© "Собаки веками настолько привыкли защищать нас, людей, что обращённые в человека, они становятся адвокатами".
Он бегал во дворе вторую неделю — тощий, блохастый, голодный. Рылся в помойке, но на такого крупного пса этого не хватало. Она переехала сюда жить с мужем, только-только после медового месяца — молодые, вдохновленные любовью и счастьем переполнявшим их, казалось до краев. Старая маленькая квартирка оставшаяся ей от бабушки ничуть не омрачала их безоблачных надежд. Её муж привык к другому, к более пафосным апартаментам, в новом районе, но поскольку его отец не одобрял его выбор, они решили, что смогут всего достигнуть сами, может не таких высот, но всё равно сами!
Еще пока разгружали мебель и вещи она заметила его во дворе — понурого, но заискивающе-преданно заглядывающего в глаза... Она отдала ему все их бутерброды, которые остались с дороги, да, немного, но это больше, чем пёс мог обнаружить в мусорных баках.
Вадим возражал, чтобы она вообще подходила к этому страшилищу — кожа да кости, матёрый, не знаешь то ли кинется, то ли лизнёт. А вдруг ещё и заразный. Инна не слушала, отмахивалась и покупала псине дешёвые сосиски, собирала кости, заваривала кашу с остатками хлеба, сухарик давала при встрече, а то и пряник или целую булочку.
Пес смотрел так, будто они давным-давно знакомы и только её он ждал в этом дворе в любую погоду. Он был пугливым, не лез на рожон, прятался от всех: от старушек, мужчин, детей. Даже кошки на улице не видели в нём хоть какой-то угрозы и не воспринимали всерьёз. А между тем, если бы он захотел, то с ним бы не каждый справился. Непонятно точно, что в нём было намешано — дворняги точно всех мастей, да, пожалуй, больше всего ротвейлер, хотя шерсть у него была гораздо длиннее и почти без ржавого подпала, уши полу-стояли, а длинный хвост то бил по бокам, то поднимался вверх, как вымпел. Со времени их знакомства он поправился, ребра уже не выступали на чёрной шерсти, глаза не проваливались, походка стала менее резкая, пёс обрёл уверенность, хотя также как и прежде не высовывался и не общался с остальными жителями дома. Его пытались шугать, опасаясь за детвору и мелких собак, но видя, что он сам норовит скрыться из виду или уползти куда-нибудь в подворотню вскоре совсем перестали замечать.
Она звала его Гришей, он отзывался, лизал руку, пробегал с ней какую-то часть пути, схватывая на лету гостинец, и уходил куда-то по своим делам.
Сколько раз она просила и уговаривала мужа забрать пса насовсем, в квартиру. Ну подумаешь две комнатки и кухня! Ни в какую!
Но собаке было достаточно и того, что она всем сердцем привязалась к нему, он был предан ей душой и всех собачьей натурой показывал это. Однажды даже налаял на соседа-алкаша, когда тот слишком пристал, выклянчивая полтинник за водку.
Шли годы, пёс дряхлел. Она в заботах о быте и удобстве супруга, угождению его отцу из задорной весёлой девушки превратилась с светскую львицу, но всё равно не приходилась ко двору его родителям. В ней видели золушку, страстно желающую выдать себя за принцессу, подделку без роду, без племени.
Но самое отвратительное, что и Вадим с годами тоже стал видеть в Инне лишь приложение к их совместному быту: служанку, кухарку, домохозяйку. И не важно, что на работе она была у всех на счету, там она была не золушкой, а королевой! И даже то, что у неё появились верные поклонники, правда не стремящиеся перейти дорогу её супругу, только забавляло Вадима. Четвёртый десяток скоро разменяем, а она всё пыжится, уют, новые блюда осваивает... Детей не случилось, да он и не стремился, привык себя чувствовать главным ещё в родительской семье. Надоело как-то всё их совместное житьё-бытьё, она надоела, эта конура её бабушки, блюда эти новые, услужливость. Хоть бы поскандалила что ли для разнообразия?! В постели тоже полный штиль: он не хочет — она не требует, он требует — она терпит... Пёс этот дворовый, урод старый. Как поскандалят — она сразу во двор и плачется псине в блохастую шерсть, печеньем угощает...
