Глава девятая. Развязка

               
    Окрыленный результатами переговоров  с бурятским тайшой, Василий Нарышкин стал готовиться к завершающей операции своего похода, - приобщению к своим планам Удинского воеводы, который   по новому территориальному делению становился главой   провинции, включавшей  в себя   Удинский, Селенгинский, Баргузинский и Нерчинский уезды,  по сути дела - все русское Забайкалье.
Как уже говорилось, в 1775 году в Удинске вместо комендантского правления было введено правление воеводское. Первым воеводой Удинска стал майор артиллерии Иван Васильевич Тевяшов.

    Перед назначением на этот высокий пост Иван Васильевич проживал в Петербурге. Во всяком случае, в  газете «Санкт-петербургские ведомости» за 1771 год капитан артиллерии  Иван Тевяшов упоминается, как  владелец дома по Преображенской улице  Артиллерийской слободы. А коли так, то есть все основания считать, что Василий Нарышкин был с ним лично знаком.

    Своей родовитостью Иван  Тевяшов мало уступал Василию Нарышкину, хотя и не был связан родственными узами с царствующей фамилией. Тевяшовы считали своим предком человека по имени Вавило Гаврилович Тевяш, который якобы происходил от выехавшего из Золотой Орды татарского военачальника, перешедшего на сторону московского князя Дмитрия Донского. Особую славу приобрели Тивяшовы в царствование  Петра Великого.

    В 1698 году государь повелел  воеводе  Старого Оскола Ивану Ивановичу Тевяшову ехать в Воронежский уезд, на реки Битюг и Осередь. Это был южный пограничный район Российского государства, часто именовавшийся «польской украиной» (польской – в значении полевой, степной окраины). Со времён татаро-монгольского нашествия на этих землях не было ни одного русского селения. Никто не решался строить здесь дом, т.к. всякий знал, что придут татары и сожгут его, а хозяина и семью убьют или заберут в плен. Одной из главных задач, поставленных перед Тевяшовым, было заселение этого района. С этого времени начинается активное поселение на этой территории донских и запорожских казаков.

    После подавления в 1708 году Булавинского восстания царское правительство лишило казаков многих былых привилегий. Военная служба для них стала обязательной государственной повинностью, а Донское войско передано в ведение Военной коллегии. Была отменена выборность войскового атамана и других командных должностей; казакам запрещались самостоятельные походы против Крымского ханства и Турции. Для удержания в повиновении самих донских казаков рядом с их столицей - Черкасском в 1711 г. было построено укрепление, где постоянно находились гарнизон царских войск и артиллерия. С этого времени донские казаки не только охраняли южные границы государства, но в составе русской армии участвовали во всех войнах, которые вело правительство России.

    За верную службу по охране украины Петр Великий отдал полковнику Ивану Ивановичу Тевяшову в вечное владение  почти весь  Острогожский уезд. Поселения Колыбелку, Марок, Солдатку, Переезжую, Гредякин, Ивановку и другие поселки И.И. Тевяшов передал своему сыну Степану. Другому сыну - Ивану достались слободы Россошь, Ольховатка, Михайловка и село Воскресенское. 

    Таким образом,  если Василий Нарышкин был представителем зарождающейся русской интеллигенции, то Иван Тевяшев, был типичным представителем служивого сословия. Масоном Иван Тевяшов  не был, не увлекался он и  учениями французских просветителей, но, как показали последующие события,  военное дело, тактику и стратегию знал, не был лишён честолюбия, и мог умело использовать свои знания на практике.

    Писатель XIX столетия Федор Михайлович Бутаков  писал о походе Василия Нарышкина через бурятские степи: «Опьяненные изобилием и водкой буряты ни в чем не могли отказать начальнику. Офицеры стали записывать их и всех праздношатающихся в гусарский полк под названием “Красный Даурский”, который предполагалось двинуть на покорение Иркутска», что «Верхнеудинский воевода понимал, сколь опасны “шалости” Нарышкина. Будучи человеком большого опыта и твердого характера, он … удвоил караулы, заслал в стан противника своих лазутчиков-разведчиков,  постарался отвлечь от авантюры хоринского тайшу, а также выдвинул навстречу “гусарскому полку” отряд с пушками…».

    Как уже говорилось, у   Василия Нарышкина  появилось к тому времени немало   оппонентов. Несмотря на  его родовитость и близость к царствующему дому, полетели в Петербург доносы о  странном его поведении, приукрашенные еще и разного рода небылицами. Вполне может быть, что на первых порах ни в Сенате, ни у императрицы на это не последовало никакой реакции, -   посчитали это за невинное чудачество столичного барина. Другое дело, когда стали приходить известия о безудержной трате Нарышкиным казенных денег, задержке серебряного каравана,  о том, что он формирует себе армию с намерением идти на Иркутск. Это уже было явное беззаконие и не могло не вызвать беспокойства в столице. И потому неудивительно, если  из Петербурга последовал указ, - «задержать, арестовать и представить его перед  очами  государыни».

