ЯЗЫКИ
Для объяснения и уточнения связей, возникающих между чувством и предметом в широком смысле, весьма перспективной представляется знаковая /или языковая/ интерпретация эмоциональной активности. Термин «объективация» просто констатирует наличие указанных связей, «оценка» чуть более информативна, но и они объясняют далеко не все. Поэтому, вероятно, нужно воспользоваться другими понятиями, такими как язык, речь, перевод, тексты, т.е. воспользоваться инструментарием семиотики.
Поскольку чувства служит средством оценки, их можно рассматривать как форму /и средства/ означивания предмета, как семиотический знак. Правда, интенсивность, знак /±/ и содержание чувства означивают не «весь» предмет, а только знак ± и величину его ценности. Но и многие другие знаки, в том числе лингвистические, служат знаком лишь каких-то признаков или свойств означаемого объекта. Ю.С.Степанов / «Семиотка», М, 1968/ дифференцирует языки /и знаки/ по степени знаковости. Цвет светофора, например, является знаком высокой степени; он служит только указателем поведения водителей и пешеходов, и больше ничем. Ритуальные танцы – знак в меньшей степени, пощёчина – в еще меньшей и т.д. Чувство, рассматриваемое как знак предмета, по-видимому, является знаком в минимальной степени. Основная функция чувств – реализация абсолютов и актуализация первого источника психической активности: Отношения "С---"Н (СТРАДАНИЯ и НАСЛАЖДЕНИЯ). Всякое чувство прежде всего является либо страданием, либо удовольствием, эти страдания и удовольствия отражают отношения субъекта к определенному объекту, т.е. служат семиотическим знаком его ценности.
Многие авторы, в частности тот же Ю.С.Степанов, видят значение знака в частичной предсказуемости им будущих событий. Я полностью разделяю эту точку зрения.Естественный язык, к примеру, как и любая знаковая система, служит средством общения, коммуникации. Общение предполагает обмен информацией, но обмен не является самоцелью. Каждый, кто в той или иной форме пользуется языком, в конечном счете стремится воздействовать на собеседника, которым может быть и отдельный человек, и какая-то группа людей, и общество в целом, - воздействовать таким образом, чтобы приблизить, отдалить или предотвратить некоторые будущие события, свои или чужие поступки. Коротко говоря, пользование языком есть не что иное, как попытка воздействовать на будущее. Такое воздействие возможно лишь потому, что значение всякого знака, в том числе лингвистического, если рассматривать значение как функцию знака по отношению к адресату, это значение состоит в предсказуемости знаком будущих событий.
В предыдущей главе я писал, что переживание любого чувства с большой или меньшей точностью информирует субъекта о некоторых будущих событиях, в частности о собственных переживаниях и поступках. Частичное предсказание будущего подтверждает правомерность интерпретации предметного чувства как семиотического знака предмета, т.е. как знаковой структуры, объединяющей означаемое /объект оценки, предмет объективации/ и означающее – знак /±/, интенсивность и содержание переживаемой эмоции. Согласно Н.Хомскому означаемое и означающее являются соответственно «сообщением на входе» и «сообщением на выходе» знаковой структуры. Это хорошо согласуется со знаковой интерпретацией чувства. Сообщение на входе соответствует распознанию и идентификации объекта, а сообщение на выходе – оценке, переживанию, созданию или видоизменению «ценностей». Но если отдельное чувство правомерно квалифицировать как знаковую структуру, тогда я не вижу причин, которые мешали бы квалифицировать все чувства и желания индивида, всю его эмоциональную сферу как особого рода язык, как знаковую систему, служащую средством коммуникации между субъектом и внешним миром.
