, а я, бестия, выглянул. Заметили, схватили, посадили. Вот так и протоптал себе дорожку в тюрьму. Там познался с братией лихой. Обучили своему ремеслу сполна. Затянуло мою душу в этот омут. Вот до сих пор и маюсь.

Снова наступила пауза. Каждый, видимо, вспомнил свою печальную историю. Бородин встал, размял спину и спросил:
– Прохор, а ты что-нибудь руками можешь сделать?
– Не пробовал. Но могу, кого хош в карты обыграть. Эх, жаль, нет родимых. А то бы я вам показал фоску от двойки до десятки и картинки от вальта до туза. Любого размажу по стенке. В этом я – проныра. А больше, кажись, не на что не способен. Вот тахта.
На него с ехидцей посмотрел Заика-Михей. Никто из братии не знал, каким картёжным кудесником слыл он в своих кругах.

                Глава тринадцатая

Медленно тянулись первые недели свободы. Однажды в дом Марфы прибежал Прошка и прямо с порога выпалил:
– Всех отец Панкрат к себе кличет.
– Хорошо, Проша. Уже идём, – за всех откликнулся Бородин.
Подошедшие, разом поклонились староверу, ожидая  покорно его слов.
– Миряне, – обратился к ним священник, – призвал вас на божье дело. Неведомо сколь вы у нас в общине проживёте, но, думаю, что своё жилище надо вам особняком  иметь. Ступайте за мной.

Ведомые старейшиной, вся группа пришла в конец улочки, что ближе к реке.
– Вот как поступите: кров свой начнёте делать вот здесь. Тут лес под боком. Углубляйтесь в него. Каким манером возводить, вам покажет Клим. Вон он идёт. Его слухайте. Он – штукарь в этом деле. Клим, после молитвы и зачинайте. Ещё на подмогу посылаю вам Прошку. И ему сгодится познать это мастерство. С Богом, миряне, – заключил отец Панкрат, перекрестился и пошёл прочь.
Наступила пауза. Все стояли в раздумье. Первым опомнился Бородин.

– Братцы, с самого начала у нас должно быть между нами согласие. Остаёмся здесь, надо строить свой дом. А если, кто думает податься в бега дальше, то держать никого не будем. Подумайте.
Молчание неожиданно прервал Клим:
–  Вы тута глагольте меж собой, а мы с Прошкой пойдём за лошадьми, да струментом.
Они ушли, оставив пришлых мужиков наедине с нелёгким выбором.
– А куды нам теперь ити? Ясно – некуды, – первым отозвался Ефим.
– В добре копаться, как куры, нам негоже, – поддержал его Данила.
– Нас с пирогами нигде не ждут, – подхватил Фома.
– Оно можа и так. Можа спробовать пристать к нашим православным. А то больно густо у них намешено. Трудновато нам будя из этого теста хлеб печь, – поделился своей думкой Прохор.
– Ага. Поди, пристань. Враз споймают, – возразил Ефим.
Заика-Михей молча посматривал то на одного собрата, то на другого, а потом посмотрел на Евгения.
– Братцы, от добра добра не ищут, – заговорил Бородин. – Пойдём в люди, найдём новые кандалы. Вы что забыли, как гремели ими. По двадцать фунтов железа аж от самой тюрьмы несли. Староверы – наше спасение. Поживём, оглядимся. Куда нам спешить. Если приживёмся, то тому быть. А в работе и думки правильные. Я остаюсь в общине.
Со всех сторон послышались глухие голоса согласия.

Натура человека – это почерк его жизни. У каждого он свой. Как ломает, как  крутит жизнь, а характер всегда индивидуален. Особая мерка имелась и у Бородина. Он понимал, что попал в Сибирь в силу обстоятельств, сложившихся не в его пользу. Поэтому сейчас с крайней осторожностью принял это решение. Бывший перспективный и умный механик решил на первый взгляд не трудную задачу: остаться жить среди староверов или податься в бега.  Выбрал путь созидательный. Но в глубине души его беспокоило отсутствие маяка: конечной цели их движения. За этими размышлениями и застали его приехавшие на двух подводах Клим с Прошкой.

– С чего начнём, Клим? – поинтересовался Бородин, признав того бригадиром.
– Погодь, Евгений Павлович.
– А ты откуда знаешь, как меня зовут?
– Объяснили. Ты, вроде, промеж них старший.
– Меня никто не назначал.
– Отец Панкрат так хочет.
– Вон оно что, – протянул Евгений.
– Ладно, – сухо сказал Клим. – Счас  ступайте за мной. Я помечу деревья, какие нам сгодятся. Спилим их, освежим и оставим на месте подсыхать.
– А даля? – спросил Прохор.
– А даля вот что паря: съездим, наломаем камня для основы дома. Выкопаем канавы, побросаем его туда и замулим песком.
– Теперь разъяснил. Всё понятно, – снисходительно произнёс Прохор.
– Вы зачинайте под низкий комель валить лиственницу. А мы с Евгением Павловичем и Прошкой поедем, разузнаем каков камень на берегу реки. Раскумекали? – неожиданно спросил Клим.
– А то. Чай не глухие и не глупые. Пойдём, горемычные, валить лес, – позвал Прохор оставшихся, назначая тем самым себя старшим лесорубом.
Общинный карьер находился на берегу реки, где недавно побывали примаки с экскурсией. Подводы под приглядом малого Клим оставил в метрах ста от нужного места. Твёрдый камень находился под толщей глины, песка и земли. Всё это выглядело не сплошным массивом, а было изрезано глубокими трещинами, что облегчало его добычу.

Бородин осмотрелся, взял мелкий кусок, потрогал на ощупь:
– Камень крепкий, цветной.
– Вот тож, – подтвердил Клим.
– А зовётся он гранитом. В Санкт-Петербурге этим минералом Пётр Первый заковал реку Неву.
– Однако, – произнёс неопределённо собеседник.
– А что это там? – поинтересовался Бородин.
– Где? – бригадир огляделся.
– Вон, чернеет в углу.
– Не знаю, мож посмотришь сам?
– Пойдём, глянем.
Евгений Павлович подошёл в дальний отшиб карьера и отломил от массива чёрный кусок. Как мог размял его, понюхал для верности и спросил:
– А чем у вас кузнец железо греет?
– Мобудь лиственницей с поддувом.
– А знаешь, что у меня в руке? – спросил Бородин, указывая на чёрный обломок.
– Мне неведомо.
– Да это же уголь, Клим. Уголь это. Он горит так жарко, что даже железо плавит. Надо наломать кузнецу, пусть испытает в своём горне.
– Сполним, Евгений Павлович. Вот диво. Столь лет прожили здесь, а сего не знали.
– А гранит, значит, здесь будем брать? – Бородин осмотрелся.
– Да, отсель мы возим его и кладём под дома.
– Тогда заводи подводу. Наломаем красного камня и чёрного, – как-то по-хозяйски произнёс Бородин.
Две кувалды и тяжеленный лом в руках трёх мужиков мелькали беспрерывно. За час с небольшим телеги наполнили верхом.