    Василий Нарышкин, видимо, был уверен, что сумеет убедить в необходимости социальных преобразований и удинского воеводу, и никаких неприятностей не ожидал. Чем другим можно объяснить тот факт, что он оставил всю свою «свиту» и гусарский эскадрон в Хоринске, и поехал в Удинск экипажем  в сопровождении всего лишь  одного офицера, - по всей вероятности подполковника Кесслера, тем самым демонстрируя миролюбивость  своих намерений.

    К тому времени удинский воевода, возможно, уже имел на руках именной указ об аресте Нарышкина, но, как истинный стратег, не стал торопить события. Встретил Нарышкина с честью, обеспечил ему ночлег и даже пошел ему навстречу в просьбе выступить в церкви перед жителями острога со своими идеями и предложениями. Такая возможность ему была предоставлена, - в этом сходятся практически все авторы публикаций о «чудачествах» командира нерчинских заводов. Но по выходе из церкви он был окружен и арестован с предъявлением  ему  именного указа императрицы.

    Автору настоящего повествования не удалось разыскать в архивах и исторической литературе такого указа или хотя бы пересказа его содержания. Но скажи, читатель,  мог  ли кто-нибудь, пусть даже и воевода,  дерзнуть арестовать главного командира казенных сереброплавильных заводов, еще и отпрыска царствующей фамилии, не имея на руках указа императрицы?

    Впрочем, может быть я и не прав в таком суждении. Может быть такого указа и не было? Ведь по новому территориальному делению  Тевяшов становился главой   провинции, включавшей в себя, в том числе,  и Нерчинский уезд со всеми его заводами. И хотя  структурная перестройка еще не была завершена, он мог считать себя вправе действовать именно таким образом, не считаясь со знатностью Нарышкина, полагая, что окончательное решение по его судьбе примет  Иркутский губернатор. Как бы там ни было, но 29 июля 1776 года Василий Васильевич Нарышкин был в Верхнеудинске  арестованы, и под конвоем доставлены в Иркутск.
    
                *

    Секунд-майор Егор Егорович Барбот де Марни, выполняя приказ Василия Нарышкина, побывал  в Кяхте,  откуда направился в Удинск, где должен был дожидаться прибытия своего начальника. Чем он занимался  в этой  поездке, никакой информации найти не удалось. Только писали, что в Удинске его обескуражили неприятные новости. Люди на улицах наперебой рассказывали о том, что господин статский советник Нарышкин грабит купцов, разбрасывает деньги простолюдинам, ездит по краю с захваченными в Нерчинске пушками и, провозгласив себя полковником, жалует всех офицерскими чинами, пытается сформировать из бурят и тунгусов  гусарские полки.

    Верить этим слухам Е. Е. Барбот де Марни отказывался. Позднее он напишет иркутскому губернатору Немцову: «Можно ли было таковые поступки  ожидать от поставленного надо мною начальника, которой короткой время перед тем наиполезнейшия дела в заводах делать начинал». Тем не менее, - пишут далее авторы, чтобы, узнать, насколько соответствуют истине перечисленные выше сведения, молодой офицер, вопреки приказу, отправился навстречу В. Нарышкину. Проехав всего шестьдесят верст, он убедился в правдивости слухов. Ротмистр нарышкинского «Красного Даурского полка» вручил ему якобы от имени государыни ордер на получение чина полковника. Так бесхитростно, - писал автор этого сочинения, создатель гусарских полков хотел заручиться поддержкой секунд-майора. Но Барбот де Марни, в отличие от многих сослуживцев, отказался от «повышения». Не принял он и другую «царскую милость» – пять тысяч рублей из заводской казны. Обещание заковать в цепи и отправить на каторгу на него, якобы, также не подействовали.Забайкальский «самодержец», видя непреклонность подчиненного, отправил его осматривать все рудники и заводы. В ходе этой командировки Барбот де Марни выявил грубые нарушения дисциплины на предприятиях заводского ведомства и принял меры по наведению порядка.

    Попробуем разобраться, насколько эта писанина соответствовала действительности. Прежде всего, обращает внимание, что в тексте нет ни слова о встрече секунд-майора со своим начальником, и это говорит о том, что  Нарышкин к тому времени был уже арестован и отправлен в Иркутск.

    А теперь представьте себе положение и психологическое состояние офицера, исполнявшего в свите Нарышкина  роль его ближайшего помощника, когда он узнаёт, что его начальник арестован по именному указу императрицы с обвинением  чуть ли не в противоправительственном мятеже. Добавлю к этому, что за спиной у  Барбота де Марни семья, четверо детей, и более 20 лет беспорочной службы. Я думаю, читатель согласится со мной, что в таком положении человек сделает все, чтобы спасти семью, да и себя тоже. Так что все остальное, скорее всего, было написано и сказано под диктовку.  Эти сведения нужны были, чтобы опорочить  Нарышкина и ротмистра гусарского эскадрона Подзорова. При этом, как видим, «дознаватели» не утруждали себя соблюдением логической связи записанных действий.
    Секунд-майор отправляется навстречу Нарышкину, но почему-то не встречается с ним, и ордер на получение чина полковника ему вручает ротмистр  Подзоров. Потом вдруг появляется неизвестно кто  с «царской милостью» – пятью тысячами рублей из заводской казны. За отказ от принятия такого подарка грозит заковать офицера в цепи и отправить на каторгу.