Разумеется, этот язык не похож на естественный: он не пригоден для общения между индивидами. Но только используя его в качестве основы естественного языка и прочих систем сигнализации, мы вообще можем как-то общаться. Трудности на пути создания машин-переводчиков обусловлены, кстати сказать, именно отсутствием этой общей основы. Нам в принципе легче объясниться с кошкой, чем с самым «умным» компьютером. Не случайно приручение предков домашних животных хотя и заняло немалый срок в истории, но все же не потребовало создания кибернетики. В целом же «язык чувств» - который ниже я буду называть S – языком или SL /а иногда языком системы "С---"Н - предназначен не для общения между индивидами, а для связи каждого индивида /субъекта переживания/ с внешним, включая туда собственный организм, миром.
Представление эмоциональной активности в виде языкоподобной знаковой системы позволяет лучше понять пути и способы движения информации между такими гетерогенными «зонами», какими является психика субъекта и физический мир. Напомню в связи с этим, что ценности, слагающие иерархию, не предметы «во плоти», а лишь сведения о предметах – сведения, которые вначале проникли в психику субъекта и стали объектом «перевода» на S – язык и только после перевода превратились в «ценности». В организме носителем подобных сведений служат многочисленные нейрогормональные процессы, которые в неспециальной, а отчасти и в специальной, литературе принято называть «нервными импульсами».
Как известно, любой процесс можно представить в виде динамической структуры. Элементами структуры будут отношения между различными свойствами или какие-то сочетания свойств процесса. Если простоты ради рассматривать а – и эфферентные импульсы в организме как один процесс, то он тоже предстанет в виде динамической структуры, притом достаточно сложной и по преимуществу «запрограммированной», генетически обусловленной. Информация, переносимая импульсами, закодирована в элементах этой структуры, т.е. определенные сочетания элементов /какие-то параметры импульсов/ соответствуют отдельным сигналам, направленным различным адресатам и разнящимся как количеством, так и содержанием информации. Совокупность сигналов, поступающих в психику /а равно любому другому адресату/, образует систему сигнализации – знаковую систему; и поскольку она служит средством связи между организмом субъекта и его душой, данную систему тоже правомерно квалифицировать как языкоподобную – как «язык импульсов».
Эти рассуждения, к несчастью, страдают одним изъяном: я не могу назвать никаких процессов /нервных или не нервных/, которые можно было бы уверенно предложить в качестве носителя языка импульсов. Но мне думается, это не так уж важно.
Во-первых, решение воспользоваться инструментарием семиотики, в частности понятием «перевод», для описания некоторых психических процессов /явлений/ неизбежно должно было привести к поискам знаковых систем вне психики, в организме индивида. Носители подобных систем скорее всего локализованы в области головного мозга. Во-вторых, информация, поступающая от экстрарецепторов и органов чувств несомненно достаточно жестко организована. Ее движение регулирует многочисленные гормональные, гуморальные, нервные и иные процессы. И такую регуляцию допустимо рассматривать как своего рода правила языка импульсов. И в-третьих, в начальной стадии анализа анонимность носителя скорее достоинство, чем недостаток. По крайней мере она не сковывает воображения и не вынуждает автора во всем следовать сиюминутным и возможно ошибочным концепциям нейрофизиологии.
Элементами S – языка являются чувства, а также более сложные формы означивания объекта: желания /высказывания «хочу-не хочу» / и всякого рода эмоциональные состояния. Каждый элемент соответствует некоторой «фразе» или «утверждению», словом, определенному «тексту», созданному средствами S – языка. Впрочем, большинство или даже все эмоциональные состояния, например удивление, взволнованность / «возбуждение» /, настроение, надежда, вдохновение, депрессия или воодушевление, правильнее расценивать как интонации S – языка, как своеобразный параллельный комментарий к тому или иному «тексту».