– Ну, пробуй, Красавка. Н-о-о, – потряхивая вожжами, крикнул Клим.
Лошадь напряглась, и, скрепя, повозка медленно двинулась вперёд. Бородин и Прошка шли рядом. Если для староверов такой труд был привычным, то для Евгения началась новая жизнь. А всё новое, это всегда заманчивая неизвестность.

                Глава четырнадцатая

Костёр озорно ласкал своим пламенем дно бывалого рыбацкого казанка. Пламя резвилось не в одиночестве: рядом сидели Вера и Евгений. Приятный запах дымящегося душистого пара дразнил обоняние.

– Сейчас добавим зелень с перцем, и уха готова, – известил Бородин девушку, помешивая деревянным черпаком наваристый бульон.
– Вот чашки, ложки положила, хлеб нарезан, соль – на скатерти. А остальное за тобой, Евгений, – радостно засуетилась Вера.
– Намёк понял, - наполняя чашки горячей ухой, сказал Евгений. – Поставь пока их. А вот и вино. Оно поджидает нас.
– За что выпьём? – С этим вопросом Вера высоко подняла бокал.
– Предлагаю тост за тишину в природе и за бурю в сердце.
– Впервые слышу подобное.
– Дарю в оригинале.
Смакуя, выпили вино. Попробовали уху и не смогли оторваться от чашек.
– Вот это мы с тобой, Вера, проголодались!
– А ещё банька с парной тоже требует сил, – добавила она.
– Силы берёт, но и много даёт. Словно заново нарождаешься, – продолжил Евгений.  Две недели в госпитале пролетели, как один день. И вот этот вечер. Не помню себя в такой обстановке. Так легко мне не было никогда.
 Он, улыбаясь, осмотрелся вокруг и продолжил:
– Спасибо тебе за костёр, за уху, за баньку, за … 
 Он мгновение помолчал, а потом неожиданно спросил:
 – Вера, а ты одна?

Наступило неопределённо молчание.  Она ждала этот вопрос, и была готова ответить на него. И вот он прозвучал в этот чудесный вечер, располагающий к наилучшему восприятию ощущений.
– Да… одна… Была замужем… Ещё студенткой на последнем курсе. Прожили недолго: всего два месяца. Разошлись, как друзья. Наверное, как друзья мы и поженились. Большего у нас не было раньше, не родилось и после. А большее, что называют любовью, так и не родилось. Потом ушла в учёбу. После аспирантуры пригласили в военный госпиталь. Согласилась. Живу с родителями. Скоро стукнет тридцать. Вот и вся биография. Не люблю вопросов на эту тему.

Наступила пауза. Она обязательно нужна по жизни. В эти мгновения человек и расслабляется, и собирается с мыслями. Одним словом, обдумывает услышанное, да и увиденное тоже.
Бородин подкинул дров в задремавший костёр. Поленья, поёжившись на углях, сначала задымили, а потом из-под них выпрыгнуло робкое пламя. Оно осветило лицо Веры. Бородин внимательно посмотрел на него. Оно показалось ему сосредоточенным и красивым. Евгений взял бутылку, слегка наполнил бокалы.
 
– Выпьем, Вера, за то, чтобы не быть одинокими. Знаю, это нелегко. После школы поступил в Рязанское десантное училище. Там дни и недели летели, как минуты. Но там была цель: стать офицером. Время оказалось сложное. Думал, что учат воевать на будущее, а оказалось для настоящего. Не успел даже подружиться с девчонкой. Закрутило меня, завертело. И вдруг оказался на войне. Не ругаю никого за то, что попал в такую мясорубку. Я же к этому сам шёл. Только случилось оно слишком быстро. Пред госпиталем решил, что уйду в запас. Вот так я и очутился рядом с красивой девушкой и врачом по имени Вера. Давай выпьем, Вера, за нас.

– Пожалуй… А как твои родители поживают? – неожиданно спросила она.
– Мама вместе с бабушкой в доме скучают обо мне. Бабуля у меня старинная. Всё время рассказывает, как жили они раньше. Скоро уже увидимся. Живут они на краю Воронежа.
– В Воронеже ни разу не была, Хлебосольный говорят край.
– Что есть, то есть. Еду туда на гражданку, но толком ещё не знаю, чем буду там заниматься.
–А ты, Женя, начинай с того, к чему душа больше всего лежит. А дело может быть и большим, и малым.
– Оно так, Вера. Есть у меня одна сокровенная мысль. Хочу в ней утвердиться, а потом тебе расскажу.
– Да. Время расставит  все думки и дела попорядку.
– Интересно, когда человеку легче: идти по накатанному пути или по вновь избранному?
– Ты о чём, Женя?
– О прошлом. Уже третий раз за месяц вспоминаю афганского мальчика.
– Расскажи, не таи, выпусти его из объятий своих мыслей.
 
– Хорошо. Был я ещё старлеем. Возвращались с задания. Из группы вышло нас четверо. Шли злые, голодные. И вдруг к нам незаметно подошла  белая овца. Мы даже повскакивали от неожиданности. Но тут пришла благая мысль: раз пасутся овцы, значит, где-то тут должен быть их хозяин. И, конечно, – жильё. Прочесали местность и обнаружили афганского мальчика. Он лежал на траве с бледным лицом в крови. Стало ясно: подорвался на мине сам или его овцы. Огляделись и увидели, что рядом валяются два барашка.
– А мальчик дышал? – взволнованно спросила Вера.
– Мальчик был жив, но еле-еле дышал. Сделали ему укол, перевязали, напоили оставшейся водой. Подумав, соорудили что-то наподобие носилок и понесли  поочереди. И знаешь, шли долго, но усталости не чувствовали.
– Женя, это потому, что у вас была цель: спасти ребёнка. Она и прибавляла силы.
– Наверное, ты права. Спасли сына нашего врага. Вскоре он стал ходить. Его отец несколько раз приходил к нам в часть. Отыскал меня и подарил красивый кинжал. Долго благодарил за спасение единственного сына – продолжателя рода.
– Женя, а в твоих мыслях прослеживается определённая логика.
– Пока не просматриваю. – Сказав это, Бородин поправил костёр и бросил в него несколько сучьев.

– Ну, как же: сначала ты рассказал о бабушке, которая поведала тебе о вашем роде. Теперь мальчик-наследник. Внутренний голос тебя толкает к определённому выводу.
– К какому же? – спросил заинтересованно Бородин, отмахиваясь от дыма.
– Ты должен сам догадаться, – тихо произнесла Вера, убирая из чашек остатки еды.

                Глава пятнадцатая

Проснувшись утром, Вера оделась и заглянула в комнату Бородина. Прибранная кровать говорила о многом.
 «Неужели уехал не попрощавшись? Чем я его обидела?» – Эти вопросы больно укололи её. С тревогой в душе выглянула в одно окно, потом – в другое. И вдруг… У неё подкосились ноги. Она увидела подполковника. Он шёл в плавках,  на плече – полотенце. Довольная улыбка появилась на лице сама собой. И в этот момент что-то вдруг приятно кольнуло в сердце.

