Мамин суп

Александр Викторович Зайцев
Когда октябрьское солнце вскарабкалось  на маковку дня  и свысока посматривало на лес, прогремел первый за день выстрел.

И тут же эхом ему прозвучал радостный возглас: «Готов!». Михаил не торопясь закинул свою «тулку» за плечо и, поправив рюкзак, побрёл на крик. Собаки, судя по гону, отстали от зайца на добрых полкруга и всё ещё усердно шли по следу только что добытого косого.

Вот гонная песня вильнула по следу зайца вправо, и сразу же ровный её гул запестрел короткими паузами, но гончаки быстро выправились и даже взяли более высокий, азартный темп: собаки вышли на финишную прямую.

Михаил же шёл не спеша, привычно оглядывая макушки деревьев в надежде приметить зазевавшегося рябчика. За годы охот он привык не смотреть под ноги: они сами знали, куда и как ступать, но сколько он не смотрел по сторонам, толку не было никакого: ни одной пернатой простофили в округе давно не осталось – сегодняшний заяц был «потным».  Ещё бы: собаки зацепили косого поутру, когда и трава, и ветви, и весь мир были ещё подёрнуты морозным "серебром". С тех пор солнце успело переплавить его в бриллианты сверкающих капель, высушить их, а теперь вот, уставши от трудов праведных, уже посматривало в сторону ночлега. Михаил бросил взгляд на часы.

«Двенадцать. Четыре часа собаки шли по следу, не давая косому запасть, оглашая округу лаем. Тут уж всё давно разлетелось», - мелькнула мысль, и тут же вслед за ней торопливо забились крылья – спасая свой длинный нос, сорвался из-под куста вальдшнеп.

«Надо же! Не улетели ещё», - удивился охотник, даже не пытаясь скинуть с плеча ружьё.
 
Гончие, проскочив последние метры заячьего следа, пронесли дальше и смолкли в десяти шагах перед Михаилом. Обогнув вековую ель, застилающую своими мохнатыми лапами половину леса, тот наткнулся на Стаса.
 
Собаки нетерпеливо обнюхивали трофей, убеждаясь, что это тот самый косой, который заставил их потеть полдня кряду, затем обсудили что-то промеж собой, и лишь потом устало подошли к хозяину.

- Ай, молодцы! Молодцы! – Михаил ласково потрепал за уши обоих и повернулся к Стасу. – Быстро шёл?

- Пулей летел. Сам не понял, как попал, - радостно ответил тот, снимая рюкзак.

- Альма, атрыж! - Михаил одёрнул собаку, проявившую излишнее любопытство к показавшемуся из горла вещмешка пакету с едой.

- Да, ладно, Иваныч, - рассмеялся Стас, - собака дело говорит – пора и пообедать. Где Лёшка?

- Вон через ивняк лезет, - неопределённо махнул рукой Михаил. – Обойти лень… Давай, разводи костёр, пока я собак подвяжу. Супчику похлебаем.

- С полем, дядь Стас! - из кустов с шумом, словно лось из молодняка, выбрался сияющий Лёшка и принялся рассматривать добычу.

Собаки перевели глаза на зайца. Алтай натянул поводок, который как раз привязывал к осинке Михаил, и, получив нагоняй, успокоился, вернувшись к созерцанию рюкзака.
- Давай-ка, Алеха, бери котелок да дуй, как самый молодой, за водичкой. Помнишь, где ручей? - распорядился Михаил, заканчивая с собаками.

Когда сухарник в костре уже весело оттрещал и угомонился, сияя красными боками первых углей, вода в армейском котелке ударила ключом, и сплеснула первую слезу на огонь.

Михаил, сидя на валёжине, открывал ножом банку тушёнки, Стас резал хлеб, и Лёшка бросился сдвинуть котелок на край огня.

- Рукавом прихвати, - машинально сказал Михаил, но было поздно: в ответ донеслось лишь изумлённое «Ай!», а Лёшка уже с помощью рукава пытался ухватить раскалившуюся ручку котелка.

Обычно в охотничьих группах, или, как говорят они сами - в «бригадах», собираются люди примерно равного возраста и опыта. Если в них и затёсывается молодёжь, то это, как правило, свой «подрост», идущий на смену родителям и набирающимся у них лесного ума-разума. Эта же бригада была исключением.