Подобно слову в естественном языке каждое чувство или желание служит означающим многих объектов. Процесс обозначения словом, как и любое общение с участием естественного языка, принято называть речью. Речь может быть устной, письменной или внутренним монологом, но в любом случае она представляет собой актуализацию естественного языка. И точно так же процесс обозначения чувством, процессы оценки и переоценки объекта, т.е. все чувствования субъекта, любые его страдания и наслаждения, следует квалифицировать как актуализацию SL. Как своего рода «речь», адресованную как субъекту переживания. Таким образом, термин «реализация абсолютов» является синонимом «актуализации S – языка». Оба термина означают переживание, означают оценку /обозначение/ чувством какого-то предмета в широком смысле, т.е. создание или разрушение «ценностей».
Этот процесс происходит в форме перевода сведений о предмете, закодированных в языке импульсов, на язык системы "С---"Н, чувств на S – язык. Участие языка импульсов обязательно: это единственный канал связи между психикой индивида и окружающим его физическим миром. Однако субъект, которым, кстати сказать, может быть и высокоэрудированный физиолог, субъект этого языка не замечает. С его точки зрения информация о внешнем мире поступает от органов чувств и экстрарецепторов непосредственно в психику. Это в полном смысле язык – невидимка: ни один его элемент не способен стать объектом перевода на S – язык и соответственно
объективировать в себе какие бы то ни было чувства.
С другой стороны, сведения о состоянии организма, уже поступившие в психику и уже переведенные с языка импульсов на S – язык, т.е. различные приятные и неприятные «биологические» чувства, субъект склонен отождествлять либо с еще непереведенными сведениями, либо с их носителем – но не с языкоподобной системой, а просто с какими-то физиологическими процессами, - либо, что бывает чаще всего, с первым и вторым одновременно. Иными словами, субъект – а говоря о субъекте, я на этот раз подразумеваю не только эрудированных физиологов, но и подавляющее число психологов, - субъект отождествляет некоторые свои чувства с физическими процессами. Эти процессы обеспечивают движение информации между организмом индивида и его психикой, в частности системой "С---"Н, обеспечивают объективацию всех его чувств, предлагают разнообразные объекты /тексты/ для перевода на S – язык, инициируют переживания субъекта, короче, они делают многое, только не то, что им приписывается: они не являются, не превращаются и не могут превратиться в чувство. Сказанное относится и к информации, переносимой импульсами, или языком импульсов, или вообще чем угодно. Она служит объектом перевода на S – язык, своего рода сырьем для созидания «ценностей», ее поступление в психику инициирует переживания всех желаний и чувств субъекта, но ни при каких условиях она не способна превратиться в самое чувство, в какое-либо страдание или наслаждение субъекта.
Неспособность субъекта заметить язык импульсов обусловлена причинами, имеющими принципиальное значение для понимания проблемы движения информации между психикой и физическим миром. Но прежде чем хотя бы вчерне попытаться решить эту проблему, необходимо затронуть другой вопрос.
Всякий предмет, чтобы стать объектом оценки со стороны субъекта или, иначе, чтобы информация о предмете стала объектом перевода на S – язык, этот предмет предварительно должен быть узнан, идентифицирован субъектом. Идентификация означает, естественно, классификацию, ибо объектов «абсолютно ни на что не похожих» попросту не существует. Пусть впоследствии он приобретет в глазах субъекта уникальность и неповторимость, но вначале незнакомый объект квалифицируется именно как похожий на что-то знакомое. Глядя на любой индивидуальный предмет, например дерево, и люди и животные прежде всего определяют его принадлежность к некоторому классу вещей: растение или территория, моя или чужая территория, или разновидность пищи и т.п. То же самое происходит в процессе идентификации любого объекта, любого события или ситуации.
Инструментом идентификации объекта служат «образы» в том смысле, который вкладывают в это понятие современные информатика и кибернетика. Наиболее удобной и вероятно, самой правдоподобной моделью образа мне лично представляется «Фреймы» М.Минского. Модель была создана в связи с нуждами так называемых систем искусственного интеллекта, однако создатель модели, думаю, вполне справедливо, подчеркивает ее пригодность /и адекватность/ для описания восприятия людей и животных.