– Доброе утро, – улыбаясь, поприветствовал вошедший Бородин.
– И тебя с добрым утром. Ты по-военному уже на ногах.
– Жалко пропустить такой момент. Искупался в реке, разогрел вчерашнюю уху.
– Заботливый ты, Женя. Садись за стол, я разолью её в тарелки.
– Какой навар! – облизывая ложку, восхитился Евгений. – А перец есть?
– Есть и красный, и чёрный. А у меня к тебе есть интересное предложение.
– Слушаю, хозяйка.
– Давай после завтрака сходим в лес за грибами.
–  Принимаю с огромным удовольствием такое предложение, товарищ майор.
– Вот и хорошо. А пока ты ешь, ешь, а то остынет.
Лес начинался с берёзовой опушки. Они походили среди белокурых красавиц, осматриваясь.
– Женя, а ты разбираешься в грибах?
– Когда-то был на тихой охоте. Сейчас пора подберёзовиков, но можно найти и белые.
– Ты не знаком с этим лесом, так что не упускай меня из виду, а то потеряешь, – как-то загадочно сказала Вера.
– Как снайпер, буду держать тебя на прицеле.
Она улыбнулась его солдатскому ответу и по-военному скомандовала:
– Тогда – вперёд!
– Ну, держитесь, грибы, –  подбодрил себя и Веру Бородин.
Березняк в перемешечку с сосной – идеальное место для тихой охоты. Думая каждый о своём и о грибах в первую очередь, они при этом с радостью нагибались, подрезая, то с пятнистой ножкой подберёзовики, то пузатые боровики.

Вера начала понимать, что вылазка на дачу для перезагрузки сознания Бородина  постепенно перерастает в другую фазу их отношений. И этого она сейчас не отрицала.
Бородин, радуясь каждому найденному грибу, тоже почувствовал, что вместе со свежим утренним воздухом в него неторопливо входит  ещё не совсем отфильтрованное сознанием робкое чувство к Вере. Каждый раз, когда он взглядом отыскивал  среди деревьев её силуэт, мысленно радовался: «Она тут, она рядом».
– Ау! Женя, –  звонко разнеслось по лесу.
– Ау! – отозвался Бородин.
– Как там у тебя успехи?
– Отлично. А у тебя?
– Попадаются!

Они встретились на другой опушке, на высоком холме. Бородин осматривал местность глазами командира выбирающего уязвимые места в предполагаемой атаке  противника. Вера стояла рядом и молчала. Вид с высоты птичьего полёта поражал воображение. Река змейкой текла в низу. А рядом с ней, по дороге, сновали, как игрушечные, машины и карлики-люди.

– Хороша высота. Прямо уходить не хочется, – с восторгом произнёс Бородин.
– Тогда начнём окапываться, – пошутила Вера.
– Читаешь мои мысли?
– А они у тебя, Женя, на виду. Покажи, как поохотился.
– Вот мои трофеи, – ставя на редкую траву лукошко, сказал Евгений.
– Ого! Да тут прямо тройня подберёзовиков! А какой красавец твой  беляк! –  перебирая грибы, расхваливала Вера. – Неплохо для начала, подполковник.
Бородин заметил, что глаза Веры в этот момент излучали радость, как и в первый момент их встречи

– А у тебя как?
– Вот, смотри. Жду твоей оценки.
– Да, тут, конечно, грибной рай. Перегнала меня. Места знаешь?
– Просто повезло. На первый раз, думаю, хватит. А, может, у тебя другие планы?
– А я хочу для нашего опекуна Сергея Сергеевича наломать берёзовых веток. Придём на дачу, свяжу веники. Пойдёт?
– Дядя Серёжа обрадуется такому подарку.
На дачу довольная пара возвращалась обременённая приятной ношей. Около порога Бородин остановился, поставив лукошко и положив ветки около небольшого стульчика.
– Хозяйка, я веники повяжу. Где взять шпагат?
– Где-то у дяди Серёжи я видела. Загляни в сарайчик.
– Нашёл! – крикнул он, закрывая скрипучую дверь.

Бородин подбирал берёзовые ветки в пучок и увязывал их в пушистый веник. Когда очередное опахало было готово, он с удовольствием обмахивал им своё тело, воображая, что сидит на горячеё полке в бане. Увидев необычную сцену, Вера засмеялась:
– Воображаешь, что паришься?
– Тренирую веники, чтоб поняли, для чего их приготовили.
– Я сяду рядом и переберу грибы. Ты не возражаешь?
– Напротив. Ничто не сближает так людей, как совместная работа. Ну, смотри, и тебе от веников достанется.
– Отворачиваться не стану, – игриво ответила Вера.
– Тогда за дело! – скомандовал подполковник.
Перекладывая очищенные грибы в чистую посуду, Вера неожиданно для себя почувствовала, что какая-то невидимая энергетическая нить вдруг соединила их. Она незаметно посмотрела на Евгения, и он в этот миг повернул голову. «Значит, почувствовал то же, что и я», – решила Вера для себя.
– У меня всё готово, – кладя последний гриб, сказала хозяйка. – Как мы ими распорядимся?
– Немного поджарим для себя, а остальные посолим и оставим про запас. Сергей Сергеевич обрадуется.
– Правильно, так и поступим, – согласилась Вера.
– А, может, и  нас когда-нибудь потянет на солёненькое?
– Может, Женя. Всё может быть, – произнесла Вера и увидела приближающегося к ним дядю.
– Ну, как вы тут, молодёжь?
– Докладываю, дядя Серёжа: собрали грибов. Часть их уже жарится, остальные посолили. Евгений Павлович заготовил для баньки дюжину берёзовых веников. К обеду сварим грибной суп. Далеко не уходи.
– Тогда я почищу рыбу и нажарю к столу. Согласны?
– Согласны, – дружно ответили гости.
Перед тем, как возвратиться в Москву, Бородин, улучив момент, когда они остались наедине, спросил:
– Вера, а я сюда приезжал, как пациент?

Она взглянула на него задумчивым взглядом и спокойно сказала:
– Женя, не торопись. Пусть всё мирно идёт своим чередом. Не будем спешить со словесными выводами, но постараемся и не отставать. Так, подполковник?
– Так точно, товарищ майор.

