Весь вчерашний вечер правила текст перед публикацией. Читанный-перечитанный, причем не только мной. А в последний момент глянула: непричёсанный, во все стороны торчат неуместные "а" и "но", повторы и тавтологии язычками дразнятся, основная мысль вообще обиделась, задом повернулась — теперь никуда не вставляется. Абзацы обнаглели, друг с другом не разговаривают, руки не подадут. Я из памяти вводные слова выковыриваю, для связки подсыпаю, а они конфликтуют со всем написанным раньше. В самый последний момент название подвело. Не подходит, хоть ты тресни! А другого нет. Название три недели подбирала, растила, лелеяла, колючки из шерсти вычёсывала… Эх! Не быть мне писателькой! Из вредности опубликовала всё же. Не в журнале, нет. На сайте, где почти всё можно. Друзья зашли, постояли молча, как над домовиной с безвременно ушедшим братом, ушли не прощаясь. Может быть, это хорошо, что не прощаясь. Есть шанс, что вернутся.
А я всё. Больше ни строчки, зареклась. Зачем мне это нужно? Или кому-то ещё? На большинстве континентов обо мне не слышали, и прекрасно живут! Да что там на континентах, в большинстве областей России понятия не имеют, что где-то там есть сочинительница всякой лабуды. Ха! На области замахнулась! Да в нашем городке почти никто не знает… Хотя тут можно утешиться фразой про пророка в своём отечестве. Не стала утешаться. Выпила горькую чашу правды, разбередила ретивое, поставила заезженную пластинку с любимой песней: "Да чтобы я ещё? Да никогда!"
Вот передо мной стоят планы на ближайшую пятилетку: дети, борщи, хозяйство, а для души — вязание. Достаточно? Вполне. Так откуда же, скажите на милость, маета сегодняшняя? С утра одолевает. Открыла форточку, на улице та же маета. Снег передумал и растаял, дождь в процессе падения решил стать воздухом, измельчился до нано-дождинок, повис над землёй, все пододеяльники, на балконе забытые, намочил. Куда их теперь? На дверях развесить разве, как театральные занавесы. И устроить представление с названием "Я ничего не хочу!"
Птицам вон хорошо, у них инстинкты. Нужно на юг? Нет вопросов, полетели. А мне, может быть, тоже нужно на юг. И полететь. Но не положено, крылья недоразвитые, а мечты наоборот, гипертрофированные. Приколотили меня дождинки к ноябрьскому деньку, в реальность вернули. Курица не полоскана, полы не паханы. Не хо-чу.
Заглянула в соцсети — пусто. Пришёл невод с одною тиной. Почитала новинки у старичков-прозаиков, а потом старое у новичков-поэтов. Не зацепило. В следующий раз попробую сделать наоборот. Включила телевизор, там говорят: "Осеннее обострение синдрома хронической усталости ведёт к катарально-деструктивному нагнетению вегетативно-депрессивных обструкций…" Или что-то такое, дословно не запомнила. С памятью тоже что-то стало. Один из симптомов, между прочим!
Срочно позвонила подруге-психологу. Она дантист вообще-то, но в психологии неплохо разбирается. Видимо, через раззявленную пасть беззащитного пациента душа выглядывает каким-то краешком.
— Ань, у меня обострение. Этого… Висцерального синдрома. Вот.
— Давай по порядку, Мань, только без паники!
Я ей про пододеяльники, про птиц, про маету, ползущую в форточку подробно рассказала. Анька выслушала и спросила только одно:
— А ты сейчас что-то пишешь?
— Я?! — возмутилась я, — Никогда! Завязала с этим писательством!
— А, понятно, — Аньке всегда всё было понятно, это неизменно восхищало меня, — у тебя зуд.
— Какой ещё зуд?
— Творческий. Писательский. Или поэтический, не знаю.
— Да у меня ничего не получается! Внутри пусто, как в медном тазу из-под позапрошлогоднего вишнёвого варенья!