Фрейм — это определенная структура данных, хранящихся в памяти индивида или искусственной системы, которая участвует или не участвует в настоящий момент в процессах распознания и восприятия. Минский рассматривает статичные фреймы, динамичные /Фреймы-сценарии/ а также субфреймы, системы фреймов и механизмы функционирования фреймов. Достоинства этой модели многочисленны и велики, но я назову только несколько.
Во-первых, информация представлена в фрейме в символьной форме /а не в пространственной к примеру/, в силу чего он пригоден для любой запоминающейся среды – как физической, так и психической – и для любого носителя. Во-вторых, являясь «структурой данных для представления стереотипных ситуаций» /М.Минский/, фрейм или система фреймов служит инструментом распознания объекта путем согласования стереотипа с новой информацией. Согласование /или сравнение/ требует некоторого времени и производится с участием ряда операций, однако субъект этих операций не замечает – они для него не существуют. В-третьих, упомянутая стереотипность хорошо согласуется с выводом, сделанным на предыдущей странице: всякая идентификация означает классификацию индивидуального объекта, включение его в некоторый класс вещей, в какую-то стереотипную ситуацию. В-четвертых, все фреймы и системы фреймов связаны друг с другом. В совокупности они образуют иерархически упорядоченную макроструктуру, единую сеть хранения и поиска информации.
«С каждым фреймом, - пишет Минский, - ассоциирована информация разных видов. Одна ее часть указывает, каким образом следует использовать данный фрейм, другая – что предположительно может повлечь за собой его выполнение /выполнение определенных операций – Олег Локшин./, третья – что следует предпринять, если эти ожидания не подтвердятся». И далее. «Системы фреймов связаны в свою очередь сетью поиска информации. Если предложенный фрейм нельзя приспособить к реальной ситуации, … сеть поиска информации позволяет выбрать более подходящий для данной ситуации фрейм». /М.Минский «Фреймы для представления знаний» М, 1979. /Все это, как мне кажется, обобщает и значительно упрощает громоздкие теории распознания и созданные на их основе гипотетические механизмы ориентации, так называемые механизмы распознавания образа. Поэтому, а также в силу иных достоинств теории Минского, перечислить которые мне не позволяет недостаток места, ниже я, как правило, буду отождествлять образ /предмета в широком смысле/ с фреймом или системой фреймов.
У людей и животных образы всех объектов, всех событий и ситуаций, всех фрагментов мира и мира как целого создаются средствами S – языка и в результате функционирования этого языка. На протяжении жизни субъект оценивает каждый индивидуальный объект многократно – по меньшей мере тысячекратно – используя самые разные чувства. Эти оценки постепенно вычленяют наиболее ценные, субъективно значимые свойства объекта, тогда как несущественные индивидуальные признаки становятся «незаметными», т.е. теряют способность объективировать в себе какие-либо чувства. Другие оценки, тоже многократные и тоже использующие самые разные чувства, обнаруживают те же самые свойства у ряда иных индивидуальных объектов. В результате в памяти субъекта, в запоминающих структурах психики создается обобщенное представление /стереотип/ о некотором классе предметов, событий или ситуаций, обладающих общими существенными свойствами, т.е. создается образ предмета: определенный фрейм или система фреймов. Впоследствии, фактически сразу же после формирования фрейма, не только незначительные индивидуальные признаки, но и сам стереотип теряет способность служить объектом оценки /перевода на S – язык/. Большинство образов – и это необходимо подчеркнуть – совершенно «неощутимы»; они не в состоянии объективировать в себе какие бы то ни было эмоции.
