Язык врага

Сергей Метик
   Никакой класс не смог бы долго сохранять своё господство, не будучи способным убеждать людей в естественности и незыблемости своей власти, пользуясь, наряду с   государственным насилием и террором, оружием слова, паутиной лжи и изощренной пропагандой удерживая огромные людские массы в повиновении. Разумеется, сам лично никакой уважающий себя буржуй, эксплуататор или вор не снизойдет до презренного труда ни в какой форме. Да и не способен он ни к чему полезному – ни к государственной службе, ни к управлению производством, ни к труду ученого, конструктора, изобретателя, ни даже к написанию трудов в обоснование собственной привилегированности. Такими нудными делами занимаются интеллектуальные холуи капитала – преподаватели, писатели, журналисты, философы, освобождая время своих хозяев для приятных хлопот вечной праздности, не обременённой утомительными размышлениями о сущем и не отягощенной уколами того, что один из ведущих практиков классовой тирании именовал «химерой».
    Концлагерь на полном «хозрасчете» и «самоокупаемости» - точный образ, передающий суть современного буржуазного государства, многократно превосходящего в своей тоталитарности самые тяжелые периоды советской истории.
    Капитуляция начинается с принятия языка врага, с полного идейного разоружения, с признания собственной ущербности и неспособности противостоять агрессии чужих аргументов и концепций. Как ни странно, быстрее прочих падают ниц перед вызывающе парадоксальным суждением люди образованные, грамотные, начитанные. Подобную аномалию подметил и А. С. Пушкин – «…и гений, парадоксов друг», имея в виду дерзновенность мысли, опрокидывающей старые догмы, ломающей отжившие стереотипы, расширяющей горизонты нашего познания о мире и обществе.
    Профессиональные демагоги и лжецы прекрасно осведомлены об особенностях восприятия тотального отрицания доверчивой публикой. Во времена недоброй памяти перестроечного психоза они просто купались в лучах своей популярности и славы, пропорциональной «смелости» своих антитез.
   Что, говорите, при коммунизме человек человеку друг, товарищ и брат?
 – А вот и нет. Человек человеку волк – такова его истинная природа.
   Социалистическое плановое производство эффективнее капиталистического?
 – Опять нет. Планом нельзя всё предусмотреть. Только рынок, действие объективных экономических законов позволят выявить истинную общественную потребность в производстве.
   Общественная собственность эффективнее частной?
 – Снова нет. Частный собственник, рискуя своими «кровными», как рачительный хозяин лучше государственного чиновника-бюрократа сможет организовать дело.
   Подобные суждения, в целях усиления эффекта обильно приправлялись новыми словами, непривычными уху советского обывателя – инвестиционная активность, занятость, инфляция, конкуренция, дивиденды и прочими наукообразными терминами, воспринимавшимися образованными простаками благосклонно, тем более что с другого фланга ничего вразумительного не озвучивалось вообще. Жалкий лепет о социальной защищенности, о социалистическом рынке, о ленинском нэпе, о реформах китайских товарищей убеждали слушателя не столько в преимуществах социализма, сколько в объективной необходимости перестройки и экономических реформ, под которыми можно было понимать всё, что угодно, благо, советские люди не имели никакого опыта противостояния контрреволюционным мятежам. Отдельные случаи воровства, коррупции, бандитизма списывались на издержки «первоначального накопления капитала» и воспринимались с покорной обреченностью в надежде на скорый потребительский рай, который, разумеется, при социализме невозможен по определению.
   Забавляла ссылка известных «ученых» на «объективные экономические законы», действующих с неумолимостью природных, игнорирование которых чревато всякими бедами и катаклизмами. Эти «ученые», то ли в силу своей стеснительности, то ли глупости, «забывали» добавлять, что речь идет о проявлении закона стоимости – основного закона товарного, капиталистического производства. Действительно, при капитализме закон стоимости является главным регулятором деятельности отдельных товаропроизводителей, служит индикатором общественно необходимых затрат труда, основой механизма получения прибавочной стоимости. Но какое отношение такой «объективный закон» мог иметь к нерыночному, нетоварному плановому социалистическому способу производства? Разумеется, никакого. Тем не менее, в силу инфицированности советской модели хозяйствования чужеродными элементами, в латентном виде эти законы проявляли себя в той мере, в какой существовали товарно-денежные отношения. Эпитет «социалистические», стыдливо добавляемый к их определению дисциплинированной партийной «наукой», сути дела не менял.