                Глава шестнадцатая

В палату Вера Николаевна вошла с улыбкой, но на этот раз не с профессиональной, а душевной.
– Здравствуй, Евгений Павлович.
– Здравствуй, Вера Николаевна.
– Что подавали на завтрак? – спросила она бодро.
– Творог, яйцо и чай с бутербродом.
Она села на стул, стоящий рядом с кроватью и тихо сказала:
– Дай-ка мне свою левую руку.
– Вот здесь тебе больно?
– Нет.
– А в этом месте?
– Тоже нет. А что такое?
– Хирург хочет с тобой побеседовать.
– О чём, Вера Николаевна?
– На снимке у тебя в руке видно инородное тело. Заверни рукав повыше. В одном из твоих шрамов затаился осколок. Хирург говорит, что  вскрывать ещё раз раненое место нежелательно. Если ты не будешь настаивать, то его можно оставить в покое.
– Правильно. Не надо трогать ещё раз мышечную ткань.
 – Сегодня у тебя комплексный массаж и полоса препятствий на десять километров с полной выкладкой.
– О - го! Вера Николаевна, это что-то новенькое. А где у вас эта полоса удовольствий?
– Шучу, Евгений Павлович. Шутка гармонично входит в процесс реабилитации.
– Ты, Вера Николаевна, умеешь шутить.
– Шутка продлевает жизнь. А чувство юмора у человека – это редкий дар. Лечись, улыбайся, развлекайся, а я вечером загляну.
– Буду ждать, товарищ доктор Вера Николаевна.
Она встала и вышла, оставив улыбку на память Бородину.
– Евгений лёг на кровать и задумался: «Кажется, попал я в орбиту любви. Развитие сюжета только в самом начале, а я, как мальчишка, уже жду не дождусь очередной встречи с ней. Ладно, попробуем отвлечься».
Перед ужином  в палату вошла Вера Николаевна.
– Что читаешь? – закрывая дверь, поинтересовалась она с порога.
– Выхожу из «Детства» Толстого. Думаю постучаться в его «Отрочество».
– Ты взрослеешь, Евгений Павлович, прямо на глазах.
– Подождите, Вера Николаевна, через недельку буду жить уже в его «Юности». Вижу в глазах психолога некоторую озабоченность.
– Чувствую, что и ты хороший психоаналитик, если даже у меня подметил волнение. В девятой палате лежит полковник пехотинец. Ослеп после контузии. Тоже из Афганистана прибыл. Подошло время выписывать, а его…
– Что? – с тревогой спросил Бородин.
– А ему некуда идти.
– Как некуда? А семья?
– Молодая жена заявила, мол, армия сделала его инвалидом, так пусть армия о нём и позаботится. Даже не знаю, что делать. Сейчас помощник главврача разыскивает его родственников. Может, они откликнуться.
– Вот сволочь. Прости, Вера. Как после этого ещё её назвать. А ты с ней говорила?
– Она просто не пожелала на эту тему вести разговор. Вот такие истории у нас приключаются.
В тот вечер они засиделись долго. Постучавшись, в палату вошла медсестра.
– Разрешите, я вам включу свет. Вы что же, Евгений Павлович, пропускаете ужин?
– А ты знаешь, Варя, как интересно звучат слова в темноте.
– Не приходилось ещё мне узнать такое, – ответила она, ставя тарелки с едой на стол.
Бородин проводил Веру до автобусной остановки. Впереди замаячила машина с зелёным огоньком. Евгений поднял руку, такси с визгом остановилось около них. Открыв заднюю дверцу, подполковник пригласил Веру сесть. Вручив шофёру пятирублёвку, сказал:
– Девушка скажет, куда ехать.
Вечером в доме родителей Веры пили поздний чай. Дочь сидела молча, что-то обдумывая. Мать с отцом то и дело поглядывали на неё.
– На работе всё в порядке, дочка? – спросил глава семьи.
– Да, – сухо ответила она.
– А что так поздно? – поинтересовалась мать.
– Скажу всё честно, – решительно начала Вера, –  к нам в госпиталь положили офицера-афганца.
–  О, страдальцы, о, горемыки, – запричитала мать. – И за что воюют, за кого? И гибнут не за понюх табака. Прости, Вера, что перебила. И сильно ранен этот офицер?
– Сейчас у него  всё зажило. В моём отделении проходит курс реабилитации. Трижды ранен, но выглядит молодцом.
– А куда же ранен, дочка?
– Два раза в левую руку и один раз в плечо.
– А рука-то работает? – спросил отец.
– Подполковник свободно владеет ею.
– Значит, он подполковник, – загадочно произнесла мать и внимательно по-смотрела в глаза Веры.
– Дочка, а это ты с ним была на даче у дяди Серёжи в выходные?
– С ним, с ним. Но только, как врач. Ему надо отвлечься. Война и снится, и днём лезет в голову. Ходили с ним в лес за грибами.
– И что же попадались? – У отца, заядлого грибника, сразу возник интерес.
– Здорово попадались. Каждый по лукошку набрал. После дождя подберёзовики такие крепкие, а белые – богатыри. Ох, красавцы. Мы их перебрали и засолили. Оставили у дяди Серёжи. Привезу как-нибудь и угощу.
– А, может, и нам, мать, собраться в лес по грибы, а то засиделись совсем.
– И, правда, родители. Вы попросите дядю Серёжу, он вас подвезёт прямо к опушке леса.

– Их ещё надо найти. Небось, городские уже там побывали, – предположил отец.
– Думаю, грибов там хватит на всех, – как-то уверенно предположила Вера и вдруг сменила тему разговора: – Евгением Павловичем его зовут. Фамилия – Бородин. Ему тридцать шесть лет, разведчик. Три ордена имеет.
– И три ранения, – добавил отец и поинтересовался: – А какой он из себя?
– Десантники все рослые, крепкие. У него густые тёмные волосы. Умело поддерживает разговор. С чувством юмора. Осталось ему прибывать у нас две недели. Собирается уйти в запас. Мама и бабушка живут в Воронеже.
– Новую жизнь, значит, хочет начать. Ох, и трудно заново начинать любое дело. А жизнь – штука посложней, – сочувственно произнёс отец.
– Что-то мы, мои милые, засиделись. Даже телевизор не включали, – вставая, сказала Вера.
– Пора и нам, мать, на отдых, – предложил муж.
– Вера ушла в свою комнату, а хозяйка, подойдя ближе к супругу, зашептала:
– Неспроста Вера рассказала нам о нём.
– Ну, дай Бог, может всё сладится. Пора уже приставать к своему берегу.

                Глава семнадцатая

Четыре деревянных венца из лиственницы с мохом между ними на гранитном фундаменте  с цоколем ясно обозначили размер будущего дома. Трудились мужики споро, но не до седьмого пота. Бригадир Клим всякий раз, глядя на строителей, говорил сухо:
– Роздых настал.

Мужики после этих слов, садясь на очищенные и подсохшие брёвна, много-значительно вздыхали и кто-нибудь обязательно, мечтая, произносил:
– Эх-х! Счас бы цигарочку закурить не грех. Вот бы пошла.
 На этот раз об этом заговорил Прохор.
– Да откель она возьмётся? Какой уж месяц мытаримся без курева, – с сожалением произнёс Фома.
– А можа эт в пользу, – предположил Данила.
– Что зря чесать языки. Нет табака и ненада будоражить нутро, – посоветовал Ефим.
– И то правда, – подтвердил Бородин.

Молчали только староверы Клим с Прошкой, да Заика-Михей, который внёс свою лепту в разговор, махнув рукой.
Прибежал один из местных пацанов, а за ним и собаки во главе с Арестанткой.  Старшая подошла и обнюхала каждого, а потом покорно  растянулась у ног Прохора. Впереди показались ещё два опоздавших мальца. Они встали неподалёку в круг и, перекосив лица, внимательно смотрели на пришлых людей. Разговаривали  потихоньку, показывали пальцем на кого-нибудь, а потом смеялись.

