рассказ-репортаж
Ближе к вечеру выпавший снег посинел...
А к ночи село зажгло тёплые окна.
В одном доме.
Во втором.
В доме слева.
В доме справа.
Где-то далеко проскрипели чьи-то шаги.
Настороженно перекликнулись дворовые собаки...
Любой-любой человек, выйдя в это время на своё крыльцо, без ошибки назовёт имя хозяина каждой собаки. Но никто-никто не узнает, чьи это проскрипели где-то шаги.
Он, этот любой человек, оглядев припорошенные первым снегом дома соседей, их сады и небо над головой, может даже воскликнуть:
- Бог ты мой! Ах, ах, ах!.. А звёзды-то, звёзды! А луна!.. Просто зимняя сказка!
Но никто не скажет, чьи это где-то скрипят так шаги.
А они, эти шаги, оставляя чистый след от ботинок на нетронутом никем первоснеге, уже замерли у приветливых окон дома Феличии и Захарии Бургиу.
«- Я, знаете, чего бы хотела? – спросила когда-то в моей миниатюре молоденькая беременная жена-молдаванка Феличия, усаживаясь на охапку сена в телеге.
Её зрелый муж Захария подоткнул под неё выбившееся одеяло.
- Чего? – спросил он, улыбаясь.
- Только не смейтесь! – покраснела Феличия. – Не будете?
- Не буду.
Феличия пожевала сухую соломинку.
- Я не знаю, как сказать, - прошептала она. – Наверно, это будет не очень умно.
Захария терпеливо ждал.
- Сказать? – ещё раз прошептала Феличия.
Захария кивнул.
Феличия глянула в сторону пожелтевшего клёна.
- Вот, когда падают листья, - сказала она. – Они же что-то говорят?
У Захарии перехватило дух. Он ждал продолжения сказки.
- А если на эти слова сочинить песню, - продолжала Феличия, - то получилась бы, наверно, хорошая колыбельная для нашего Ионела. А? Как думаете?
Захария сдвинул фуражку на затылок:
- Ты думаешь, у нас будет Ионел?
- Я это знаю... М-м?
Захария...
- А сколько у меня есть времени для... музыки? – спросил.
Феличия зарделась румянцем.
- Может, сутки, - сказала она. - Или меньше.
Захария надвинул козырёк фуражки на глаза.
- Я что-нибудь придумаю, пообещал он. – Я успею... Поехали?
До роддома было минут сорок езды...»
А до их окон теперь рукою подать - светлых, радушных и добрых. Они в эту морозную декабрьскую ночь согревают мне душу.
- Пусть вас всегда бережёт мелодия нежной любви! - шепчу я.
И скриплю дальше.
Скриплю, видя только следы на снегу, а себя увидеть никак не могу...
У калитки очередного дома с окнами, изнутри увитыми зеленью комнатных растений, мои шаги замирают опять. Здесь, в другой моей миниатюре, жила одинокая мама-украинка с маленькой дочкой, и здесь же когда-то...
«Уже собирались в стаи предотлётные скворцы, и, глядя в синее небо, тоскливо кричали домашние гуси...
Высушенные тыквенные семечки были бережно ссыпаны в холщовый мешочек, а тщательно промытые толстые корни петрушки уложены в хозяйственную сумку.
- Мам! – сказала шестилетняя дочка. – Ну, вот и всё! А теперь возьми меня завтра с собой на базар!
- Нет! - ответила мать. – Думаешь, это – праздник, городской твой базар? Иной раз простоишь на ногах полный день, ног не чуешь, а у тебя и купят-то пару стаканов семян, да три корешка петрушки... Кока-колу хочешь? Нет! Нам ещё нужно тетрадки купить и Букварь. Я не хочу, чтоб в тебя тыкали пальцем!.. Может, с Божьей помощью всё одолеем.
- Ну, мам!
- Нет, нет, нет!
- А папа бы взял!
Мать посмотрела на дочку. Опустилась на стул.
- Папа! - сказала со вздохом. – Будь жив, он бы и меня ни за что не пустил на базар. Поехал бы куда-нибудь на заработки. Жили бы мы, как все люди.