   Услужливость номенклатурных «теоретиков» воистину не знала границ. Всего лишь намек «сверху», всего лишь шорох руководящей воли и важные профессора из телевизора, враз позабывшие язык марксистской политэкономии, стали изъясняться на экономическом «новоязе» так естественно и непринужденно, как будто он был им знаком с детского сада. Конечно, это было не слишком трудно. Переходить с языка высокого уровня на жаргон дикарей несравнимо легче, чем дикарям начинать изъясняться в терминах квантовой механики или теоремы Котельникова, но всё же. Хоть бы смущение какое изобразили на своих самодовольных личинах…
   Сленг либеральных туземцев до неприличия прост. Он не претендует на проникновение в суть вещей, в выявление системных связей и закономерностей, на анализ противоречий товарного производства. Это язык описания форм явления, но не его содержания. Постулируются ряд положений, которые считаются вечными – рынок, конкуренция, товарно-денежные отношения, частная собственность, наемный труд и в рамках этих окаменевших понятий выстраивается «теория», «объясняющая», почему всё должно оставаться так, как есть, иначе непременно будут мор, глад, гражданская война с чумой и холерой.
   Когда-то меня поражала инфантильность и вопиющий непрофессионализм советской контрпропаганды. Имея в своем распоряжении самую передовую научную теорию, успешный практический опыт построения социалистической плановой экономики,  номенклатурные трубадуры «развитого социализма» теряли всю свою звучность, когда следовало объяснить людям, как на исходе седьмого десятилетия советской власти прилавки магазинов в самых последних странах Третьего мира в сравнении с отечественными выглядели воплощением коммунистической мечты?
   Много позднее стало понятно, что задача полчищ партийных пропагандистов состояла не в раскрытии сути коммунистического проекта, не в создании научной картины мира, а исключительно в оправдании сложившейся советской общественно-политической системы – причудливом гибриде государственной собственности, плановой экономики, товарно-денежного обмена, наемного труда и тотального контроля всех сторон жизни общества.
   Ведь, казалось бы, чего проще – наполнить прилавки всех магазинов от Магадана до Калининграда продуктами, создать товарное изобилие, превосходящее то, которое редкие совтуристы и государственные чины наблюдали на Западе. Это было ничуть не сложнее, чем осуществить прорыв в космос. Почему не делалось? Сознательный саботаж или руководящая глупость? Этот саботаж есть сущностная черта социализма или его предательство?
   Будь руководство Советского Союза хоть чуть умнее, они бы с благодарностью воспринимали тот факт, что кто-то дает им пример нормальной организации потребительского рынка, который можно было просто скопировать, как копировали наши инженеры удачные конструкторские решения в области обороны и промышленного производства. Разумеется, копировать следовало не капиталистические отношения, не рынок, не безработицу и не проституцию, поскольку отнюдь не эти обстоятельства способствуют наполнению супермаркетов. Все управленческие решения везде и всегда принимают люди, а не слепая стихия товарного производства, не «рынок» и не деньги. И если при социализме кто-то не способен на принятие грамотных решений, то это не проблема социализма, это проблема некомпетентности, проблема круговой поруки «элитарных» узурпаторов власти, мастерски овладевших лишь техникой демагогии и карьерного интриганства.
    Социализм не только предали, его изощренно оболгали номенклатурные дегенераты, отводя от себя удар в безопасном направлении, в сторону мифической «уравниловки», «командно-административной системы», Сталина, Ленина, Гулага, коллективизации. В раже отрицания в ход шло всё, чем десятки лет жила страна. Партийная бюрократия основательно вытоптали поляну всякой живой мысли, гарантированно устраняя малейшие тени сомнения в законности своего всевластия и права на изречение истин. Поэтому, когда пришло время прямого идеологического противостояния, подняться из окопов было некому, да и не с чем.
   Хотя в принципе, философия проста как таблица умножения. Из одного логически следует другое, из другого с неизбежностью вытекает третье, пусть это третье уже не очевидно и даже вступает в возмутительное противоречие со «здравым смыслом» и «традиционными ценностями». Однако, никто не будет оспаривать очевидный факт, что все мы гости в этом мире, что жизнь дается лишь раз, что каждый человек стремится к счастью, каждый хочет воспользоваться этим удивительным даром эволюции материи в полной мере, с пользой для себя и общества, в любви к ближнему и в полном согласии с совестью. Человек являет собой высшую ценность, не имеющей материальной меры, поэтому всякие попытки дискриминации людей под каким бы «благовидным» предлогом не делались - есть занятие постыдное, преступное, экстремистское. Единственным отношением, прямо вытекающим из этого очевидного обстоятельства, может быть только равенство людей. Можно дискутировать сколь угодно о формах этого равенства – формальном, гендерном, правовом, экономическом, фактическим и т. д., но императивность равенства не подлежит никакому сомнению.
