Колька из стопки черно-белых фотографий достает одну за другой и подает их своему товарищу Федору.
- Вот смотри, - почесав рукой свои седые волосы, показывает на двух белобрысых, голопузых мальчуганов в панамках, и, посмотрев на ее обратную сторону, говорит, - это мы с тобой еще в детском саду были. 1967 год, подумать только.
- А ну-ка, точно, точно, - отвечает Федор. – Это твой отец нас тогда фотографировал.
- А вот мы уже в пятом классе, - подает другую фотокарточку товарищу Николай. За ней – следующую. – А это мы уже выпускники школы. А это в военкомате, на призывной комиссии. Помнишь, в десант хотели с тобою попасть.
На диван выпадает из стопки фотографий пожелтевший от старости, небольшой прямоугольный листок с еле видным на нем отпечатанным текстом.
Федор берет его, подносит поближе к своим глазам и читает вслух:
- Заголовок видно это: «Храбрый пулеметчик». Вот слушай. «Когда «противник», почему-то в кавычках взято это слово, хм. Ладно, что там дальше. Ага. Когда «противник» стал окружать отделение сержанта Владимира Иванова, «тяжело раненый» (снова в кавычках почему-то) рядовой Николай Тростов открыл по его скоплению огонь из коротких очередей, нанося наступающим сокрушительный урон, что застало «противника» врасплох, и дало возможность солдатам перегруппироваться, занять оборону и открыть по «противнику» огонь.
Коля, а почему про тебя пишут «тяжело раненый» тоже в кавычках(?), ты же действительно в Афгане был ранен. Это ж листовка про тебя, как понял, именно про тот бой? И зачем слово «противник» также пишут в кавычках? Это же душманы! – и смотрит на своего товарища, который в этот момент закрыл глаза ладонью, и, содрогаясь от плача, быстро вышел из комнаты.
Не ожидавший этого от Николая, Федор невольно вздрогнул и замолчал, не сводя глаз с бумаги и еще, и еще стал перечитывать перечитывая ее.
- Так надо понимать, что эта листовка и есть та единственная твоя награда, о которой говорила твоя мама? - спросил он громко, чтобы услышал Николай, находившийся в соседней комнате
Николай на этот вопрос ответил минут через десять, когда успокоился и вернулся назад:
- Наверное, ведь начиная с семьдесят девятого - по восемьдесят второй годы мы воевали в Афгане только в кавычках, - вздохнул он.