Девочка провела пальчиком по клеёнке стола.
- Потому что он любил меня больше, чем ты, - сказала она.
Мать ещё раз глянула на всхлипнувшую дочь, опустила голову в ладони, и ничего не сказала.
- Я же хочу тебе только помочь, - виновато сказала девочка, утирая слёзы. – Ты же учительница... Ничего не умеешь... Не привыкшая ты... Спорим, что завтра я всё это продам! Всё, всё, всё! Спорим?
Мать и в этот раз ничего не сказала...
А утром над торговыми рядами городского базара звенел чистый детский голосок – сельская девочка с голубыми бантиками в соломенных косичках вдохновенно зазывала покупателей к холщовому мешочку с тыквенными семечками и к связкам толстых корней петрушки»
Как им, бедным, живётся за этими, искрящимися изморозью, окнами сегодня? Будет ли чем встретить Новый год? Приведёт ли их окаянная жизнь к Рождеству?..
А в этом доме свет в тёплых окнах вдруг погас. Наверное, его обитатели легли спать.
«- Теперь, Василёк, тепло вернётся только после того, как в лужах искупаются воробьи, - сказала русская мать в третьей моей, давней, миниатюре, и, прихватив зонтик, ушла в магазин.
А дождь всё лил и лил...
И луж за окном было много.
Серые, холодные, рябые от дождя, с плавающими в них жёлтыми листьями.
И ни одного при этом воробья. Ни единого!..
Из дома через дорогу вышел дядя Ефрем в зелёном плаще с капюшоном, в сапогах; прикрыл за собою калитку, и пошёл по грязным лужам. Наверно, на станцию пошёл. К поезду. Поезд повезёт его в город. За чем-то. Может, за воздушными шариками для своей дочки Алёнки. А может, за какой-то таинственной атмосферой для матери своей дочки Алёнки, которая один раз говорила маме Василька: «Мне в вашем селе, Фрося, не хватает своей атмосферы!» Может, сегодня дядя Ефрем ей привезёт и эту атмосферу. Алёнке – разноцветные воздушные шарики, а тёте Анжеле – её атмосферу. Да-да-да! Он такой, дядя Ефрем. Не зря он прихватил с собой большую красно-синюю сумку. Шарики для Алёнки будет держать за ниточки в руке, а атмосферу для тёти Анжелы засунет в большую красно-синюю сумку... И семья его будет счастливой...
Если бы не этот дождь, Василёк бы тоже сделал что-то такое. Например, сбегал бы на речку, наловил пескарей или в поле нарвал голубых васильков. Мама пришла бы из магазина, а в банке на столе – целый букет, а в жёлтом ведёрке – море живых пескарей. И в семье Василька – тёплое, доброе счастье.
- Ах ты, счастье моё! – сказала бы весёлая мама.
Если бы только не этот холодный дождь!
И, главное, - ни единого воробья ни в единой луже!
Ни одного синего просвета в лохматом скучном небе!
А весёлого счастья хотелось...
Конечно, не выйди со своего двора дядя Ефрем в зелёном плаще с капюшоном, не направься он к станции с сумкой в руке и, не знай Василёк, что всё это в результате означает, пятилетний мальчонка так бы и просидел у окна до прихода матери из магазина. Но он всё-всё знал.
«Если тепло приходит, когда воробьи купаются в лужах, - осенило его, - то что же будет, если!..»
Василёк поспешно обулся, оделся, вышел из дома и побежал под навес.
Там, прижавшись друг к другу, сидели задумчивые куры...
Когда мать пришла из магазина, Василёк уже пять из них искупал в грязной луже»
Дорогие мои, дорогие!..
Окна стали гаснуть и в остальных домах – слева, справа и дальше, дальше.
Бодрствовала только луна в окружении ярко сияющих звёзд.
И опять скрипели в зимней сказке одинокие шаги.
Берега, берега. Берег этот и тот.
Между ними река моей жизни.
Между ними река моей жизни течет,
От рожденья течет и до тризны...
(Юрий Рыбчинский)
Может, ещё увидимся... при солнечном свете.