    Впрочем, прямо на равенство никто и не посягает. Разговор обычно уводится в сторону «равноправия», «равных возможностей» или вообще, в метафизические туманности, ни к чему не обязывающие в реальной жизни. Или приводится «убийственный» аргумент либералов – люди от рождения неравны в своих физических данных, способностях, талантах. И что? Кто с этим спорит? Что из этого следует? Одни рождаются для работы в шахте, у станка, на ферме, а другие – для паразитизма на их труде?
    Подобный уровень «ученой» полемики обнажает полную идейную несостоятельность любых попыток оправдания неравенства, а также нравственное убожество его либеральных адептов. 
    Хорошо, равенство. Но как его наполнить реальным содержанием? Что практически следует для этого предпринять? Прекраснодушными призывами к справедливости и проповедями здесь явно не обойтись. Первым условием достижения равенства служит ликвидация основы неравенства – самого института «священной и неприкосновенной частной собственности», навязанного советским людям «учеными» глупцами. Это требование не только порядочности, не только стремления к справедливости, но и насущное условие повышения экономической эффективности – приведение устаревших производственных отношений в соответствие с общественным характером современного производства.
    Как же так, возразит начитанный обыватель, ведь вся практика социалистического хозяйствования в СССР доказала несостоятельность плановой экономики, губительность уравниловки, необходимость свободной конкуренции и частной собственности! На что я отвечу – советский опыт доказал подавляющее превосходство социализма над капитализмом во всех отношениях. Но он мог бы продемонстрировать неизмеримо большую эффективность, не будучи извращенным номенклатурным невежеством и своекорыстием. Не будучи оскверненным социальным неравенством, порождаемым химерой «распределения по труду» и попытками активизации «материального интереса». Не будучи разрушаемым всякими экономическими «новациями» и «починами» в глупейшей попытке методом бюрократического «тыка» нащупать тот баланс частного и общего, который придаст новый импульс сомнительному гибриду планового производства и «рыночной» анархии. Разумеется, никто не возлагал ответственность за всем известные проблемы «развитого социализма» на его «рыночную» составляющую. На острие атаки образованного дурачья находилась общественная собственность и социалистическая сторона советской экономической модели. Логика дикарей – в «цивилизованных» странах есть частная собственность, рынок, конкуренция, многопартийность, значит, если мы у себя создадим копию такой модели, то и у нас магазины станут образцами товарного изобилия и потребительского рая.
    Наивный обыватель пожмет плечами, а разве нет? Категорически нет. Наполнение торговых центров колониальным товаром заслуга не «реформаторов». Это трудолюбивые китайские товарищи, уничтожая последние очаги отечественного производства, заполняют наши супермаркеты и оптовые базы. Это миллионы «гастарбайтеров» с окраин растерзанной страны создают иллюзию какого-то развития. Человеку, как любому живому созданию, присущ инстинкт выживания. И не велика заслуга «руководства», которое бросив управление производством, обрекло людей на примитивную экономическую самоорганизацию в спекулятивном «бизнесе», толкнуло их в откровенно преступные сообщества, цинично рассуждая – вымрут несколько десятков миллионов «неприспособленных», зато оставшиеся станут «нормально» мотивированными «рыночными» особями, как тому и положено быть в каждой цивилизованной стране. Сожри ближнего или он сожрет тебя, - весь либерализм в стерильно чистом виде.
   Имей сознание советских людей хоть искру критичности, они бы предложили своему последнему генсеку простой выбор.
    Первый. Вы в рамках общественной собственности на средства производства, в условиях социалистической плановой экономики, не прибегая к анархии товарно-денежных отношений, не используя т. н. «материальные стимулы», отказавшись от всякой формы дискриминации людей, в том числе по роду их деятельности, обеспечиваете равное трудовое участие, равно высокий жизненный уровень каждому. Вы организуете общественное производство в виде единого народнохозяйственного комплекса с эффективностью, превосходящей показатели самых развитых капиталистических стран со всеми их «рынками» и «конкуренцией». 
   Второй. Вы расписываетесь в своей полной некомпетентности, невежестве, просите у народа прощения, кладете в карман револьвер с одним патроном и тихо удаляетесь подводить итог своей никчемности.
   Это было бы честно, по-мужски. Таким бы вас и запомнили. Глупцом, но всё же не предателем…

4 ноября 2017 г.