- Зойка! – раздался со двора бабушкин голос. – Что затихла?! Пакостишь небось, пакостина ты этакая? Ужо я сейчас… - и здесь же протяжно скрипнула, открываясь и впуская в избу бабку Прасковью, дверь.
Стрельнув глазами на вжавшуюся в лавку девочку, Прасковья Устиновна стала торопливо собирать на стол.
-Исть надо! Матери твоей не дождёшься, поди опять с ног долой заявится… Попрут ведь дурищу этакую и с фермы, точно попрут!
Зойка лишь молчаливо наблюдала за бабушкиными сноровистыми руками. Всё у неё получалось ладно и скоро. Вот уже запахло наваристыми щами из прошлогодней капусты, малосольными огурчиками, заблестели в миске голубоватые грузди, заплескалось по чашкам жёлтое топлёное молоко и, наконец, калитки – ровные, аккуратные, с поджаристой корочкой, смачно промазанные яичным желтком – любимые Зойкины пирожки.
- Садись за стол! Нечего модничать! – распорядилась бабка Прасковья, щёлкнув по столу деревянной ложкой.
Зойка молча слезла с лавки, придвинула к столу свой высокий табурет и, пыхтя, закарабкалась на него без бабушкиной помощи. Есть ей совершенно не хотелось, все мысли были о несчастном медвежонке, оставшемся валяться в грязной луже.
- Бери живо ложку! Людей стыдно – кожа да кости, как будто не кормим! Вона, одни только глазища на лице! – сердито выговаривала Прасковья Устиновна внучке, тщательно подбирая хлебом остатки щей в тарелке. – Поедим и спать. Я хоть часик сосну с тобой, умаялась с этим сеном, а потом Зорюшку встречать пойдём.
Услышав про Зорьку, девочка встрепенулась и принялась за еду. Коров и коз пригонял вечером пастух Егорыч на край деревни, где хозяйки встречали свою животину с куском хлеба, а то и не с одним. Бабушка всегда, не жалея, отрезала два большущих ломтя и, щедро посыпая их крупной солью, что-то нашёптывала про себя. Корову свою она любила, наверное, больше, чем кого бы то ни было, только с ней она и была всегда ласкова.
Надрывисто залаял во дворе Тузик, кто-то громко ругнулся, после чего раздался стук в окно.
- Устиновна, подмогни-ка!
Прасковья нехотя встала из-за стола и подошла к окну.
- Пал Васильевич, кинь ты её непутёвую! Сама доползёт, не в первой уже! – крикнула она в раскрытую форточку.
- Смотри, как знаешь. Мы вдвоём с Юрасиком еле доволокли. Но тот тебя, что огня боится, дальше калитки не пошёл.
- Правильно сделал, ирод проклятый! Это он Люську спаивает! Хотя… - Прасковья как-то безнадёжно махнула рукой, - свинья грязи везде найдёт.
- Я с-с-сама, не лапай, кобель… - услышала Зойка пьяный голос матери, а затем грохот в сенях.
-Явилась, алкашка! Мать твою ети! – проворчала Прасковья Устиновна, закрывая за дочерью дверь, когда та на четвереньках вползла на кухню.
- Мам, не ругайся ты! Я с-спать, - с трудом выговорила пьяная в дымину Люська и здесь же, прямо на полу, возле печи, раскинула своё роскошное тело, бесстыдно оголив белые полные ляшки.
- У-у! Убила бы! Срамота одна! - пнула её ногой Прасковья. Люська в ответ что-то бессвязно промычала, повернулась на бок и смачно захрапела.
- Бабуленька, пусть мамочка спит, не бей её, - жалостливо заглядывая бабке в глаза, попросила Зойка.
- Толку-то тепереча бить… Раньше надо было! А я, дура, жалела! – Прасковья Устиновна опустилась на табурет, сжала руками голову и замерла на какое-то время. Кто бы знал, что так сложится её и так-то не радостная смолоду жизнь…
Зойка принесла из комнаты пикейное покрывало и, накинув его на мать, аккуратно подогнула края.
- Бабуленька, пойди приляг, а я посижу возле мамы. Если что, так я тазик подам, ты не переживай, - совсем по-взрослому проговорила девчушка, приглаживая растрепавшиеся материны волосы.
Прасковья ничего не ответила, даже головы не подняла. Господи, ну за что ей такое наказанье?! Твердила она про себя. Мало что ли жизнь её ломала?
«Эх, Люська, Люська!» - вспоминала она, как принесла из роддома маленький комочек – единственное родное на белом свете существо, дала девочке, как ей казалось, самое красивое имя, какое только было известно – Людмила, что означает «людям милая». Души не чаяла, последнее отдавала, себе во всём отказывая, и что вырастила?! В семнадцать лет Люська забеременела, родила Зойку, а через год стала всё чаще и чаще прикладываться к рюмахе, сетуя на свою никчёмную жизнь. Гуляла напрополую с мужиками, никого в деревне не стесняясь. Не раз на сеновале ловили её бабы с чужими мужьями, а ей хоть бы что! Она лишь нагло смеялась им в лицо, демонстрируя свои ровные и крепкие, как орех, зубы.
Давно уже пропели петухи, но Прасковья как бы и не слышала их, внутри у неё горело, всеми силами сдерживала она рвущийся наружу из пересохшего горла крик, боясь одного - напугать внучку.
- Что же это я расселась-то? За Зоренькой надо ведь идтить… - вдруг встрепенулась она, быстро поднялась, поправила на голове платок, взяла хлеб и, не посолив его как обычно, вышла из дома.
- Мишутка мой миленький, потерпи до завтра, - прошептала Зойка, глотая крупные солёные слёзы.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/11/27/2003
Фото из Интернета. Спасибо Автору.