Глядя на это, Прохор предложил:
– Мужики, а давайте пацанам качели сварганим. Им развлеченье, и нам занятие.
– А отец Панкрат повелит? – спросил Фома.
– Качели-то каким боком против Бога? – усмехнулся Прохор.
– Доброе дело общине не помеха. Завтра вечером и соорудим, – заключил Бородин.
Заика махнул рукой, мол, правильно.
Через день около строящегося дома отец Панкрат увидел русскую забаву – качели. Покачав головой, произнёс с улыбкой:
– Баловство и только.
Следующие дни Бородина не было со строителями. Они с отцом Панкратом ушли на берег реки. О том, что они там искали, до поры до времени никому не говорили.
Когда возвращались из разведки, отец Панкрат сказал Бородину:
– Справно коптеют твои мужики. Справно. Накажу приносить им молоко с хлебом. Стол Марфы вам пригоден?
– Марфа хозяйка отменная, но больно строга.
– А иначе, Евгений Павлович, нельзя. Вдова. Её мужа деревом прибило.
– Да как же?
– Видишь, у нас какие огороды большие. Они упираются в тайгу. Кому нужен лес, тот валит его возле своей делянки. Для стройки, ремонта, да и для дров. Вот его своё дерево и погубило.
– А что вы сажаете на своей земле?
– Много чего. А тебе не тяжело тащить камни? Давай подмогну.
– Пока терпимо, отец Панкрат.
– Картошку сажаем, овощи, зелень разную, овёс для лошадей, ячмень для скотины. Сады имеем. Мы община лесная. Живём укромно.
– А где же вы берёте хлеб?
– По большой воде к нам баркасы приплывают от наших земельных братьев староверов. Покупаем у них зерно, муку, мануфактуру разную, железо. Что накажем, то и везут.
– А чем же, отец Панкрат, простите за любопытство, вы расплачиваетесь?
– А тем, зачем мы с тобой три дня по обрывам лазали. Скудеть начал наш ручей, что впадает в реку. В нём мы намывали немного золота. А после, как ты нашёл уголь, я подумал попросить тебя отыскать новую рыжую жилу.
– Попробуем, отец Панкрат. Образцы минералов у меня за спиной. Исследую их, тогда и сажу результат.
– Вот и договорились, Евгений Павлович, – подытожил разговор священник, а  подходя к слободе, добавил: – Давай передохнём возле мужиков. Справно они работают. Справно.
Подошли ближе к строителям, которые в этот момент закатывали по откосам наверх готовые брёвна
– Бог в помощь, – приветствовал батюшка взмокших мужиков. – Сноровисты, однако осмотрительны они у тебя.
– Но бригадир-то ваш, отец Панкрат, – похвалил уже Бородин старообрядца, снимая тяжёлую ношу с камнями и винтовку с плеч. – Уф-ф. Наконец-то мы дома.

                Глава восемнадцатая

Перед самой Троицей пришлые поставили стропила. А потом дружно покрыли крышу заранее приготовленной дранкой. Клим не успевал сноровистым работникам отдавать команды. Несколько дней потратили, чтобы возвести большую печь-лежанку, изготовить лавки, лежаки, стол, постелить полы и смастерить другую хозяйскую утварь.

Пришёл перед входинами кузнец и принёс новосёлам ухват для чугунов, кочергу и совок.  Отдельно, в благодарность за уголь, он принародно вручил Бородину отменный охотничий нож в ножнах – подарок.
Сарай и изгородь вокруг двора решили обустроить не мешкая. После новоселья без хмельного, но с чином освещения, решили всем миром денёк отдохнуть. А после снова застучали мужицкие топоры.

Бородин, когда мог, помогал своим сотоварищам по двору. Теперь он вместе с парубком Прошкой большую часть времени проводил у реки: искали золотую жилу. Она скрывалась от людских глаз и наружу выходила редко, когда берег подмоет половодье. После долгих изысканий, наконец, застолбили хорошее место.

И вот настал день, когда механик-геолог возвращался со своим младшим помощником в приподнятом настроении. Не заходя в новое жилище, явился в дом к отцу Панкрату. Тот по глазам вошедшего угадал: пришёл с благим известием.
 –  Нашёл жилу, уцепился за неё, отец Панкрат, – сказал Бородин, подавая тому несколько небольших самородков.
– Ого! Более фунта потянут, – обрадовано произнёс старец. – Вот это добро. Благодарствую, Евгений Павлович. Будет что менять на хлеб и муку.
– А вот самородок побольше. Дальше рыть не стали, итак видно, что там есть металл.
– Я буду молиться за тебя, Евгений Павлович, – почти со слезами произнёс священник, а сам внимательно посмотрел в глаза пришедшему.
– Отдал всё, – сказал Бородин и замялся.
– Понял, о чём ты хочешь попросить меня. Сполню твою просьбу, как священник и человек. Как приедут лодки с товаром, накажу своему человеку, чтоб отыскал твоих близких. Передам от тебя весточку. Да и деньгами семье надо помочь.
Бородин хлопал глазами, не зная, что сказать. При слове «семья» у него просто отнялся язык, а мысли роем полезли в голову. Взяв себя в руки, не скрывая навернувшихся слёз радости, тихо произнёс:

– А как вы догадались, о чём я хочу попросить?
– Это на твоём лице было написано. В глазах человека можно прочитать многое: и явное, и тайное. Раз уж пошёл разговор, хочу своё сказать.
– Говорите, отец Панкрат. Я внимательно слушаю.
– После устройства в новом доме думаю испытать твоих друзей на добыче золота. Нам оно, сам знаешь, нужно не для наживы, а для жизни.
– Значит, в рудокопы, – тихо произнёс Бородин.
– Работать, Евгений Павлович, надо всегда. Без труда человек портится. У них будет своя лошадь с подводой. Когда захотят, тогда и займутся этим ремеслом. Надсмотрщиков ставить не стану. Что сами принесут, то с радостью и благодарностью  община примет.
– Тогда и я с ними. Может, попутно где и руду полезную отыщу или камни драгоценные. Для будущего всё сгодится.

– Правильно, сын мой, что думаешь наперёд. А как тебе сподручнее, тем и занимайся. Бог завещал нам каждому свой промысел искать. Прошку-отрока определю к вам, пусть руку набивает. А нашей общине надо сподобиться смастерить новые лодки. Пока у меня глаза зоркие, хочу возвести новую церковь. Эта строилась давно, да и спешили. Ей уже более двух веков. Вот такая у меня, Евгений Павлович, задумка. Вас сам Бог к нам послал. Будем жить в мире и согласии.
– Того желаем и мы, отец Панкрат.
Бородин, зайдя в свой дом, увидел там Марфу, которая сыпала на стол муку.
– Здравствуй, хозяйка, – с поклоном произнёс он.
– И тебе здравствовать, – спокойно ответила она, продолжая своё дело.
Добавив муку, Марфа перекрестилась и с молитвой стала месить тесто. Когда получился большой комок, разделила его на три части. Взяв один из них, стала подсыпать муку, продолжая месить. Закончив с последним, отщипнула немного и попробовала  на вкус. Кивнув головой, мол, всё нормально, опустила тесто в небольшую кадку
– Как сподобится подняться, тогда в чашку и – в печь, – коротко пояснила мастерица. Одевшись, краем глаза срезала облик Прохора и ушла.
– Печево сами сварганим, а то нашему пекарю по дому надыть управляться, – пояснил всем Прохор.

