Только одиннадцать утра. За окном горка сухих поленьев. Она с каждым днём медленно убывает. Уже неделю я катаю эти сухие поленья на маленьких, потрёпанных временем дровнях. Настоящего снега ещё нет. Сквозь него пробивается зелёная трава.
Дровни идут с натугой. У них выпали копЫлья. Я и не знала , что их так зовут, пока мне не подсказали. Это короткие бруски, вставленные в полозья. Дровни можно назвать и чУнками. Низенькие деревянные саночки.
Одновременно затеяла ремонт во всех трёх комнатах. В двух уже оклеены стены новыми обоями, потолки я красила сама. Краска без запаха. Я всё делаю медленно и осторожно. Никто не гонит, не ворчит. Мне некуда спешить. Сколько же копоти накопилось! Печка иногда выкидывает дым, и он оседает на потолке. Печи откликаются на погоду и ветер, как человек. Даже паутинка чёрного цвета.
А в обновлённой комнате на стенке стоит глиняный расписной кувшин с ветками подсохшей красной рябины. Кувшин этот я купила на районной ярмарке. Рябина всегда считалась оберегом в русской избе. Её алые кисти клали между окон. Во мне сохранились искорки язычества подсознательно.
Вдруг что-то щёлкнуло.
Погас экран телевизора.
Подал какой-то звук холодильник на кухне.
Снова мелькнул свет, снова погас.
И я из предосторожности выключила всё, что грело, разговаривало.
Туман за окнами стал сгущаться.
Припасённые на такой случай свечи я не стала искать. Всё образуется.
Как же у других? Тоже нет электричества?
По всем деревням?
А что дальше?
А дальше туман и сумрак будут сгущаться.
Уже в третьем часу темнеет.
В пять часов снова надо затопить печь.
Погаснут телефоны. Зарядить нельзя.
Скорей звонить! С трёх раз, но я услышала голос дежурной:
- Аварийная бригада работает.
- Спасибо!
Идёт время. Нет электричества – не дадут и воду. Вода только там, где сохранились колодцы.
А если кончится вода?
Пойдём к речке. У кого есть машина, можно поехать к роднику.
Стемнело. Я зажгла огарочек свечи. Поставила его на стол. Затопила печь.
Печь заговорила. И это меня успокоило. Но то, что скоро погаснет маленькое пламя свечки, меня волновало.
Я сижу в моей красивой чистой комнате в кромешной темноте.
Двойное отражение язычка пламени, крошечное, дрожащее на стекле окна,
на стекле буфета, где стоят тонкие фарфоровые чашки, расписанные розами.
Мой первый чайный сервиз, который сохранился.
Как же жили раньше?
Люди рассчитывали только на свои силы.
Зажигали перед печью лучину.
Мужчины подшивали валенки, плели лапти, корзины, делали бочки и пЕстери. Потом появились керосиновые лампы. У меня в кладовке стоит такая лампа. Но керосина нет.
Женщины сидели за прялками. Пряли нитки. Они сидели за самодельными деревянными станками, крОснами, пряли полотна и половики.
А мастера расписывали прялки травами и розами.
А ночь уже надвигалась. Сначала я зашторила окна. Но потом поняла, что это ни к чему. Там, в темноте, светятся полосы снега. А дальше во всех деревнях ни огонька, ни зги.
И тут почему-то мне вспомнилось прочитанное у Валентина Распутина. И я увидела…
Остров в тумане. На этом острове остались старик, три старухи и мальчишка, который, предчувствуя беду, хнычет. Старухи смирились. Им не для чего больше жить. Такова и судьба никому не нужного старика. Слышно, как мимо проплывает в тумане катер. Их ищут. Но найдут ли?
Или хлынут воды Ангары и затопят бедолаг вместе с Матёрой?
Нет!
Мы нужны друг другу!
Нужны люди моего поколения. Мы всё ещё через тысячи километров тянемся друг к другу , хотя многих уже потеряли.
Наверное, мы ещё кому-то нужны, кто-то помнит о нас.
Настанет утро. Раздвинется эта ночь, отступит. Я снова увижу оголённые ветки берёзы напротив, размытую дорогу.
И обязательно будет звонок:
- Мама! Как ты там?
Фото автора