Стоя на подоконнике, весь обмазанный зеленкой

Надежда Евстигнеева
Стоя на подоконнике, весь обмазанный зеленкой, девятилетний Эдик кривлялся, глядя на проходящих мимо окон сверстников. Его маленький член, словно гороховая завязь, прилежно льнул к крохотным яичкам, едва колеблясь вслед за проворными движениями бедер. Эдик кружился в каком-то ритуальном, языческом танце, записанным тайным шифром на его ДНК. Иногда он сооружал себе фату на голове из пожелтевшей тюли, а через какое-то время, она же служила пачкой балерины.

Заболевших ветряной оспой запирали на ключ в комнате, на первом этаже общежития, обустроенной под больничную палату. Зараза, недавно поселившаяся в стенах детского дома, кусалась за щеки, лбы, обратные стороны рук и ног, забиралась на спину, оставляя после себя круглые отметины, как после укуса насекомых, вскоре превращавшиеся в зудящие, красные язвы.

Петька уже с неделю не появлялся на уроках, шарахаясь из одного конца поселка в другой, он лазал по заброшенным домам, сдавая, за небольшую выручку, цветной металл и бутылки в местный магазин. Ночевал с алкашами, засыпая за широкими спинами женщин с разбухшими от водки лицами. Их зад вонял немытой половой щелью и мочой, но где-то там, пробираясь носом через весь этот смрад, Петька чувствовал запах матери, тяжесть ее груди, заботу рук, и тогда малолетняя душа его, ненадолго успокоившись, обретала свой приют.

- Обожди, малец, - одернула петькину руку старуха, - Чего ты тут валандаешься, неужто пьешь уже сызмала? Ну-ка, погоди-погоди, а родные у тебя есть?
- Да, мать с батей бухают, - соврал Петька. Он не хотел, чтобы сейчас же его отвели обратно в интернат.
- Шуруй за мной, приблуда! - бабка вручила Петьке полиэтиленовый пакет с двумя буханками белого хлеба.

Летом сельские женщины не носили белья и подняв голову Петька увидел свисающую лошадиным копытом, не единожды рожавшую вульву пожилой тетки. В дом его не пустили, забрав из рук пакет с хлебом, оставили ждать на приступках. Скоро бабка вытащила на улицу деревянную табуретку с миской горячих щей и двумя ломтями белого хлеба. Петька присел на корточки, старухины щи оказались очень вкусными, а странное сладковатое мясо, похожее на свинину, таяло во рту. Петька быстро согрелся, ему стало веселей и он с детской радостью отщипывал маленькие кусочки хлеба курам столпившимся вокруг него.

День рождения дяди Андрея.

Кожа на его шее, странно сморщилась, собравшись крупными заломами вокруг лица, будто меха аккордеона. Умываясь, он с силой в дергал за носик рукомойника, наполняя мелодичным, колокольным звоном прокуренное пространство кочегарки.

- Я мужиков всех пораньше разогнал, тебя только ждал. Мне сны странные снятся, будто мы живем вместе, - широкая, волосатая, мужская кисть протянула Петьке апельсиновый сок с четвертинкой водки.

- С ума схожу, брежу тобой и во сне и на яву. Жеребчик мой тонконогий! Продлил срок в кочегарке, решил еще остаться на один отопительный сезон. Все из-за тебя! - мужская рука все теснее прижимала мальчика к дивану.

- Как интернат закончишь, заберу тебя к себе. Дядя Андрей тебя не бросит, как твои гнилые родаки

Петька подогнул под себя колени, выпялил задницу и, подавшись вперед, оперся на обе руки, опустив голову вниз. Его член, с пигментированной, темной кожей, безвольно повис, заострив от страха кончик. Другой, более крупный и уверенный в себе, отчаянно искал вход, упираясь в его промежность. Казалось, Петькин пенис усыхал от того соседства и втягивался внутрь. Наконец, его плоть странно разверзлась, вместив полностью в свою требуху тупое жало. Огромный шершень бил его около получаса. Когда все закончилось, Петька громко выдохнул и застонал от боли и необычайной легкости наполнившей тело, сравнимого с облегчением после акта дефекации.

Не успев очнуться, он обнаружил у себя под носом раздутый, с выступающими ребрами вен, весь в кровавых разводах, детородный орган. Сердце забилось в ушах, когда Петька заметил на нем извивающиеся, тонкие ниточки остриц. Незаметно смахнув их ладонью, он взял член в рот, обхватив руками бедра мужчины. Горячая струя ударила в нёбо, заполнив ротовую полость терпкой, сопливой массой.

На улице заметно холодало. Небольшая изморозь, будто мукой обсыпала листья деревьев. Петька дышал открытым ртом и не мог насытиться чистым воздухом. Потом ринулся со всех ног бежать. В левом боку что-то резко закололо, он опустился на колени. Заплакал. Пошел медленней.

Грязь наматывалась на рифленые подошвы, тащилась огромными шматами за ногами. Приходилось останавливаться и счищать ее о траву. Ноги окончательно промокли, стельки стали влажными до таких пор, что отсикнулись водой. Петька снял кроссовки и выжал носки. Увидел, что пальцы на ногах сморщились, а кожа отошла, как у утопленника. Его страшно знобило, трясло, словно в лихорадке. Он шел уже по памяти, не помня самого себя. Мелкий дождик обрушивался за шиворот с каждого куста, желудок то и дело отрыгивал куски собственного эпителия вместе с проглоченной малофьей. Хотелось тут же и прилечь на пожухлое, сырое быльё. Уснуть или умереть.

Зайдя в общежитие, он поднялся в свою комнату, непривычная тишина заложила уши, ребята были еще на уроках. Воздух казался невозможно спертым и Петька открыл окно. Лег на кровать. Долго не мог устроиться так, чтобы не было больно. В голове раздавались обрывки фраз из прожитого дня, чуть забывшись сном, он снова вздрагивал, ощущая прикосновения рук на своем теле. Услышанные слова делились на звуки: клацали, фыркали, вздыхали, вырастали до потолка. Округлая полость буквы "О". Распятое "Т". Дрожащее тонкой перекладиной "Й". Нечаянно он уловил тихое женское пение, знакомое с самого младенчества, обволакивающее и убаюкивающее, рождающиеся откуда-то снизу, может быть, это пела сама Земля, почва на которой стоял детский дом.

Спустившись в подсобку, долго бродил без дела, потом наткнулся на цветастый, сменный халат технички. Зачем-то продел руки в рукава, дважды перехватил пояс вокруг живота, поднялся этажом выше, покрутился у зеркала в фае и решил вернуться в комнату. Подол волочился королевской мантией за низкорослым, одиннадцатилетним мальчишкой взбирающегося вверх по лестнице. Бесчисленные, фланелевые розы, сладострастно раздвинув лепестки, распускались по всей длине полотна. Приоткрыв первый ящик, прикроватной тумбочки, Петька опустил туда свой член, с силой защемив его. Держась за подоконник, он все больше сдавливал свой смычок, превозмогая пульсирующую боль в мошонке, пока окончательно не потерял сознание