— Хороший образ, кстати. Извини, у меня пациент замёрз по уши, нужно его потерзать, пока не оттаял.
Одновременно с моим "Пока!" в трубке раздалось какое-то басовитое хрюканье. Похоже, последняя фраза была произнесена не столько для меня, сколько для очередного бедолаги, запавшего на Анькины чудо-реснички над медицинской маской. Такие мужчины у Ани не переводились. Впрочем их ухаживания за моей подругой не приводили ни к чему, разве что улыбка у кавалеров становилась тщательно запломбированной. Сама Анька признавалась мне, что просто физически не может целоваться с человеком, зубы которого она знает наощупь. Не понимаю, зачем она их там, во рту, щупает. У каждого свои тараканы. У Ани они были с явным профессиональным уклоном.
А у меня, значит, зуд? Никогда бы не подумала. В голове медленно плавает мысль, овальная такая, как на заставке компьютера. Доплывает до уха изнутри, пощекочется, поменяет цвет и обратно плывёт. Невнятная такая мысль. Кажется, про поесть. А нет, вот в углу что-то копошится. Бормочет неразборчиво, не гекзаметром ли?
— Стихи, вы что ли там?
— Не, не мы. Настроение не то. Если только белым, без рифм и ритма. Как Бродский, хочешь?
— Хочу, но не смогу.
— И то верно, — соглашаются стихи.
Тогда проза? Перебираю поникшие заброшенные сюжеты. Один слабее другого. Не цепляет ничего, даже интересная история, подкинутая другом. Вот бы он обрадовался, напиши я её! Но нет. В моём словаре слов под неё не наберётся. В палитре красок не хватит, и браться нечего. Перечитываю свеженапечатанное. Одни штампы и шероховатости. Мда… Похоже, я превращаюсь в ворчливую старушку. Причём, не хрестоматийную, с благородной сединой, шалью и носочком для внуков на спицах, а в неопрятную бубнящую графоманку, кидающую в варево текста нечищенные эпитеты и подкисшую мораль.
Записываю всю эту неприглядность и отсылаю Аньке. Она мой первый и самый благодарный читатель. Анька через десять минут перезванивает и хохочет в трубку. Видимо, отмороженный пациент отмучился уже.
— Мань, ты гений! Ну что, тебе полегчало?
— Кажется, да. Анька, это ты гений!
— Никто не сомневался! — от скромности умереть нам с подругой явно не грозит, — Давай вечером ко мне на чай, тут тортик образовался.
— Аня, а как же злой и коварный кариес?! — притворно ужасаюсь я.
Мы хохочем уже дуэтом. Птицы в небе на минуту сбиваются с крыла, занавес пододеяльников обещает заманчивый вечерний спектакль, а мой когнитивно-вегетативный дисбаланс исчезает в мгновение ока.
Вот и скажите, что это было? Творческий зуд или просто нехватка дружеских смешинок? А может быть, и то и другое. Да какая разница! Ворчалку свою написанную всё же опубликую. Зря что ли сочиняла?
P. S. Альтернативная концовка для тех, кто решил, что это обычный девчачий трёп.
Вся загвоздка в том, что Аньку мою никто не видел. Иногда мне кажется, что она — плод моего воображения. Вот сейчас она сидит на кухне, лопает печеньки и читает через плечо то, что я пишу.
— Машка, ты дура что ли? Как это плод воображения?
Заходит моя мама.
— Здрасть, тёть Лёль! — кричит Анька.
— Дочь, ты чего опять две чашки чая налила? Из одной не судьба попить? — игнорируя мою подружку, ворчит мама, — сидишь дома, друзей и тех нет. Замуж бы тебе, да чувствую, внуков я так и не дождусь…
А Анюта, хитро подмигнув мне — мол, не обращай внимания, пусть поворчит, — уходит через окно. Девятый этаж, между прочим…