    Правда,  заканчивается вся эта история мирно, - увидев непреклонность офицера, его командируют  осматривать рудники и заводы, где Барбот де Марни (который сам  управлял там делами вместе с Нарышкиным, действия которого охарактеризовал как «наиполезнийшие»)   конечно же, обнаруживает грубые нарушения дисциплины, - явную недоработку командира Нерчинских заводов Нарышкина. Одним словом – чушь собачья!

    Кстати – о деньгах. Почти во всех без исключения публикациях говорится о том, что  на разбрасывание денег после молебнов,  дармовое угощение толпы и выпивку, содержание гусарского полка и прочие «чудачества» Нарышкин растратил огромную сумму — 100 тыс. руб. Нельзя не обратить внимания на  почти полное совпадение  этой суммы с суммой из 35 тысяч рублей, взятых им из заводской казны, пяти тысяч рублей, взятых у купца Сибирякова и 60476 рублей, полученных в Нерчинском комиссариате у подпоручика Тархова (всего – 100476 рублей). Это уже само по себе говорит о том, что не брал Нарышкин у купцов деньги взаймы без отдачи, не отбирал у них товары, и не захватывал  без оплаты  вино в питейных домах. 

    100 тысяч рублей были в то время действительно немалые деньги. Но немалые - в глазах рядового обывателя.  При решении же задач государственных (и не только) вельможи уровня Василия Нарышкина оперировали суммами иного порядка. Так Екатерина  сорока своим сторонникам,   участвовавшим в возведении её на престол,  раздарила в общей сложности более миллиона рублей, более 100 тысяч рублей - одним только братьям Орловым. Ежемесячное жалование Григория Потемкина составляло 12000 рублей, то есть 144 тысячи в год.

    Григорий Орлов получал доход со своих имений порядка 200 000 рублей в год, при этом имел еще и казенный пенсион в 150 тысяч рублей ежегодно. Его брат - граф Алексей Орлов купил в Аравии жеребца, явившегося родоначальником орловской рысистой породы, уплатив за него 60000 рублей.

    Нужно при этом помнить, что Василий Нарышкин тоже был  человеком не бедным, и, возможно,  не исключал, что ему придется частично или полностью расплачиваться с казной  доходами со своих имений. Собственно, так оно и случилось, - вскоре имения его были конфискованы  и проданы в целях компенсации понесённых казной убытков.

    Лояльность секунд-майора Барбота де Марни была оценена по достоинству. Иркутский губернатор Немцов, которому  по реформе 1775 года надлежало теперь заниматься надзором за Нерчинскими заводами, назначил его исполняющим  обязанности главного командира заводов вместо Нарышкина. В обличительном документе, написанном губернатором для разоблачения Нарышкина, интересен такой фрагмент: «…понимая всю силу нравственного значения на заводах образованного секунд-майора Барбота де Марни, Нарышкин для привлечения его на свою сторону задумал произвести сына его, - пятилетнего ребенка, сначала в вахмистры, потом в корнеты и, наконец, в берггешворены…» (берггешворен – горный чин XII класса,  должностное лицо, находящееся  в  непосредственном     подчинении бергмейстра , наблюдающее за ходом работ внутри рудника; горный надзиратель).   

    Современному читателю такие действия Василия Нарышкина, может быть,  тоже покажутся чудачеством. Между тем, в этом нет ничего удивительного. Ведь известно, что в дворянских семьях  тех времен существовала такая практика, когда мальчиков чуть ли не с рождения записывали в полк,  там его, согласно правилам,  через определённое время повышали в чине, и когда мальчик вырастал и реально приступал к воинской службе, то имел уже хороший чин офицера.  Такая практика возникла еще при  Анне Леопольдовне и еще более расцвела при Елизавете Петровне. Традиция эта сохранялась какое-то время и после 1762 года, когда обязательная военная служба дворянских сыновей была Екатериной отменена.  Она родилась в противовес правилу, которое  в свое время завел Петр I,  - прежде чем стать офицером дворянские сыновья обязаны были пройти службу рядовыми солдатами в Преображенском или Семеновском полках, так сказать «на собственной шкуре» испытать солдатскую службу.

    Технических специалистов сибирских горнозаводских комплексов, которые руководили производственными процессами и выполняли разнообразные управленческие функции, в XVIII веке называли   горными офицерами.   Горные      офицеры        Алтайских    Колывано-Воскресенских  и Нерчинских заводов были приравнены к артиллерийским и инженерным офицерам и наделялись правами потомственного дворянства при получении классного чина шихтмейстера (низший чин горной табели о рангах XIV класса, соответствовавший коллежскому регистратору гражданской службы или подпрапорщику военной). Так что Василий Нарышкин, если и допустил  здесь какую-то вольность, то она состояла лишь в том, что он попытался ввести существовавшую практику и в отношении сыновей горных офицеров дворянского звания.

    29 августа 1776 года после следствия, проведенного иркутским губернатором Немцовым, Василий Нарышкин под конвоем был отправлен в Петербург.