Их жизнь стала хуже. Началось с несвежих полотенец, а потом стало разваливаться и протухать все вокруг: заклубилась в углах пыль, на карнизах завелась паутина, на пальцах заусенцы. На полу в ванной росла горка грязного белья, в холодильнике портились старые продукты, а новые не появлялись. Отец носил одно и то же, забывая переодеваться. Его некогда модная стрижка отросла и залохматилась, а очки, которыми он раньше пользовался только для чтения, окончательно и навсегда поселились на кончике носа.
Маленький безобидный беспорядок перерос в неуправляемый африканский хаос. Наталья время от времени выносила помойное ведро и открывала форточку, но несмотря ни на что, в доме царил устойчивый мусорный дух.
- Когда все это кончится? - спросила она отца.
Отец, одетый в старую байковую пижаму и вязаные носки, безразлично пожал плечом.
- А все уже и так кончилось. Занавес.
- Какой занавес?
- Обыкновенный. Мать свою спроси, какой.
Мать не спросишь, пока она сама не позвонит. Две недели назад попрощались на автовокзале. Мать угрюмо ласкала ремень брезентового рюкзака и пыталась говорить что-то ободряющее, но выходило криво:
- Ты, Наташка, давай теперь сама. Восемнадцать лет уже, как-никак... Никто тебе детство продлевать не собирается. Справляйся, короче. А я позвоню...
Возле автобуса собралось много людей, у их ног громоздились чемоданы и сумки, все прощались с провожающими и произносили что-то одинаково куцее. Отец стоял хмурой нахохленной тучей, безучастный и отстраненный, словно чужой.
"Ей бы немного красоты," - некстати подумалось Наталье, когда мать энергично и задорно махала из окна отъезжающего автобуса. Слишком энергично, чтобы понять, что через пару секунд этот старательный задор сползет с лица, и все в автобусе одновременно перестанут улыбаться.
***
Все стало еще хуже, когда дядя Боря, материн брат, принес им сома. Наталья открыла дверь, увидела большие резиновые сапоги и огромную раненую рыбью голову.
- Ну чего в пол пялишься? Сюда смотри! Видела когда-нибудь такого крокодила, а?
От дяди Бори пахло водкой и болотом. Он что-то объяснял Наталье насчет того как разделать сома и что из него приготовить, но она слушала вполуха, мечтая, чтобы он поскорее ушел.
- Ритка-то звонила?
Да, звонила, отвечала Наталья. Остановилась в Неаполе, работу с жильем нашла. Дядя Боря хотел подробностей, и Наталья, превозмогая раздражение, кратко перечисляла: ухаживает за старухой, старуха ходячая, зарплата пятьсот евро. Если вступать с подвыпившим дядей Борей в долгий разговор, то ничего хорошего из этого не выйдет. Сто раз проверено: беседа в любом случае скатится к теме отца, дядя начнет фыркать и язвить, мол нашел себе Зульфию, халиф восточный. И далее в таком же духе.
Сома положили в ванну, Дядя Боря, к счастью, ушел. Вечером появился отец, сказал: "Ого! Ничего себе!" и отправился смотреть телевизор. Прошел день, потом второй, сом гнил в луже крови и слизи, отец морщил нос. Дверь в ванную перестали открывать, но запах и так просачивался в коридор.
- Что будем делать? - не выдержала Наталья. Отец взял сигарету и стал говорить то, что и всегда. Она пыталась слушать, но в потоке плавной и спокойной речи вылавливала лишь набившие оскомину словосочетания: "идти к цели, ставить задачи, учиться", "добиваться своего", "стать на твердую землю", "не снижать амбиции", "личность", "развиваться", "думаю, ты понимаешь". Наталья, как обычно в такие минуты, почувствовала разливающийся под рёбрами тонкий холодок и нарастающую головную боль. Неожиданно все зазвенело: стекла в окнах, зеркало в прихожей, дверцы шкафа, посуда, люстра... Она поморщилась. Неряшливый пятидесятилетний мужчина с сигаретой, из-за которого в данную минуту распадалась на куски ее голова, сказал будничным тоном:
- Звонят, ответь же.
Наталья, очнувшись, взяла телефон в деревянную ладонь. Звонила мать. Как всегда, сказала, что Италия очень красивая, хоть и грязноватая. Та бабка, за которой ухаживала на первых порах, не разрешала пользоваться душем и стирать. Теперь у матери новая работа, получше - нашла семью с умственно отсталой женщиной, платят на сто евро больше, но женщине этой надо памперсы менять, мыть ее и все такое. А самое главное, следить внимательно, а то недавно вывела ее на прогулку, шли мимо овощного лотка, а эта умалишенная схватила дыню и бежать. Мать за ней, а хозяин лотка на всю улицу: "Синьора! Синьора!!!" Позорище какое. Догнала, дыню еле отняла и теперь только за руку водит. Ну а так вообще ничего, все очень удачно пока складывается... Мать передавала всем приветы, желала спокойной ночи и обещала выслать деньги при первой же возможности.
Смех у отца был механический, как из автомата.
