Из глубины веков

Татьяна Пороскова
Находок было много.
Когда мы первый раз распахали огород в четырнадцать соток, на поверхности глинистой твёрдой земли, вывороченной плугом, попадались красивые осколки глиняной посуды. Черепки были расписаны цветами.
Потом я узнала, что гончарным ремеслом занимались чужгарИ, крестьяне соседнего села.
 Однажды земля  выкинула осколок окаменевшей кости животного или древнего человека. Следы Ледникового периода.
Я завернула его и убрала подальше, а потом увезла с собой на курсы и отдала лектору, читавшему нам по этнографии.

В  тридцатые годы прошлого века в землю закапывали тайком иконы. Одну из таких икон случайно нашла на своём огороде женщина. Она думала, что это доска. Но доска оказалась большой и длинной. А потом она разглядела, что это икона.
Я пришла посмотреть на неё. Икона стояла в дровянике. Сфотографировала и потом узнала, что это Святой ИзОсим.
Он жил в пятнадцатом веке, был игуменом, основателем иноческого общежития на Соловецком острове. А перед кончиной сам лёг в гроб, приготовленный им заранее.


А совсем недавно в телефонном разговоре с подругой, которая живёт  в опустевшей деревеньке, узнала, что она нашла необычный нательный крест, когда копалась в грядке.
- Лида, ты его отложи в сторонку. Я потом приеду и посмотрю, - попросила я.

Крестик был покрыт ржавчиной. Видно, что кованый. Увезла я его, чтобы разглядеть лучше. Сначала тёрла грубой губкой в мыльной воде. Внутри крестика проступил другой объёмный крест. Стала искать в интернете подобные фото и нашла. Крест оказался старообрядческим.

А ведь у него своя история.
Мы только можем догадываться.
Никто ничего из местного населения и не слышал о раскольниках.
- Никогда у нас не было здесь староверов, -  задумчиво сказала мне Лида.

В наш век и в век наших родителей и бабушек не было.  А раньше?
В семнадцатом веке?
Когда растапливаю печь, то для растопки снимаю с чердака подшивки старых газет. В руки попала картонная папка с вырезками, которые делал муж.
На одной из таких вырезок заголовок: «Золотой лук староверов в Вологодской губернии».


Были здесь староверы. Вологодская губерния входила в состав Архангельской, а там, рядом и Поморье.

И я  вспомнила картинку из детства. А детство моё находилось на улочке под колокольный звон церкви. В руках у меня картинка. Старшая сестра Люся собирала открытки с картинами художников.

Морозный день.
В простых санях сидит боярыня.
Бледное лицо её, словно белый прощальный платок.
А глаза горят огнём.
Она вскинула над толпой руку с двумя поднятыми перстами.
Ребятишкам смешно и весело. Они заглядывают в лицо боярыни.
Горестные лица в толпе с опущенными глазами. Это те, кто сочувствуют и жалеют.
И только юродивый, нищий, сидящий прямо на снегу, в рванье, бОсый, поднимает руку с двуперстием в знак поддержки.

Картину написал Василий Суриков.  «Боярыня Морозова». Запомнила, ничего не зная о ней.


А вот о житие протопопа Аввакума читала в студенчестве, но не усердно, мало прониклась его мученическим подвигом.

Весёлое и хлопотное было студенчество. Изучали старославянский язык. И я смогла потом прочесть Псалтырь, что держала в руках приглашённая мамой монашка у гроба бабушки.
И когда монашка устала и прилегла, , старательно читала его, будучи комсомолкой.
Мне казалось, что так надо.

Мы учили латынь. И только раз я читала детям по-латыни Гомера наизусть отрывок  в первый год моей работы в Казахской школе. Удивительные там были дети нашего Советского Союза.

А сейчас я снова читаю из Жития Аввакума.  Читаю, чтобы больше узнать об этом крестике.

Вижу перед собой непримиримого протопопа с седой бородой, с горестной его болью в душе.
Вижу, как гонят его с женой и детьми за санями деревянными, они падают на лёд. Гонят на последнее место ссылки в городок Пустозерск, что на краю земли Российской.
А сани-то до сих пор такие есть почти в каждом деревенском хозяйстве вологодских деревень.

Скрипят полозья по снегу, немеют губы от мороза и застывает дыхание. Сил нет идти.
Жена снова падает  на лёд и вопрошает у мужа:
- Доколе же нам мучиться?
- А до самой кончины, - ответил Аввакум.

Пятнадцать лет подземной тюрьмы в цепях.
Своё послание он напишет здесь. Не отречётся от веры старой. И будет казнён вместе с единомышленниками в деревянном срубе. Сруб будет полыхать долго, дым скроет седобородого, непреклонного в своей вере старца Аввакума.
Послание его к боярыне Морозовой прочтут и потомки, будут изучать учёные мужи.

Гонимые властями староверы будут уходить в тайгу.
Делать там скиты, жить тайно от властей, молиться, растить детей, выращивать репу и лук, продавать за хлеб.
Они будут ловить рыбу в озёрах  плетёными из бересты корзинами.
А по утрам   на озёра  прилетят белые дивные птицы лебеди, которых эти люди будут охранять от браконьеров.

Так жили  они в ладах с природой и притесняемые властями.
Стояли за старую веру до последнего, сгорая в скитах, если не видели другого выхода.

И кто знает, может быть, стоял такой скит  на высоком месте в нашей тайге?
Внизу били ключи. Шумела тайга. Дымились избушки скита.

И в нашем двадцать первом веке вот этот крестик лёг на ладонь изумлённой женщины, чтобы напомнить и помянуть чью-то душу.
Все мы Божьи дети.
Только в согласии и любви вижу смысл жизни.

фото автора