                Глава девятнадцатая

О последнем разговоре с местным настоятелем Бородин рассказал своим сотоварищам после ужина. Это известие всех озадачило. Они долго молчали, обдумывая услышанное. Первым, как всегда, не выдержал Прохор:
– Думка есть. Пойдёт нам эта работа. Своими руками играть золотишко – фортовое дело.
– Кабы только играть, – возразил Фома.
– Это же кирку, лопату, носилки придётся из рук не выпускать, – подтвердил  Ефим.
– Значит, это будет маленькая шахта. Я слышал об этом от ямщиков. Тама может и завалить, – нагнал страха Данила.
– В этом деле, братцы, как большинство решит, так и я, – вставил слово Прохор.
Михей-Заика забубнил: «Да, да, да», а потом резко махнул рукой.
– Ясно. – Сухо произнёс Бородин. – Понимаю, что дело новое, неясное. Скажу одно: если правильно ставить крепёж под кровлю, то обвалов можно избежать. Нас никто не гонит. Давайте попробуем добыть хотя бы несколько фунтов золота, а там посмотрим. Не сидеть же, шестерым мужикам, на шее общины. Они на это золото будут покупать муку, мануфактуру, железо.

Слушая учёного механика, братия сидела молча.
– Далее. В свою общину староверы нас могут не принять. Мы ещё долго будем стоять и молиться в притворе местной церквушки. Кто-то и рад признать нас своими, да устав их внутренний им этого не дозволяет. И ещё: если при добыче золота нам повезёт, то часть намытого мы станем оставлять у себя. Что будет с нами дальше, одному Богу известно. А товарищеский капитал позволит нам держаться твёрдо. Кто знает, а вдруг наступит время, когда мы вернёмся в свои дома. И вернёмся мы не с пустыми карманами.

– А чего ж ты, братец, молчал об этом? Сразу всё и выдал бы, – с укоризной сказал Прохор.
– Всё сразу нельзя, можно подавиться. Будем наше будущее пережёвывать помаленьку.
– Теперь всё ясно, – откликнулся Фома.
– Раз у нас нарождается братская кумпания, то неплохо бы узаконить среди нас старшего. Оно у всякой братвы есть свой бугор. – Для порядка, предложил Прохор.
– Дело говоришь, Прохор, – одобрил Данила.
– Эт по-христьянски, – подтвердил Фома.
– Я  тоже в этой думке, – многозначительно сказал Ефим.
Михай-Заика вновь лишь махнул рукой.
– Тебя, Бородин, мы хотим старшим над собой иметь. Верховодить нами по справедливости, строго  и с умом, – уверенно сказал Прохор.
Все одобрительно загалдели.
– Спасибо, братцы, – Бородин  обвёл всех взглядом. – Спасибо, что доверяете. Старшинство буду употреблять по-христиански, ведь мы связаны одной цепью.
– А как нам тяперя тебя кликать? – раздался голос Фомы. – Господин, ваше благородие или ваша честь?
–Я такой же беглый каторжник, как и вы. Сейчас надо думать не о званиях, а о деле. Староверы тоже – изгои государства и церкви. Но, несмотря на это, они существуют уже века. Приспособились. И нам следует просто жить. Выбор у нас небольшой. Будем делать, что они предлагают.
– Да мы супротив ничего не имеем. Давайте, братцы, назовём нашего главу атаманом. Как. А?
– Пойдёт, – деловито согласился Прохор.
– Ты говори, атаман, чего нам далее делать. Ты учёный, глядишь дальше нас. Веди братию. А мы за тобой, как ниточка за иголочкой, – заключил Ефим.

На следующее утро проснулись рано. Умылись, помолились всяк по-своему.  Сели за чистый стол. Завтракали молча, чем Бог послал. Все ждали, что скажет атаман. Отодвинув пустые чашки, все посмотрели в сторону Бородина.
– Вижу, новоявленные казачки, что ждёте от меня слово. А думка такая. Нас шестеро. Всем идти на реку не надо. Поочереди будем оставаться в доме. Здесь работы тоже хватит. Первым делом надо огородить наш двор, как это сделано у наших покровителей. Дежурный будет готовить на всех еду. Пятеро из нас на подводе сейчас отправятся на промысел.

– Как пятеро? А Арестантка? Она-то с кем будя? – улыбаясь, спросил Прохор.
– Неволить нашу подружку не станем, за кем пойдёт – туда ей и дорога.
– У меня совет тебе есть, атаман, – сказал Фома.
– Говори, обсудим, – отозвался Бородин.
– Надо ружо взять с собой.
– Правильно ты, Фома, подумал, – похвалил Прохор.
– Конечно, возьмём винтовку и пистолет, – подтвердил атаман. – Тайга – место тёмное: зверьё водится разное. А ты, Фома, стрелять-то умеешь?
– Нет, не приходилось.
– Ладно, в тайге всем покажу, как надо стрелять из винтовки. Палить зря не будем, а для опыта попробуем. Вообще-то староверы живут в этих местах давно и без оружия обходятся. Ладят они с тайгой. И нам надо с ней подружиться, – заключил атаман. – А теперь помолимся на путь.

– Михей, ты сегодня остаёшься на хозяйстве.
Заика покорно кивнул головой.
– Данила, иди, запрягай лошадь.
Когда отправились в путь, повозкой управлял Ефим. Свесив ноги, казачки отправились мыть золото. Необходимый инвентарь лежал поверх сена, а заряжённая винтовка – под ним. Арестантка семенила позади между двух колей от колёс.
Приехав на место, Ефим выпряг лошадь и на длинных вожжах, привязанных за телегу, отпустил кобылу на вольную траву. Арестантка, прибежав в незнакомые края, сразу начала оставлять свои пахучие метки на камнях, бугорках и кустарниках. Но, взглянув на густой лес, видимо, подумала: «На эти дебри меня не хватит».
С инструментом в руках новоявленные рудокопы подошли к небольшому туннелю, вырытому в крутом берегу.

– Наряд такой, – начал Бородин, – мы с Похором углубляемся в берег, Фома и Данила пойдут заготавливать хлысты для крепежа.
– А если вы без нас отроете золото? Я его в жизни не видел. Интерес имею посмотреть на него живьём.
– Что найдём, покажем. Думаю, всем выпадет удача самим добыть самородок. Ступайте, братцы-казачки. Да будьте осмотрительнее. Покличьте с собой Арестантку.