Так долго продлиться не могло. Смена домашней курицы на светскую стерву бизнесмену не проблема. Инна узнала об этом, как и все жены — последней.
Обида, истерика, уговоры, слёзы, просьбы... Он, конечно, преувеличивал, да, истерика была, слёзы, обида, но уговаривать она не уговаривала — собрала чемоданы, вызвала такси и «гуд-бай мой, миленький...». Но светской стерве он всё расписал именно так.
Сразу после того как они разошлись с Гришей случилась беда. То ли подслеповатым стал, то ли визга машинных шин не услышал, но поперёк дороги столкнулись они с «соболем» и тот переехал его по лапам и по брюху обеими боковыми колёсами. Зрелище было не то чтобы страшное, скорее нереальное: рано утром, выходной, народу мало, а пёс, как игрушка мягкая под одно колесо, под другое... вскочил, пробежал немного и завалился на обочине... Инне рассказала старушка-соседка. Она неслась прямо в халатике поверх ночнушкИ, в нелепых тапочках... Присев рядом с ним она кричала, стонала, потом скулила совсем по-собачьи, обхватив руками его мощную голову, гладя по чёрной шерсти в которой перцем с солью проступала седина.
Он посмотрел на неё тускнеющими карими глазами полными слёз, бессильно лизнул в ладонь, потом по мощному телу его прошла судорога, и он затих насовсем.
Это произошло осенью, они всё еще делили имущество... Она пришла в коттедж Вадима, он попросил подписать какие-то очередные документы, что она ни на что не претендует.
Открыла ей его светская львица Оксана, из комнаты наперерез вышел какой-то молодчик...
Последнее, что помнила Инна перед тем, как её увели и перед всем этим ужасом, который длился уже не первый месяц, это себя на полу рядом с телом Вадима, сжимающую в руке окровавленный нож для разделки рыбы.
Ад в её сознании сменился безразличием ко всему, оно помогало скрыть ад реальных событий. Дознания, слушания, обвинения, совершенно никаких улик в её защиту, только против. Лицо мамы Вадика залитое слезами скорби и ненависти к бывшей снохе, которая так и не была принята в семью. Заключение, потом апелляция... И вот она снова на закрытом слушание в зале суда... Глаза заполненные бесконечными слезами уже не в состоянии различить лица, все в ее поля зрения в каком-то радужном ореоле, всё расплывается. Она почти готова сойти с ума, но не выходит, здоровый организм, трезвый ум не дают забыться от всего этого кошмара. Она уже сама готова поверить в то, что это она зарезала бывшего мужа из жадности до его денег. Она уже забыла, как пришла в тот день в дом, кто открыл ей дверь, кто шёл наперерез из комнаты... Она уже перестала задаваться вопросом откуда у неё на затылке гематома...
Сегодня всё не как всегда, сегодня у неё новый адвокат, прежний умыл руки.
- Всем встать, суд идёт!..
Она из последних сил сгребла себя с лавочки в клетке и встала, шатаясь глядя на судью.
Объявили защитника: Григорьев.
Мужчина 39-42 лет уверенно прошествовал по проходу. Брюнет с редкой сединой на висках, кареглазый, но с жёсткой линией подбородка. Такому палец в рот не клади — оттяпает всю руку! Он остановился напротив неё, пристально посмотрел в глаза полные слёз. Взгляд Инны прояснился. Она чётко увидела тоску и преданность в этом до одури знакомом взгляде.
«Гриша...» — мелькнула мысль и затерялась где-то, как ласточка в поднебесье.
С неё сняли все обвинения и выпустили из-под стражи прямо там, в зале суда...