Как-то случилось, что в ту далёкую пору, когда Лёшка без материнского участия не то, что в лес, но и под стол пешком ещё не ходил, к опытному уже охотнику Михаилу прибился молодой  парнишка Стас. Не было между ними ни родства, ни большого знакомства, просто у одного было большое желание познать мудрость леса, а у второго - две девки «в сыновьях».  Потом, по прошествии лет, примерно так же прилепился к уже сложившемуся дуэту и Лёшка. Было это в прошлом году по весне.
- На, вываливай, повар, - протянул Михаил открытую банку парнишке.

Вслед за тушёнкой в котелок пошли два пакетика вермишелевого магазинного супа. Помешивая варево, Лёшка повёл носом и зацокал от удовольствия: в лесу, да ещё с устатку любое варево кажется изыском кулинарии. Собаки завозились на поводках, укладываясь своими носами к костру, невзирая на дым.
Распластав свой пустой рюкзак по земле, Михаил не спеша улёгся на бок. Рядом, головой к нему занял своё место Стас, и они оба с интересом стали смотреть на парнишку.

- Ну, что, кулинар, готов супчик-то? - поинтересовался Михаил, и, дождавшись, когда Лёшка поднесёт полную алюминиевую ложку к губам, скомандовал:

- Стой!

Наученный горьким опытом парнишка замер. Охотники рассмеялись. Лёшка недоверчиво посмотрел на них.

- На-ка вот, - Стас, улыбаясь, вынул из кармана приготовленную деревянную ложку. – Держи от Иваныча на память. Губы целее будут.

- Себя-то вспомни, рассмеялся в ответ Михаил, пока Лёшка наклонялся за подарком.
- А я и помню, - Стас весело посмотрел на Лёшку, – как Иваныч не  досмотрел, а я потом полдня только шамкать мог.

- Ну, я же ещё и виноват… Ладно, веселиться, - распорядился Михаил, - пора и пообедать. А то на пустой желудок даже радоваться жизни не так приятно.

Ели, как и положено в лесу, из одного котелка.

Густое, горячее варево жглось, несмотря на деревянные столовые приборы, а потому и разговор хоть и стал реже, но не умолк совсем. Лёшка, намекая на свой кулинарный талант, хвалил охотничий супчик, которого ещё не успел и отхлебнуть, Михаил, дуя в свою старенькую, объеденную ложку, которую он носил в рюкзаке третий десяток лет, посмеивался над наивностью парня, Стас  же, поддевая помаленьку, уже успел пригубить похлёбку. Осторожно снимая верхний, не такой горячий слой, он задумчиво обронил:

- Лесной суп пахнет молодостью, а мамин - детством…

- Это почему, дядь Миш? – словно не доверяя Стасу, Лёшка повернулся к Михаилу.

- Потому, что в молодости мы пропадали в лесу, а в детстве супом нас кормили мамы.

- Ну и что?

- Придёт время, Лёшка, - повертев полную супа ложку, грустно сказал Михаил, - и ты поймёшь, что никто другой не сможет сварить такой же суп, как мама.

- Даже самый лучший в мире повар?

- Даже самый лучший. Его суп, может быть, будет и лучше, но не такой…, - Михаил задумался, подбирая слово.

- Не такой вкусный, Лёшка, - ответил за друга Стас и шутя стукнул освободившейся ложкой его по лбу. – Больше тебя таким супом никто не накормит. Я сам, бывает, нет-нет да забегу к матери, - Стас улыбнулся, - да приобщусь к детству. И ей приятно, и мне - в радость. Ешь, и словно жизнь с плеч камнем упала…, - Стас закрыл глаза, помолчал, потом посмотрел на парнишку. – Вот такой он волшебный, мамин суп. А ты просто других ещё не пробовал, так и детства в нём не видишь, потому как недалеко от него ушёл…

- Всё, Лёшка, что ты сейчас хочешь, у тебя будет, - вздохнул Михаил. – Всё. И семья, и опыт, и хорошие собаки. Только отдать за это придётся мамин суп, – потом опять вздохнул и принялся вытирать жухлой травой свою старую деревянную ложку.