                Глава двадцатая

Бородин сидел за столом возле большого светлого окна, дочитывая трилогию Льва Николаевича Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность». В дверь кто-то осторожно постучал. Только после второго раза хозяин ответил:
– Входите.
– Вы так, Евгений Павлович, зачитались, что не хотите пустить в палату главного врача со свитой.
– Извините. Действительно, зачитался.
– Завтра, подполковник, последний день вашего у нас пребывания. Вы до-вольны курсом лечения? Есть ли у вас замечания, пожелания? Как вы себя чувствуете? Вот сколько сразу вопросов.
– Спасибо за поддержку, за внимание, за заботу. Покидаю ваш госпиталь, как  новенький автомат.
– Хорошо, Евгений Павлович. Будем считать, что обе стороны удовлетворены результатами лечения. Желаем вам на гражданском поприще комфортно устроиться. Вы этого заслужили.
– Ещё раз спасибо, – с некоторой грустью произнёс Бородин и взглянул на Веру Николаевну, стоявшую чуть в стороне. Он заметил волнение на её лице.
– До свидания, – сказал главврач, уводя за собой свою свиту.
– До свидания, – ответил подполковник и подошёл к Вере.
 Дверь закрылась. Они смотрели друг на друга и думали об одном.
– Вот и настал этот день. Такой грустный. Но мы обязательно встретимся, Вера. Я съезжу к своим домой, улажу формальности и обязательно приеду к тебе, если ты разрешишь, конечно.
– А что ты ещё решил, Женя?
– Ты не поверишь: хочу, чтобы в последний день исполнились три моих желания. Завтра у тебя выходной?
– Два дня свободных.
– С утра, Вера, встретимся, купим билеты в театр. А потом погуляем по Москве, сходим на базар. Очень люблю это место. Там люди очень откровенны между собой. Туда они приезжают со всей России. Даже просто посмотреть на них интересно. А ещё люблю поторговаться. Знаешь, какие потрясающие диалоги иногда завязываются между продавцами и покупателями.
– Ты, Женя, так аппетитно рассказываешь о базаре, что и мне захотелось туда сходить.
– А третье моё желание уже исполнилось.
– И какое же?
– Сегодня я вновь встретил тебя.
– Какой ты, однако ж, хозяйственный: и три желания у него есть, и бедной девушке голову вскружил.
– Вера, у меня к тебе серьёзный разговор. Но это не сейчас, не в палате… Он  притянул её немного  к себе и нежно потёр её носик своим.
– Где ты научился целоваться носиками? – шепотом спросила, смутившаяся девушка.
– Бабушка и мама так в детстве будили меня. Знаешь, как было щекотно и приятно, – так же шёпотом ответил он.
Лицо Веры слегка повернулось, и их губы, как магниты, притянулись друг к другу. Они целовались, целовались, и внутри  у каждого загоралось естественное чувство близости. Неожиданно в дверь постучали.
– Входите, – выдавил из себя Евгений.
Дверь открылась, и в проёме появился подполковник
– Привет, однокашник!
– Привет, дружище! Разреши представить: Вера Николаевна Зуева, мой лечащий врач.
– Полковник Горностаев Егор Кузьмич.
– Очень приятно, – слегка улыбнувшись, произнесла Вера.
– Взаимно, – коротко ответил полковник.
– Да ты, Евгений, свежим огурцом выглядишь. Наверное, Вера Николаевна в этом не последнюю скрипку играла. Врач это хорошо. Я к тебе прямо с аэродрома. Получил новое назначение: буду командовать дивизией.
– Поздравляю.
– Как здоровье, Женя?
– Вот закончил лечение. Напутственная беседа с врачом. Завтра выписывают.
– Что-то ты темнишь, дружище, насчёт беседы. Вижу по глазам, что тут глубже дело. Ой, боюсь ошибиться. А, может, Евгений ко мне в дивизию заместителем?
– Нет. Своё решение менять не буду. Твёрдо остаюсь на гражданке. Ты уж  там, Егор, за двоих…
– Конечно, в компании такой девушки и я бы остался. Шучу.
– А я не шучу, Егор.  Лучше Веры мне никого не найти.
При этих его словах она отвернулась, вынула из кармана платочек и незаметно промокнула слезу счастья.
– Что ж, желаю вам любви на долгие годы. Не забудь пригласить на свадьбу. Мне пора. Машина ждёт. Вот тебе коньяк. Пока.
– Пока, Егор. Ещё увидимся.
В субботу утром Евгений и Вера встретились на площади. Она не стала ис-пользовать девичью уловку: заставлять ждать жениха. Пришли влюблённые одновременно. Поцеловались и радостно посмотрели друг на друга.
– Вера, наши планы немного изменились. Перед тем, как купить билеты в театр,  заглянем в универсам.
– Это тайна? – спросила она.
– Нет. Обычное житейское дело.
В большом магазине вместе с востроглазой продавщицей подобрали Бородину парадный костюм, две рубашки, галстук и туфли.
Вера, увидев его при полном параде, не удержалась и, улыбаясь, сказала:
– Только шляпы не хватает и трости.
– Подожди, дорогая, дай с этим сжиться.
– Куда сейчас, Женя?
– Вперёд – на базар. Кассы театра у нас по пути?
– Кажется, да.
Они бродили по торговым рядам. В глазах рябило от обилия съестного. Бородин заговорил с одним из продавцов.
– Послушай, обратился к нему Бородин, – если я куплю у тебя виноград, яблоки, груши, сколько скинешь рублей?
– О, уважаемый, ты настоящий мужчина. Не спросил по чём товар, а сразу просишь скинуть цену на всю покупку. Теперь моя спросит: а сколько возьмёшь килограмм?
– По килограмму каждого.
– Хорошо. Десять процентов тебя устроит?
– Договорились. Наложи в эту корзиночку.
Вера стояла рядом, и смех разбирал её до слёз. Улыбался и Евгений при разговоре. День-то выдался счастливым.

Выйдя из базарного помещения, Бородин, взяв Веру за руку, повёл её в «Продмаг». Там они купили вино, торт. При выходе заметил нужный ему киоск.
– Обожди меня минуточку, постой рядом с покупками.
Вернувшись через время, протянул ей букет красных роз.
– А кому ещё белый букет, торт, вино? Мы так не договаривались.
– Милая моя, Верочка, мы многого не знаем из того, что ждёт нас завтра. Когда что-то делаешь спонтанно, то, поверь, это всегда от души, от чистого сердца. Потому что в такие моменты прислушиваешься к своему внутреннему голосу.
– А что же мы будем делать с вином и тортом, Женя?
– Сейчас пойдём знакомиться с твоими родителями.
– Ты это серьёзно? Вот так без предупреждения?
– Я же не о пожаре хочу сделать объявление.
– А о чём?
– Узнаешь. Вера, у меня сегодня такой день! Такой! Он – счастливый. Будто я лечу не на парашюте, а на крыльях. Я люблю тебя, Вера.
Она на миг заглянула в его сияющие глаза и сказала:
– Женя, я тоже тебя люблю, – после этих слов она, даже неожиданно для себя, потянулась к нему и поцеловала.
– Ну, что: полетим вместе?