Вместе с тем некоторые образы – зрительные, акустические и прочие – безусловно способны служить самостоятельным объектом оценки и соответственно объективировать в себе различные чувства. Такие образы, вероятно, соответствуют относительно сложным и в чем-то специфическим системам фреймов. Каждый по опыту знает, что зрительный образ лица, мимики, каких-то жестов или походки любимого человека, акустические образы интонаций его голоса, отдельных фраз и слов вызывают нежность, умиление, грусть, преданность, любовь. Причем вызывают, когда ничего этого мы не видим и не слышим, а только вспоминаем, «рисуем в своем воображении». Акустические образы музыкальных фраз, зрительные образы животных и людей, включая умерших, разного рода природных и искусственных ландшафтов, образ дома, в котором мы выросли, или образы стран, в которых никогда не были, - все они инициируют переживание самых разных чувств: эстетических, социальных, чувства привязанности, вины, стыд, нежность, ненависть, страх, радость, тоску или отчаяние.
Образы вымышленных персонажей – героев литературных произведений, образы ситуаций, в которые попадают герои, события, в которых они участвуют, также могут объективировать в себе различные эмоции. Этот список можно продолжать очень долго. Так, религиозные образы верующего возбуждают у него безымянные религиозные чувства, образы эротических ситуаций – эротические и т.д. Напомню, что я все время говорю о «воображаемых» образах, о предметах /в широком смысле/, которые реально мы не видим, не слышим, не осязаем и которые невозможно как-либо и с чем-либо идентифицировать. В этот же ряд нужно, по-видимому, отнести и сновидения
Хотя Минский нигде не затрагивает эту тему /возможно потому, что она монополизирована психоанализом/, но то, что он пишет о «воображаемых» образах, вполне подходит для описания сновидений. Речь идет, конечно, не о функции или причинах, породивших то или иное сновидение, не о самих наших снах. Несмотря на то, что они бывают очень яркими и реалистичными, тем не менее они все же зыбки, обычно очень изменчивы. Сведения о персонажах и ситуациях, которые мы видим во сне, не могут идти от органов чувств, так как те в это время практически бездействуют. Между тем мы нередко разговариваем во сне с умершими, видим прекрасные «неземные» ландшафты, попадаем в кошмарные ситуации, убиваем, умираем, слышим громовую музыку, словом, видим, слышим и оцениваем то, что заведомо отсутствует в реальном бодрствующем мире.
Кроме того, сновидение подчас как бы развивается по определенному сценарию, причем создается впечатление, что предмет только оценивается, а его идентификация, если это слово тут вообще уместно, «подгоняется» под оценку. Скажем, какой-то визуальный объект квалифицируется как лицо, лицо расценивается как знакомое и подвергается определенной оценки. По ассоциации или в силу иных связей лицо активирует фреймы каких-то других персонажей и ситуаций, которые в свою очередь становятся объектом оценки. Но тут выясняется, что лицо было вовсе не лицом, а в чем-то иным. Это иное также подвергается оценке. Новая оценка накладывается на предыдущие, которые развивались по первоначальному сценарию, и в результате мы видим нечто весьма запутанное, хаотичное, изменчивое. Все это, мне кажется позволяет рассматривать сновидения как фрейм или фрагмент некоторой системы фреймов, только действующих в специфических условиях.
При всем том повторю еще раз: подавляющее большинство фреймов – или фреймы в подавляющем числе ситуаций – «неощутимы». Они не способны служить объектом перевода на S – язык и соответственно объективировать в себе какие бы то ни было чувства. Неощутимы также и многочисленные процедуры согласования стереотипа с поступающей извне информацией. Идентификация и все процессы, связанные с распознанием предмета также не способны служить объектом оценки и объективировать в себе чувства субъекта. Распознание это в полном смысле бесчувственный процесс. Отсюда бытовавшее в прошлом и отчасти сохранившееся до сих пор представление о «моментальном» характера восприятия, продолжительность которого лимитируется якобы только скоростью нервных процессов в организме. М.Минский, и это еще одно достоинство его модели, убедительно показывает несостоятельность подобных представителей.