- Ха! Ха! Ха! Надо же. Прогресс! От вонючей бабки - к дебилке в пеленках! Бери пример с матери. Учиться не надо, а зачем. Когда можно вот так, одним движением руки, чужую грязную жопу подтирать...
- Что будем делать с сомом?
- А что с ним еще можно сделать? Вынеси да и все.
- Как вынеси? Он больше меня!
Отец пожал плечом, взял еще одну сигарету и закрылся в своей комнате.
***
Когда непонятно в чем дело, дело в деньгах. Денег в семье не было лет двадцать, то есть никогда. Мать не закончила медицинский, пошла работать акушеркой в роддом, а отец писал диссертацию. Наталья училась в седьмом классе, когда он получил степень. Сначала был банкет в ресторане для членов ученого совета, а потом дома для своих. Среди своих были дядя Боря с женой тетей Ирой. Тетя Ира всегда нравилась Наталье: плавная, неторопливая, с безмятежныи ровным лбом, похожим на гладкий обмытый камень. Джоконда. Тетя Ира с матерью резали салаты из всякой ерунды - вареная картошка, морковь, маринованные оргурцы. Но Наталье и так нравилось, потому что вкусно и празднично. Сначала было все хорошо, а потом дядя Боря напился и начал приставать к отцу: "А Риткина диссертация где? Она что, тупее тебя? Нашел себе Зульфию..." Когда все ушли, мать стала мыть посуду, а отец стоял за ее спиной и ухмылялся: "Простейшие организмы с простейшим циклом. Три функции: поглощение - переваривание - выделение. Всё! Больше ни на что не способны. Ну разве что кулаком по столу врезать, как же без этого. Обостренное чувство справедливости под влиянием градусов!" Мать не отвечала, а Наталье было обидно за дядю Борю и особенно за Джоконду.
Слова о простейших организмах прочно засели в ее памяти. Ближе к окончанию школы отец стал вести беседы, наставлять на правильную дорогу:
- Главное - назначить себе цель и упорно идти, добиваться ее. Тогда в жизни будет смысл!
Цели у Натальи, однако, не было. И назначить ее себе никак не получалось. Сначала была надежда, что эта злополучная цель откуда-то сама выплывет, может, приснится во сне или озарение наступит, но к восемнадцати годам надежда окончательно пропала.
Наталья попробовала поговорить об этом с матерью. Мать отряхнула руки от муки, сказала:
- Смотри, берешь шарик, раскатываешь и прижимаешь немного, чтоб лепешечка вышла...
- И что?
- И ничего. Теперь в муку и на сковородку разогретую...
- А дальше что?
- А дальше - сырник. Только не передержи на огне, а то сгорит.
"Мама, ты что, дура?" - чуть не сорвалось у Натальи с губ. Но вслух спросила сдержанно:
- Я про цель и про смысл жизни вообще-то спрашиваю...
Мать улыбнулась и сказала то, чего Наталья услышать не ожидала:
- Эх, не голова у тебя, доча, а помойка. Надо просто жить и работать, без всякого смысла. Здоровее и спокойнее будешь...
Просто жить - это выполнять три функции, о которых говорил отец. Быть простейшим организмом, таким, как дядя Боря. Как мать, как Джоконда... Зато с ними хорошо. Мать окутывала дом уютом, чистотой и ароматом борща. Дядя Боря смешно рассказывал рыбацкие байки, а Джоконда всегда смеялась ему заразительно и искренне, словно слышала их в первый раз.
Отцовская ученая степень на достатке семьи не отразилась, и это было плохо. Плохо было и то, что он неутомимо наматывал на кулак Натальины нервы:
- Так ответь мне наконец: чего ты добиваешься? О чем мечтаешь? Какие у тебя планы?
"Мечтаю лежать в маленькой комнате, чтобы в ней были темные-темные шторы и работал вентилятор. И еще чтобы рядом никого не было, никогда-никогда-никогда..."
Мать решила ехать на заработки. Хорошая страна Италия, теплая, и своих там много, все как-то справляются. Отец вспыхнул и даже ударил кулаком о столешницу, точь - в точь, как дядя Боря:
- Ну, знаешь ли. Это уже последний уровень. Высший!
Мать тогда подмигнула Наталье поверх его головы.
- Зато красоту увижу. Мир посмотрю...
***
Острого ножа в доме не оказалось, поэтому пришлось резать тупым. Громадная рыба не поддавалась, от запаха мутило, тянуло на рвоту. Мусорных пакетов тоже не было, и Наталья сняла с подушек две наволочки, чтобы сложить в них рыбий труп. Когда несла на мусорку, оглядывалась воровато по сторонам, молясь, чтобы ни в подъезде, ни во дворе не встретить соседей. Вернулась домой, высыпала в ванну весь стиральный порошок, какой только был, туда же вылила шампунь и выдавила пенку для бритья...
Затем открыла ногой отцовскую комнату и потребовала сигареты. Отец очень удивился, и, конечно, не дал, тогда она подошла и сама взяла всю пачку. Зачем она это сделала, Наталья толком не поняла - курить не умела, да и зажигалки под боком не нашлось...
Потом открыла настежь все окна и балконную дверь, уселась на полу в коридоре, обняла руками коленки, и долго-долго плакала.