Когда после знакомства гость и хозяева уселись за стол, Бородин сказал:
– Николай Иванович, Маргарита Сергеевна, я люблю вашу дочь и прошу её руки. Вера, позволь надеть тебе кольцо. Прошу вас доверить судьбу вашей дочери отставному подполковнику.
Через мгновение молчания Маргарита Сергеевна всплеснула руками:
– Ой, это так неожиданно. Вера нам о вас рассказывала. Может, это и к луч-шему. Николай Иванович, ты что молчишь?
– Такой неожиданности надо только радоваться. Благословляю вас, мои милые дети. Живите в радости, будьте счастливы. Давай, мать, ставь чашки и бокалы на стол.

                Глава двадцать первая
 
Тайга подступала к реке сплошным густым массивом, а затем круто обрывалась на косогоре. В полноводную артерию впадал и ручей-речушка. У самого их слияния и готовились начать добычу грунта Бородин, Прохор и Ефим. Журчанье воды успокаивало старателей. Вдруг из леса, с той стороны, куда пошли на добычу жердей Фома и Данила, раздался крик: «Эй, ребята! Эй…». Отрывистые голоса отчаянно кого-то звали. А потом явственно послышалось: «Бородин!».

– Бежим, – скомандовал Евгений. – Ефим будь у лошади.
– Ружьё, – крикнул Прохор.
Запыхавшись, они прибежали к своим товарищам. Фома и Данила, держа топоры в руках, напряжённо смотрели в одну точку. Глянули туда подоспевшие и оторопели. В пятнадцати метрах от них во весь рост маячил огромный медведь. Никто не хотел уступать дорогу: ни зверь, ни человек. И вдруг в таёжной тишине раздался глухой винтовочный выстрел – медведь, мотая головой, завалился на бок, ломая подлесок. Не мешкая, Бородин быстро передёрнул затвор, из него выскочила дымящаяся гильза и со звоном упала на камень. Наступило безмолвие.

– Вот и показал вам, как надо стрелять, – со вздохом облегчения произнёс Бородин.
– Ловко, – похвалил Фома, вытирая пот со лба.
– А я уж думал конец нам, – покачивая головой и улыбаясь, заметил Данила.
– А вы, казачки, даже взбелели лицом, – ухмыльнулся Прохор.
– Ага. А ты испробовай с такой зверюгой повстречаться. Небось, тоже вструхнёшь.
– Его так и так пришлось бы убить: к реке шёл. Это его тропа, вы её загородили. Выбора не было. Вот так-то.
– Во! Будя нам сегодня свежина, а на зиму – шуба, – обрадовался Прохор.
– Перебил медведь нам работу. Но приятная, однако ж, забота, казачки, выпала нам с утра, – заметил Бородин.
– Что думаешь, атаман? – спросил Прохор.
– Пока наши освежуют медведя, выкопаем у ручья неглубокую впадину.
– Эт зачем? – снова поинтересовался напарник.
– Правильно, что допытываешься. Чтобы хорошо выполнить работу, необходимо знать конечную цель. А она такая: добытую породу будем промывать в этой яме. На дне тазика, если повезёт, должны показаться жёлтые блёстки. Это и будет золото.
– А если нет блёсков? – придирчиво спросил Прохор, оставив рот открытым.
– Если нет, то пустой грунт – в сторону и будем промывать новую порцию.
– Да, работёнка, конешна, нудна, атаман?
– Зато, как заблестит на дне тазика заманчивый самородок, сразу забудешь про всё. Жёлтый дьявол очень заводит людей. Вот так, добытчик.
– Антересно. Надыть спробовать. А кто же все эти богатства рассыпал?
– Камни дорогие в земле родились, а золото сверху свалилось.
– Бог послал?
– Наверное. Ладно, давай копать.

Сверху наносной речной ил поддавался легко, но чем глубже становилась яма, тем чаще слышался скрежет лопаты. Наконец робкий ручеек под наклон достиг дна небольшой впадины и постепенно наполнил её водой.
– А у меня ничего не заблестело, – стоя в стороне, сообщил Прохор, смотря в тазик.
– Сейчас и я попробую, братец. Ничего, заблестит. Куда оно денется. Я здесь находил золотишко. А ну-ка, дай мне тазик, попросил Бородин.
После третьей промывки, чтобы не спугнуть удачу, Бородин тихо сказал:
– Смотри, Прохор, видишь, как заманчиво поблёскивает.
– Где? – спросил Прохор.
– В середине. – И Бородин показал пальцем на едва заметную россыпь жёлтого металла.
– А-а-а! Теперь вижу. Дай я  зацеплю. Дюжа интересно самому спробовать.
Прохор взял двумя пальцами крошечный самородок и поднёс к глазам.
– Так вот оно, где живёт и прячется, это самое золотишко. Сколь про него разговоров ходит, сколь оно горя и радости приносит людям. А оно здеся, в глухомани лежит себе спокойно, кого-то дожидается. Только напряжись, и кусочек драгоценный в кармане. Антиресно. А большие куски бывают?

– Бывают, Прохор. Такие самородки встречаются, что рука еле держит. Но это редкость. В основном – в виде песка.
– По крупицам, стало быть, надо собирать, – заключил для себя Прохор.
– По крупицам, братец. Золото просто так не даётся.
– Важко будя нам. Так ведь, Евгений Павлович?
– Да. Пробуй, искатель, дальше, а я углублю ручеёк.
Освежевав тушу таёжного медведя, Данила, Фома и Ефим разделали её и перенесли на постилку в телегу. Накрыв тёплоё мясо шкурой, невольные охотники с любопытством подошли к  золотоискателям.
– Как тут у вас, казачки? – поинтересовался Фома.
– А вот на тряпице лежит, – показал Прохор.
– Ишь, как важно лежит. Вот оно какое, бестия. Всего-то маленький кусочек, а какую силу в себе меет, – заключил Данила. – Зришь, Ефим?
– Зрю, зрю. Нам-то чё делать, атаман?
– Смотрю, вы сговорились: дружно зовёте меня атаманом. Перечить не буду. Лишь бы не побили. Идите снова за медведем, – шутливо сказал Бородин.
Братва дружно рассмеялась.

– Стало быть, наряд прежний: тонкомер готовить? – решил Данила.
– Да. Это вас медведь отвлёк, – подтвердил Евгений.
С недолгим обедом до самого вечера казачки занимались своим дело. Фома, Данила и Ефим натаскали впрок из тайги крепких жердей и сложили их недалеко от ручья. Бородин и Прохор брали из туннеля грунт, зачерпывали воду в тазики и качали их из стороны в сторону, выискивая взглядом желанный проблеск золотинок.
С небольшой удачей под красивый заход солнца телега с добытчиками въехала в слободу. Арестантка сразу побежала к своим уже взрослым щенятам, а братия, встреченная Михеем-Заикой, собралась у повозки.
– Ну, как тут у тебя, Михей, дела? – спросил Бородин, оглядывая двор.
Заика молча показал рукой на дом, приглашая всех на ужин.

                (Окончание следует)