Раз уж мы заговорили о восприятии, задержимся на этой теме еще немного. Как и большинство фундаментальных понятий психологии, восприятие – весьма неопределенный термин. Он означает как распознание с последующей идентификацией объекта, так и его оценку со стороны субъекта, т.е. перевод сведений о данном объекте с языка импульсов на SL. Очевидно, что это принципиально разные процессы. Первый – эволюционно несравненно более древний. Распознание доступно и живым существам, и простейшим организмам, которые безусловно не способны что-либо ощущать, т.е. мертвым, в моем понимании, и кибернетическим /физическим/ устройствам. В то же время оценка, S – язык и перевод на S – знак доступны только живому. Когда в главе «Предметность» я писал, что восприятие отнюдь, не всегда можно охарактеризовать как чувственное, имелась в виду двойственность этого понятия. Любая оценка любого объекта /исключая «воображаемые» образы/ обязательно требует предварительной идентификации предмета. Но идентифицированный предмет далеко не всегда, а точнее, весьма редко становится объектом оценки и соответственно перевода на SL. Как правило, мы свободно ориентируемся в мире, с легкостью распознаем бесчисленные визуальные, акустические и все остальные объекты, окружающие нас в течение жизни. Но огромное большинство этих объектов чаще всего остаются «бесчувственными»: они не инициируют никаких переживаний субъекта и не служат предметом объективации каких-либо его чувств.
Двойственность имени «восприятие» обязывает пользоваться им в каком-то одном значении: либо в значении идентификация /распознание/, либо в значении оценка, объективация или, иначе, перевод на S – язык. В тех редких случаях, когда я буду пользоваться этим термином, он везде будет употребляться только в смысле распознания, идентификации объекта, т.е. говоря о восприятии, я буду подразумевать «бесчувственный» процесс.
Возвращаясь к образам /или фреймам/, замечу, что их значение трудно переоценить. Помимо всего прочего, обильный и во многом хаотичный поток информации, идущий от экстрарецепторов и органов чувств, благодаря фреймам поступает в психику и переводится на S – язык определенными пакетами или массивами. Информация уже на входе подвергается селекции, в силу чего отпадает необходимость в «атомарном» переводе, в переводе мельчайших порций информации. Такой перевод без использования фреймов – как в языке импульсов, так и в SL – был бы неизбежен. Но он столь неизбежно дезорганизовал бы S – язык, систему "С---"Н и поведение индивида, а в конечном итоге привел бы его к параличу и смерти. Таким образом, фреймы служат первым и главным заслоном психики от хаоса.
Второй заслон – ассоциации. Этот термин был дискредитирован так называемой ассоциативной психологией, но я все же рискну им воспользоваться. Ассоциации в моем понимании это обычные знаковые связи, когда один объект служит семиотическим знаком другого. В зависимости от степени знаковости знак /и его носитель/ либо подвергается, либо не подвергается оценке. Знак в высокой степени /см. начало главы/ только идентифицируется, распознается, а оценивается означаемый объект /по другой терминологии «означаемая сторона знака» /. Так, увидев цвет светофора, мы оцениваем не столько светофор и его цвет, сколько ситуацию на дороге. Знак в достаточно высокой знаковости степени не обладает самостоятельной субъективной ценностью. Но знак в более низкой степени, которым может быть что угодно, например брачная церемония, ритуальные жертвоприношения, музыкальные или языковые фразы, ландшафты, лица, цветы и т.д. и т.п., безусловно обладает самостоятельной ценностью. Поэтому он обычно подвергается оценке или переоценки, а уж затем инициирует оценку означаемого объекта.
Не исключено, что ассоциации нужно рассматривать как составную часть системы фреймов. Во всех случаях оценка с использованием ассоциаций активирует какой-то фрейм, или систему фреймов, или фрейм – сценарий. Чаще всего ассоциации пробуждают воспоминания, т.е. активируют «воображаемый» образ. Но не менее вероятно, что ассоциации образуют относительно автономную структуру S – языка. Об этом, возможно, свидетельствует неравноценность объектов, связанных ассоциациями, разная степень знаковости знаков /см. предыдущий абзац/ и, как следствие, определенная зависимость ассоциаций от иерархии ценностей субъекта.
Так или иначе, но значение ассоциаций велико.
На нашу психику постоянно воздействует поток разнородной информации, закодированной в языке импульсов. Уже «на входе» образы /фреймы/ селекционируют ее и организуют в определенные массивы, что позволяет избежать атомарного перевода. И отдельные фреймы и вся макроструктура фреймов служат механизмов распознания с последующей идентификацией различных предметов в широком смысле. Ассоциации же играют значительную, нередко решающую, роль в выборе и в очередности выбора объектов, подлежащих оценке. В сочетании с фреймами они превращают беспорядочный перевод в непрерывную актуализацию S-языка, в своего рода упорядоченную «речь». Эта речь информирует адресата /субъекта/ о событиях внешнего мира, включая туда состояния собственного организма, и, учитывая сложившуюся структуру иерархии системы "С---"Н индивида, актуализирует /выдвигает на передний план/ некоторые ценности, т.е. ставит перед ним определенные цели, пробуждает какие-то желания. Таким образом, актуализация S-языка, его «речь», служит предпосылкой выбора ценностей /альтернатив/ и одновременно инструментом, определяющим сиюминутное поведение любого существа.
Термин «перевод» обычно ассоциируется с работой, требующей какого-то времени. Между тем, если уколоть человека иглой, он «мгновенно» испытает боль. Тем не менее и внезапная боль, и внезапная тошнота, удушье, головокружение и все остальные «биологические» чувства являются следствием перевода определенных сведений / «текстов» / о различных состояниях организма с языка импульсов на S-язык. То же самое относится к переживанию эмоций других классов, к таким как внезапный гнев, испуг, нежность, отвращение, эстетические чувства, стыд, радость или раскаяние. Только здесь, естественно, переводятся сведения, как правило не имеющие отношения к собственному организму. «Мгновенность» перевода в обоих случаях сродни «моментальности» восприятия: быстрота перевода лимитируется скорость как нервных и прочих физиологических процессов организма, так и процессов, происходящих в психике субъекта, в частности скоростью функционирования системы фреймов.
Перевод на S-язык, как и всякий перевод, подчиняется определенным закономерностям. В общем и целом в любом сообществе людей и животных существуют критерии правильного перевода. Но эти правила, исключая те, которые регулируют переживание «биологических» чувств, весьма многообразны. Даже члены одной популяции могут по-разному оценивать одни и те же события. У представителей различных видов неодинаковость правил выражена много ярче: то, что пугает антилопу, смотрится совсем иначе глазами льва. И, наконец, у людей вариабельность перевода возрастает многократно.
Важно выяснить, какие механизмы задают и сохраняют /от индивида к индивиду/ принципы и правила перевода на S-язык. Для решения этой задачи целесообразно разделить основные элементы S-языка на две группы. В первую группу войдут все «биологические» чувства и отчасти страх, радость, тревога, короче, все те «не биологические» эмоции, которые способны испытывать новорожденные. Сюда же относятся по меньшей мере начальные желания, возбужденные перечисленными чувствами, и, возможно, некоторые – не берусь сказать, какие именно, - эмоциональные состояния. Во вторую группу входят все остальные желания, чувства и эмоциональные состояния.
В первой группе правила перевода на S-язык практически неотличимы от правил первичной индивидуальности абсолютов. Первые чувства новорожденных невозможно рассматривать как нечто приобретенное /в процессе общения, научения и т.п./. С другой стороны, единообразие чувственных реакций /обезвоживание всегда вызывает жажду, ранение – боль, отсутствие пищи – голод и т.д./, единообразие, которое охватывает и людей и животных, вынуждает думать, что механизм, задающие и сохраняющие правила перевода, в данном случае следует искать не в психике индивида, а в его организме.
Во второй группе различать механизмы, задающие те или иные правила перевода, и механизмы, сохраняющие эти правила от индивида к индивиду, от поколения к поколению. «Задающими» механизмами служат различные структуры психики: прежде всего иерархия ценностей, человеческое Я /или какой-то обедненный аналог Я у животных/, а также, возможно система ассоциации и «воображаемых» образов S-языка. Все эти структуры формируются при активном участие социума. Точнее они формируются под воздействием социальных, этических, религиозных /или идеологических/ норм, которые, с одной стороны, конституируют социум, а с другой – отражают многочисленные варианты «правильного» в данном обществе или популяции поведения. Этические, идеологические и религиозные нормы проявляются /переживаются/ именно в чувствах, в желаниях, в эмоциональных состояниях, причем у людей они составляют, вероятно, подавляющее большинство всех желаний и чувств. Все это означает, что во второй группе механизмов, сохраняющим от поколения к поколению правила перевода на S-язык, служит структура социума, а применительно к животным – структура популяции.
Сказанное о первой группе чувств и желаний не следует расценивать как уступку физикализму. Принципиально разные сущности могут порождать и несомненно порождают друг друга. Это, как мне кажется, вообще фундаментальное свойство мироздания. Физический мир в процессе эволюции породил жизнь как таковую, жизнь как бытие чувствующих существ. На уровне же индивида, в результате взаимодействия сложных физических /биологических, церебральных/ систем у новорожденного младенца или детёныша животного появляются чувства и желания,т.е психика, анима, душа. Вместе с тем состояния, события и структуры порождаемой сущности невозможно непосредственно свести к событиям и структурам порождающей. Сущности остаются гетерогенными, и их свойства невозможно описать, используя одинаковую терминологию.
Душа и тело, психика и физический мир в строгом смысле не взаимодействуют друг с другом. Их взаимоотношения, исключая первичное порождение, исчерпываются только обменом информации. Но чтобы пробить «барьер гетерогенности», разделяющий эти разные сущности, информации требуется специфический посредник, носитель. И в качестве такого посредника я выделяю – или предлагаю, если угодно, - язык импульсов.
Обойти «барьер гетерогенности», мне думается, можно лишь в том случае, если структура сигналов языка импульсов изоморфна структуре соответствующих статичных или динамичных фреймов S-языка. Другими словами, сведения о каких бы то ни было событиях, стереотипных и не стереотипных ситуациях, короче, о любом предмете в широком смысле, - эти сведения должны быть закодированы / «написаны» / на языке импульсов таким способом, который изоморфен определенным фреймам или системам фреймов S-языка. Правда, это как будто не согласуется с теорией фреймов, которая описывает только стереотипные ситуации. Но я уже писал, что всякая идентификация означает, помимо прочего, классификацию, т.е. включение индивидуального объекта в некоторый класс вещей, в стереотипную ситуацию.
Изоморфизм структуры сигналов языка импульсов и структуры фреймов, или систем фреймов, или их фрагментов объясняет, почему субъект не замечает ни языка импульсов, ни процессов идентификации /распознания/, ни всей макросистемы фреймов S-языка, исключая «воображаемые образы». Аналогично мы не замечаем те свойства акустической или световой среды, которые сообщают органам чувств информацию о любых визуальных и акустических объектах, которые разносят свет, музыку, речь и все остальное. Не исключено, хотя я не могу привести достаточно убедительных доводов, что надо говорить не об изоморфизме между отдельными сигналами и отдельными фреймами, но об изоморфизме или, на худой конец, гомоморфизме всей структуры языка импульсов, с одной стороны, и структуре всей макросистеме фреймов S – языка – с другой.
Продолжение следует.
anastace@mail.ru